Занимательно об Эдипе
№ 2009 / 41, 23.02.2015
Этот спектакль режиссёрски довольно мастеровит и изобретателен – много хитроумных приёмов, приёмчиков и «приколов». Наряду с петербургской же «Грозой» (точнее, магнитогорской) его можно было бы назвать «фестивальным»
(Спектакли двух столиц по трагедии Софокла)
«Эдип-царь» Софокла. Театр «На Литейном» (СПб). Режиссёр-постановщик – Андрей Прикотенко. Сценография и костюмы – Эмиль Капелюш. Гастрольный спектакль в Москве.
 |
| «Эдип-царь» Софокла. В постановке театра «На Литейном» (СПб). |
Этот спектакль режиссёрски довольно мастеровит и изобретателен – много хитроумных приёмов, приёмчиков и «приколов». Наряду с петербургской же «Грозой» (точнее, магнитогорской) его можно было бы назвать «фестивальным» – он способен производить впечатление на членов разнообразных жюри и журналистов – можно находить эти приёмчики и приколы, блистать эрудицией и писать тексты. И в самом деле, спектакль получал в своё время премию «Золотая Маска». Играют всего три актёра. Много говорят об игре Игоря Ботвина – Эдипа и Ксении Раппопорт (Иокаста). На самом деле главный вклад в спектакль вносит Тарас Бибич, играющий множество ролей – и всё достаточно ярко, разнообразно и отчётливо. Эдип и Иокаста же воплощены несколько расплывчато. Особенно Эдип – И. Ботвин выглядит вяло, как будто речь идёт не о трагическом герое, а о ком-то другом. Может, это сделано, чтобы оттенить эмоциональные моменты, но и они не так уж эмоциональны – разве что имеет место акцентирование голоса и мимики. Брехтовское что-то проглядывает в постановке: исполнители словно наблюдают за героями со стороны. Иокаста временами изображает задумчивость – как будто до неё начинает доходить трагизм происходящего, но как-то академично. Правда, в кульминационный момент она чуть не давится молоком, поперхнувшись, а потом ещё несколько раз истошно кричит. Могут сказать, что в этой трагедии не нужны переживания по Станиславскому или изощрённая игра в духе Михаила Чехова или Иннокентия Смоктуновского. Играли-то древние вообще в масках.
Да, возможно, изощрённая актёрская техника не нужна. Но нужно другое: искренность и самоотдача («цель творчества – самоотдача»). Театр, как и старость, как и Рим, «не читки требует с актёра, а полной гибели всерьёз». А здесь была читка. В финале три актёра ещё и изображали античный хор, декламировали о своей участи. Были красивые мизансцены, когда, например, мужчины принимали похожие, рифмующиеся позы. Рифмовалась также сцена жертвоприношения овцы (предвосхищение) и ослепления Эдипа (в обоих случаях сыпались красные лепестки, олицетворяющие кровь). С потолка свисали булыжники на верёвках (что-то такое было у Э.Някрошюса в «Макбете»), в кульминационный момент камни спустились, а потом опять поднялись, придав концовке просветляющее, оптимистическое звучание. А вестник из Коринфа явился отягощённый грузом, как муравей: с огромной колонной, привязанной к спине – то ли юмор, то ли аллегория весомости принесённой им информации. В целом, несмотря на элементы пародии, спектакль был достаточно серьёзным. Конец показался несколько скомканным и разжиженным, хотя некоторые мизансцены заставляли даже вспомнить «Завещание Орфея» Жана Кокто (там есть эпизоды с участием Эдипа).
«Эдип-царь» Софокла на сцене Театра на Юго-западе. Постановка и сценография Валерия Беляковича.
«Эдип-царь» – одна из древнейших трагедий в истории театра, и одна из самых совершенных, по признанию самого Аристотеля. В то же время это первый в мировой литературе образец детективного расследования, причём весьма изощрённого: тот, кто ведёт расследование (Эдип), обнаруживает, что он и есть преступник. Пожалуй, ни в одном из произведений мировой литературы так убедительно не показана сила судьбы, когда действия индивидуумов, направленные на то, чтобы избежать рока, неумолимо приводят к исполнению предначертанного (фиванскому царю Лаю и царице предсказано, что их сын убьёт отца и женится на матери, они, искалечив младенцу ноги, бросают его в горах, но он, спасённый, усыновлён коринфским царём и назван Эдипом. Выросши, Эдип, в свою очередь, узнаёт от оракула, что убьёт отца и женится на матери, но, не зная, что родители приёмные, убегает из Коринфа в Фивы, по дороге в случайной ссоре убивает царя Лая и, избавив фивян от Сфинкса, избирается ими царём и женится на вдове Лая).
