Главный

№ 2010 / 2, 23.02.2015

В мар­те 1989 го­да в «Ли­те­ра­тур­ную Рос­сию» при­шёл но­вый глав­ный ре­дак­тор – Эрнст Са­фо­нов.
Что мы о нём зна­ли? Воз­глав­лял ря­зан­скую пи­са­тель­скую ор­га­ни­за­цию в те го­ды, ког­да на­ча­ли тра­вить Со­лже­ни­цы­на

ПИШЕМ ИСТОРИЮ ГАЗЕТЫ



В марте 1989 года в «Литературную Россию» пришёл новый главный редактор – Эрнст Сафонов.


Что мы о нём знали? Возглавлял рязанскую писательскую организацию в те годы, когда начали травить Солженицына, который в этой организации состоял на учёте. Сафонов тогда демонстративно отвертелся от почётной обязанности возглавлять травлю, за что получил долгоиграющий партийный выговор, закрывший дорогу в толстые журналы. Он писал хорошие повести и преподавал в Литературном институте. Импонировало, что новый главный не был чужаком в газете – в молодости работал в районной печати, в этой кузнице нищих писательских кадров, потом сотрудничал в «Известиях». Значит, с ним можно было говорить на профессиональном языке.






Эрнст САФОНОВ
Эрнст САФОНОВ

К тому времени я проработал в печати двадцать пять лет, попав в газету совсем мальчишкой, насмотрелся на самых разных редакторов и для себя делил их на две категории: пастухи и вожаки. Большинство было пастухами. Получив «сверху», из партийного органа, издававшего газету, очередное указание о новом повороте на дороге к светлому будущему, пастухи гнали нас, редакционных баранов, в заданном направлении. Сегодня трудно такое представить, но это считалось совершенно нормальной практикой отношения журналистского коллектива и руководителя издания. Газета вообще не терпит внутренней полемики и разномыслия, она была и до сих пор остаётся оплотом единоначалия, как армейское подразделение. У несогласных с политикой главного редактора всегда существует выбор: либо заткнуться и работать с коллективом, либо убираться в другое издание. Редакторы-пастухи почти никогда не опускались до убеждения подчинённых в правильности редакционной политики. И если газета что-то «искривляла», где-то «недорабатывала», то крайним у таких пастухов всегда оказывался журналист: ему выносили выговор или вообще увольняли. А главный редактор оказывался вроде бы в стороне, потому что если бестолковый баран затесался в послушное стадо, то никакого руководящего надзора не хватит.


Вожаков в советской журналистике было гораздо меньше. Эти люди, что надо особенно подчеркнуть, любили газету, в отличие от редакторов-пастухов, рассматривали её как возможность служить, а не выслуживаться. Они жили газетой и в газете, считая её самым главным для себя делом, домом, а не очередной карьерной ступенькой. Поэтому и журналистский коллектив воспринимали как семью, поощряя тех, кто выполнял основной объём работы, и снисходительно относясь к человеческим слабостям: в семье не без урода… Они умели слушать подчинённых, не давили инициативу, были выше обид и истерик. Как правило, у таких редакторов газеты были яркими, не похожими на привычный серый «агитпроп». В их изданиях даже в жёстких рамках партийных установок умудрялись говорить с читателем по возможности откровенно и честно. Понятно, что таких редакторов в основном и плющило партийное начальство: не вылезай!


Подобных редакторов можно было пересчитать по пальцам. Эрнст Сафонов стал одним из них. Подчеркну, именно стал. И помогли ему в этом становлении исключительно высокие человеческие качества, а не знания какой-то технологии газеты, потому что в первые недели работы, надо сказать прямо, Эрнст Иванович как главный редактор был никакой.


Я мало знаю об отношениях Сафонова с руководителями российского писательского союза и потому не буду ничего фантазировать. Но уже одно решение назначить его главным редактором говорило о многом. Например, о желании наших «железных стариков» уступить новым веяньям. Могу назвать трёх-четырёх писателей, которые вполне могли бы тогда претендовать на кресло главного редактора «Литературной России». Но назначили Сафонова. Он не был замешан в аппаратных играх, и это устраивало представителей разных групп в СП. Он не был откровенно «красным», и это устраивало тех, кто видел будущее России без шестого пункта Конституции. Отношения у Сафонова с руководителями Союза стали портиться потом…


Эрнст Иванович на первых порах довольно трепетно относился к тексту, который шёл в газету. Тут в нём говорил писатель, который знал цену слову, обретённому нередко в результате долгих поисков. Поэтому он весьма жёстко разговаривал с работниками секретариата, которые ставили статьи или рассказы «под заруб», то есть с сокращениями. Ответственному секретарю Науму Борисовичу Лейкину и его команде приходилось, что называется, вертеться. Но Сафонов очень быстро учился газетной технологии, без знания которой, по моему глубокому убеждению, главный редактор просто не имеет права руководить изданием.


