Манасчи из племени бугу

№ 2009 / 48, 23.02.2015

– Та­лан­та­а­лы, вы яв­ля­е­тесь ска­зи­те­лем кыр­гыз­ско­го ге­ро­и­че­с­ко­го эпо­са «Ма­нас». А ког­да вы впер­вые со­при­кос­ну­лись с ми­ром «Ма­на­са»?
– До три­над­ца­ти лет я был обыч­ным кыр­гыз­ским маль­чи­ком

Талантаалы БАКЧИЕВ, народный сказитель кыргызского эпоса «Манас»

– Талантаалы, вы являетесь сказителем кыргызского героического эпоса «Манас». А когда вы впервые соприкоснулись с миром «Манаса»?

– До тринадцати лет я был обычным кыргызским мальчиком, выросшим в селе в Прииссыккулье. Сам я из семьи рабочих, но мои дед и прадед были сказителями-шаманами из племени бугу (что означает – мать-олениха). Учился в средней русской школе. К слову, я обижался на родителей за то, что они не отдали меня в кыргызскую школу. И хотя в быту мы общались на кыргызском языке, мой характер, менталитет во многом был русский. Я был прямолинейным, открытым, что кыргызам несвойственно.

И вот однажды, когда я пас овец на побережье реки, я заснул, а точнее, впал в какое-то полусонное состояние. И вдруг очутился в юрте. Там находились две женщины в чёрных одеяниях. Одна преклонного возраста, другая молодая. А на деревянном большом столе лежал грудной ребёнок без признаков жизни. Молодая женщина, подойдя ко мне, сказала: «Мы тебя долго ждали. Мы хотим, чтобы ты нам помог». Я не знал, кто эти женщины и почему я должен им помогать. Однако я, не осознавая, что делаю, подошёл к ребёнку, открыл ему рот и стал вдувать в него воздух. При этом я успел заметить, что с моих губ лился голубой луч. Через некоторое время ребёнок ожил и заплакал. Я отошёл от него и от неожиданно навалившейся усталости тоже стал плакать. Мне показалось, что я нахожусь в юрте целую вечность. Потом ко мне опять подошла молодая женщина, поблагодарила меня и сказала, что она супруга Манаса, пожилая женщина – мать Манаса, а ребёнок, которого я спас, – его сын Семетей. «Впредь ты будешь сказывать о Семетее», – заключила она; затем преподнесла мне белый напиток и попросила, чтобы я его выпил. Честно говоря, ничего подобного ни до, ни после я никогда не пил (то ли это был кумыс, то ли коровье молоко, не знаю). Когда я выпил, мой рот онемел. И вдруг я стал петь. И молодая женщина сказала: «Мы будем время от времени тебя посещать. А сейчас мы идём на Восток». И всё исчезло – и женщины, и юрта. Что это было – видение или галлюцинация – не знаю. Когда я пришёл в себя, я обнаружил, что нет ни моей лошади, ни овец. Был уже вечер. Гляжу, появляется мой дед верхом на коне и сурово спрашивает меня: «Где скот?» Я не знал, что ему сказать. И вдруг он громко расхохотался и говорит: «Скот уже дома». Надо сказать, что до этого скот никогда не возвращался самостоятельно домой.

После этого видения отец мне сказал, что известный кыргызский манасчи (сказитель) Саякбай Каралаев является одним из моих дедов и, по-видимому, его дар передался и мне. «Наверное, ты должен идти по этой дороге», – заключил он, правда, не очень твёрдо и уверенно. Дело в том, что в советское время сказительство не приветствовалось, хотя открыто и не запрещалось. Но самое главное заключалось в том, что в те годы народ был уже равнодушен к «Манасу». Я помню, как мой классный руководитель попросил меня исполнить на школьном новогоднем вечере что-нибудь из «Манаса». Это было моё первое публичное выступление. Я исполнил «Рождение Манаса». Когда я сказывал, я даже не понимал, что я сказывал. Всё лилось из моих уст само собой. И вот после моего выступления мои сверстники-мальчишки обсмеяли меня. Им это показалось старомодным. Я так обиделся, что даже дал слово больше никогда не сказывать «Манас». И я бы, наверное, сдержал своё слово. Но как-то раз в видении мне явился мой дед Саякбай (он умер в 1971 году, в год моего рождения) и сказал, что всё, что я делаю, это временное, а когда я сказываю «Манас» – я творю вечность. И эти слова придали мне силу и уверенность. В моём духовном становлении мне также очень помог мой учитель и наставник Шаабай Азизов (ученик моего деда), у которого я учился семнадцать лет.

– Вы филолог по образованию. Это не помешало (всё-таки филология – это наука) вашему сказительству, вашему общению с духами «Манаса»?

– Скорее наоборот. Я защитил кандидатскую по «Манасу». Я сделал это сознательно, чтобы попытаться объяснить людям на современном языке сакральность, сокровенность «Манаса», показать, что за текстом есть глубокий подтекст.

– Сейчас в Кыргызстане много сказителей?

– На первый взгляд, много. В 90-е годы, можно сказать, была мода на массовое исполнение «Манаса». Причём большей частью это было не сказительство, а именно исполнительство, то есть когда человек исполнял заученный текст, к тому же не весь «Манас», а небольшую часть из него. А настоящий сказитель – импровизатор, он, сказывая, как бы заново творит «Манас», является его сотворцом. И вот таких подлинных манасчи, избранных духами «Манаса», в Кыргызстане совсем немного – человек пять.

– А можно стать манасчи человеку, который родился и живёт в большом городе?

– Думаю, что нельзя. Нет той необходимой среды, тех корней, которые питали бы его сознание. Все известные мне манасчи вышли из сельской местности. Причём большая часть – из Прииссыккулья. Я это объясняю тем, что Иссык-Куль – это особая зона, где хранится информация, память о Манасе, об истории кыргызского народа. Недаром у кыргызов Иссык-Куль издавна считался священным озером, имеющим связь с потусторонним миром. До прихода русских в нём не купались и не ловили рыбу.

– Сегодня государство проявляет интерес к феномену сказительства?

– Очень слабый. Для примера скажу, что с 1995 года не было организовано ни одной фольклорной экспедиции. В последнее время нами больше интересуются иностранцы. У нас есть научный центр, финансируемый американским фондом, который изучает сакральные места Кыргызстана, берёт интервью у сказителей, исследует их (при помощи спецаппаратуры, выявляющей уровень трансового состояния). У меня к этому отношение сложное. Мне кажется, что этим должны заниматься не иностранцы, а мы сами.

– В вашей семье кто-то ещё унаследовал дар сказительства?

– Нет. Хотя мой младший брат проявлял интерес к сказительству. Но я не стал как-то специально поддерживать в нём этот интерес – это дело духов. Сейчас он учится в магистратуре на археолога.

– А вы сами пишете стихи?

– Мне часто задают этот вопрос. Обычно я отвечаю так: я держу в руках орла, зачем же мне держать коршуна?

Вопросы задавал Илья КОЛОДЯЖНЫЙ