Миф об Эдипе, переработанный в «эдипов комплекс» – один из краеугольных камней психоаналитической теории Фрейда, ставшей важным элементом современной культуры. А ещё – знаменитый фильм Пазолини, проход ослеплённого Эдипа (с кровавыми глазницами) в исполнении Жана Марэ в фильме Жана Кокто «Завещание Орфея», многочисленные обработки для сцены нового времени (Гофмансталя в постановке Макса Рейнхардта, того же Ж.Кокто)…
Трагедия обросла таким «культурным слоем», что решиться на её постановку может лишь театр, ставящий большие задачи.
Поскольку выразительные средства античного театра существенно отличались от сегодняшних (более значимы были слова, интонации и менее значимы – мимика, жесты, мизансцены), режиссёр должен прежде всего решить задачу совмещения эстетики современного театра с традициями античного. В.Белякович придумал сценическое решение простое и в то же время многофункциональное: складные перегородки из гофрированной жести и высекают куски места действия для героев и хора, придавая пространству сцены необходимую динамику, и громозвучно отражают отчаянные удары кулаков трагических героев (таковые удары – в грудь ли, в жестяные ли заборы, составляют коммос – выражение скорби, неотъемлемую часть аттической трагедии).
Хор – элемент в античном театре достаточно условный – превращается у режиссёра в довольно-таки конкретную группу домочадцев, вестников и включает в себя даже прорицателя Тирезия (В.Долженков). Типажи (их бороды, причёски) вполне античные, правда, наряды сначала вводят в заблуждение: одинаковые льняные костюмы и сетчатые майки под пиджаками указывают скорее на группу коллег или партнёров по общему делу, чем на царя и его подданных с рабами, и навевают ассоциации то ли с вестсайдской историей, то ли с сицилианской мафией (на задворках, среди гаражей или строительных заборов из гофрированных листов). Потом начинаешь догадываться, что так, по-видимому, одеваются современные фивяне и коринфяне (сиртаки в исполнении персонажей сделал бы такое впечатление законченным).
На протяжении всего спектакля хор фиванских старейшин производит впечатление семейного клана с «крёстным отцом» – Эдипом. Играют актеры достаточно просто: сказано в пьесе о Креонте (Фарид Тагиев), возвращающемся от оракула – «он радостен», и он входит на сцену, улыбаясь во весь рот. Домочадец же (Дмитрий Козлов), наоборот, всё время выказывает нетерпение и гнев. Таким образом, театр вносит контрасты в образы спектакля, делая его сценичнее. Понятна цель режиссёра и в следующем приёме: в кульминационный момент представления, когда трагедийный накал стремится к пределу, вестник из Коринфа (Андрей Санников) балагурит, устраивает даже клоунаду, изображая плач младенца Эдипа. Здесь, видимо, постановщик решил смягчить трагизм происходящего шутовством, как это часто делали Шекспир и Чехов в своих пьесах. Этот приём позволяет освежить утомлённое трагедийным содержанием внимание зрителя.
Центральную роль Эдипа играет Евгений Бакалов. Его Эдип сильно напоминает распространённый, особенно в нашей стране, тип людей (и мужчин, и женщин), которые характеризуются острыми подбородками, иронически и скорбно опущенными уголками губ, осуждающим, обличающим взглядом. Такой человек сутулится и часто, выгнув шею, на кого-то гневно указует перстом. Он требователен к себе и другим, но порой считает, что у него самого всё в порядке, и поэтому больше претензий предъявляет к окружающим. Когда же дело касается его интересов, часто идёт на компромиссы и с другими, и со своей совестью. Внешность исполнителя идеально подходит под этот тип, и характер таких людей он уловил и воплотил очень достоверно. И этот образ не противоречит идеальному образу героя античной трагедии в понимании Аристотеля: «…Тот, кто, не отличаясь ни доблестью, ни справедливостью, подвергается несчастью не вследствие своей порочности и низости, а вследствие какой-нибудь ошибки, между тем как раньше он пользовался большой славой и счастьем, как, например, Эдип…» Но… образ такого архетипического персонажа всё же не может опираться лишь на один хорошо подмеченный характерный тип. В данном случае «человеческое, слишком человеческое!..» мешает как образу главного героя, так и всему спектаклю вырасти до масштаба величайшей из античных трагедий.
Ильдар САФУАНОВ
Добавить комментарий