Вот характерный пример. Я был дежурным редактором по номеру, в котором шла занудная статья одного из писательских чиновников. Её поставили с зарубом – не влезало каких-то пару абзацев. Давать на этот не влезающий текст отдельную колонку на соседней полосе было бы слишком жирно. Поэтому я, не мудрствуя лукаво, выкинул к чёрту два абзаца. А потом принялся читать остальные материалы. Дочитал и пошёл согласовывать правку к главному редактору.


Сафонов сидел над полосой со статьёй чиновника. В ней не было живого места, она походила на луг с кротовинами. Эрнст Иванович терпеливо вычёркивал по слову, по предложению, а потом считал знаки. Так он старался минимизировать потери от сокращения. В кабинет главного редактора с грустью заглядывал Наум Борисович Лейкин: правка явно затягивалась, а это грозило срывом графика выпуска. Но Сафонов со своей улыбкой китайского божка только отмахивался.


Я положил перед ним полосы с сокращениями и собирался уходить.


– Постойте, – сказал Эрнст Иванович.


Развернул полосу со статьёй чиновника, похмыкал и сказал:


– Обоснуйте!


Я объяснил, что без двух дежурных абзацев занудный текст как-нибудь переживёт, а чиновник и не заметит, что статью сократили. Это во-первых. А во-вторых, чтобы поправить статью так, как хочет Сафонов, нужно её набирать заново. Значит, потом снова вычитывать корректору, снова править и сверять. То есть, непременно «сядем» с графиком. Вообще, если так править, то газета станет ежемесячником, а не еженедельником.


Тот, кто имеет представление о «горячем» наборе на линотипах, знает, о чём я говорю. Сафонов опять похмыкал, вызвал Лейкина и довольно точно пересказал ему мои соображения.


– Сядем?


– Обязательно, – кивнул Наум Борисович. – Ещё как сядем.


Эрнст Иванович не спешил принимать решение. Позвал первого заместителя главного редактора Александра Геннадьевича Егорунина и показал ему мои неуважительные вычерки:


– Как бы вы отнеслись к такой правке, будучи автором статьи?


– С пониманием, – сказал Егорунин. – Статья идёт в газете, а не в сборнике. У нас время лимитировано. И потом – это не статья, а пересказ материалов последнего выездного заседания секретариата Союза писателей.


– Убедили, – сказал главный редактор.


Смял полосу со своей правкой и выкинул в корзину. Аккуратист Наум Борисович тут же вытащил полосу, расправил и молча положил на стол.


На следующий день позвонил писательский чиновник, поблагодарил за публикацию статьи и прислал секретаршу – забрать два десятка экземпляров газеты. Небось, собирался их дарить с автографами…


Но это не всё. Наш выпускающий Саша Алексеев, с которым мы приятельствовали, рассказал по секрету, как главный редактор попросил его организовать экскурсию в типографию. Два часа Сафонов разговаривал с линотипистами, метранпажами и печатниками. В результате он стал больше доверять дежурным редакторам, быстрее принимать решения на выпуске и не брюзжал из-за качества снимков.


Обязательно надо сказать, как Сафонов относился к коллективу. Он буквально в два-три месяца сломал старую иерархическую практику, когда «на освещение» важных мероприятий посылали непременно редакторов отделов или заместителей главного редактора. В те годы в редакции работала молодёжь, только что закончившая университеты и институты, – Григорий Пятов, Глеб Кузьмин, Антон Купрач… Пока им не доверяли писать ничего сложнее информации, да ещё поручали разгребать «самотёк» – стихи, рассказы, рецензии. А тут главный редактор принялся отправлять наших юношей на выездные заседания секретариата, на Дни литературы и прочие статусные посиделки. Когда «старшие товарищи» предупреждали Сафонова, что юноши могут не разобраться в хитросплетениях высоких секретарских отношений и напишут что-то не так, главный редактор замечал:


– А вы на что? Поможете. Надо будет – перепишете…


И мы, «старшие товарищи», иногда действительно переписывали творения начинающих журналистов. А они на удивление быстро учились, и вскоре отчёты Глеба Кузьмина или Григория Пятова стали приметными деталями газетного пейзажа. И довольно скоро у многих в газете сошло на нет внутреннее сопротивление решениям Сафонова, которое ещё недавно ощущалось в редакционной «головке».


Сложнее оказалось воспринять некоторым упорное намерение главного редактора расширить тематику еженедельника. «Литературная Россия» до Сафонова писала исключительно о делах нашего профессионального союза, печатала много рассказов и стихов, рецензий и журнальных обзоров. Материалы, которые в какой-то степени можно было отнести к политической тематике, касались разнообразных мероприятий Союза писателей СССР и Союза писателей России. Между тем на дворе стремительно разворачивались события, совсем недавно немыслимые. Провозгласили суверенитет Азербайджан и прибалтийские республики, начались межэтнические столкновения в Баку и Фергане, прошли митинги в Тбилиси и Сухуми с требованием независимости, на цветущем черноморском побережье началась война. Советский Союз трещал по швам. А его руководство выводило из Европы баллистические ракеты и обещало социалистическим странам право выбора политической системы. На апрельском пленуме ЦК КПСС после жёсткой критики курса Горбачёва из состава ЦК вышли больше сотни его членов. Воспользовавшись слабостью советского руководства и беззубой политикой министерства иностранных дел, некоторые государства-соседи стали предъявлять к СССР прямые территориальные претензии.


– По всему периметру идёт война, – сказал на одном из заседаний редколлегии Сафонов. – Не видят этого только страусы. Ничего само не рассосётся. Поэтому надо выбирать: либо мы начинаем активно работать в политической тематике, либо остаёмся никому не нужным информационным листком.


В начале лета 1989 года в «Литературной России» был организован отдел контрпропаганды. Номинально он представлял два слитых отдела – литературной критики и информации, а его название не афишировалось, чтобы не дразнить начальство с Комсомольского проспекта. Я руководил новым отделом больше года. Это был один из периодов, когда приходилось постоянно напрягать все силы – и моральные, и физические. Думаю, именно тогда Сафонов и подорвал здоровье. Казалось, он не уходил с работы: в любое время суток главного редактора можно было найти в кабинете. Он читал огромное количество писем, которые шли в ответ на публикации «Литературной России» о националистических выступлениях в союзных республиках, дискриминации русских, развале экономики, предательстве некоторых народных депутатов, поддерживающих территориальные притязания Японии… «Литературная Россия» практически открывала темы, ещё вчера запретные: о рейде воинских частей под командованием генерала Лебедя в Баку, о резне в Фергане, о бегстве «нетитульной» национальности из Таджикистана, о выдавливании русских из Латвии и Эстонии, о стремлении сахалинцев и курильчан помешать планам возвращения островов японцам. Причём многие такие материалы писались по свидетельствам очевидцев, которые шли в редакцию как в единственное место в столице, где их могли хотя бы выслушать.


Вот когда у Сафонова стали портиться отношения с руководством Союза писателей. Осенью 1989 года его уже постоянно вызывали на Комсомольский проспект для очередной головомойки, а мы с тревогой ждали возвращения главного в редакцию. Иногда казалось, что он уже не приедет… Но звонил телефон – секретарь главного приглашала к Сафонову на очередное совещание. И когда мы с понятным любопытством спрашивали у Эрнста Ивановича, как прошёл его визит на Комсомольский, он с привычной улыбкой китайского божка отвечал:


– Нормально. Давайте подумаем вот о чём…


Мне кажется, Сафонова в те месяцы не сняли с должности только потому, что в руководстве Союза писателей начался такой же разброд, как и в остальных государственных и полугосударственных структурах страны. Люди почти в открытую делились на белых и красных, на монархистов и коммунистов, на либералов и консерваторов, и хотя до настоящих столкновений 1991 и 1993 годов было ещё далеко, но ожесточение нарастало. Естественно, это напряжение, как атмосферное электричество, передавалось во все слои общества, и перед многими его институтами замаячила проблема элементарного выживания. Короче говоря, писательскому начальству в те месяцы было не до Сафонова с его независимостью. Но именно в это время Эрнст Иванович и стал настоящим главным редактором – со своим взглядом на события, со своими подходами к формированию тематической и кадровой политики еженедельника.


Однако состояние перманентного «зависания» не могло не сказаться на моральном климате в коллективе «Литературной России». Ушли некоторые руководители отделов и заместители главного редактора. Не знаю, остался бы я в газете, если бы не предложили работу в новом московском областном издательстве… Со всеми, кто ушёл, у Сафонова остались внешне ровные и товарищеские отношения. Мы с ним перезванивались время от времени, встречались на редакционных торжествах, но прежних тёплых ноток в его голосе не было. Он, конечно, переживал уход вчерашних единомышленников и в глубине души не мог им этого простить, хотя и понимал, что для такого их решения были все объективные и субъективные причины. По существу, Сафонов оставался до конца на капитанском мостике корабля, который в начале 1990-х уже медленно, но неудержимо шёл на рифы.


Можно высказать много слов о его рыцарском служении правде, о силе духа, о писательском и гражданском мужестве. Но все эти слова не смогут передать того высокого накала, с которым он буквально сгорел на своём посту. Не уверен, смогли бы те, кто ушёл, помочь Сафонову, оставшись в редакции, сохранить газету в прежнем боевом качестве и с прежними тиражами. Вряд ли. Шторм, который поднимался тогда, не пощадил никого. Тихих заводей просто не осталось. Это я знаю по собственному непростому опыту руководства издательством в 1991–1994 годах. И всё же, всё же…

Вячеслав СУХНЕВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.