Коготок увяз – всей птичке пропасть

№ 2010 / 4, 23.02.2015

В «ЛР» от 15 января 2010 года опубликованы статьи Владимира Бондаренко и Юрия Иванова в защиту авторства Шолохова в отношении романа «Тихий Дон».

ВСЕ ОСТАЛИСЬ ПРИ СВОЁМ МНЕНИИ

В «ЛР» от 15 января 2010 года опубликованы статьи Владимира Бондаренко и Юрия Иванова в защиту авторства Шолохова в отношении романа «Тихий Дон». Хотя авторы, как и предыдущие участники дискуссии с «прошолоховской» стороны, не снисходят до конкретных текстологических аргументов, их выступления представляют определённый интерес.

Владимир Бондаренко пытается взывать к давно умершим лицам, которые, разумеется, не были в курсе текстологических исследований «Тихого Дона» за последние 20 лет. Он утверждает, что раз Набоков и Краснов не высказывались по поводу плагиата, то, значит, автор – Шолохов. Но, например, даже по признанию яростного защитника Шолохова Ф.Ф. Кузнецова плагиатором Михаила Александровича считали покойные Владимир Солоухин и Борис Можаев. Хорошо известна и запись А.Т. Твардовского в рабочих тетрадях 1968 г., когда, не соглашаясь с фактом плагиата Шолохова в чистом виде, Твардовский тем не менее пишет: «судя по проявленному беспокойству по поводу «крюковского сундука с рукописями» (рост[овский] «Молот» – «Сов. Россия»), он, возможно, позычил кое-что и в своё время не нашёл формы объясниться на этот счёт и отдать должное хоть памяти того, у кого позычил» (см. «Знамя», 2003, № 10) . Бондаренко пытается использовать в полемике чужие авторитетные мнения, но это – обоюдоострое оружие, и при желании можно найти ещё немало откликов в пользу той или иной стороны.

Однако в выступлениях Бондаренко и Иванова есть очень важное признание. Признание того, что при написании «Тихого Дона» Шолохов использовал рукописные источники, никогда им впоследствии публично не заявленные (по Иванову, это «рабочие материалы, оказавшиеся в тексте», по В.Бондаренко – чужие наброски, воспоминания, дневники). Трудно не согласиться с В.Бондаренко, что использование таковых материалов при написании романа само по cебе вполне оправдано и не равносильно плагиату (если, конечно, речь не идёт об использовании неоконченного произведения другого литератора). А вот выдвигаемые В.Бондаренко причины, по которым Шолохов вынужден был всю жизнь скрывать сам факт наличия источников такого рода, не выдерживают ни малейшей критики. «Раскрой он источники, его попросту посадили бы в ГПУ». Однако даже мемуарные книги генералов Деникина и Краснова вполне легально издавались в Советской России в 20-е годы, соответственно за их чтение никого в ГПУ тогда не сажали. Да и не был Шолохов человеком робкого десятка, ныне хорошо известны его письма Сталину с резким протестом против методов коллективизации в 1931–33 г. и против террора и пыток НКВД на Дону в 1937–38 г. Неужели Шолохов при этом боялся бы признать такой безобидный факт, как использование дневника белогвардейца в своей литературной работе? А ГПУ и так было хорошо осведомлено, например, о знакомстве Шолохова с одним из руководителей Верхне-Донского антибольшевистского восстания 1919 г. Х.Ермаковым, расстрелянным в 1927 г., однако никаких проблем с ГПУ у Шолохова от этого не возникло, и он даже не допрашивался как свидетель по делу Ермакова. «Не будь сталинской и рапповской цензуры, и Михаил Шолохов без стеснения назвал бы все источники, использованные в романе». Напомним, что РАПП был упразднён в 1932 году, Сталин умер в марте 1953 года, В. Бондаренко же утверждает, что Шолохов так боялся сталинской цензуры ещё в течение 31 года вплоть до своей кончины в феврале 1984 года, что так в страхе и унёс тайну своих первоисточников в могилу. Надуманность подобных соображений показывет лишний раз, как трудно защитникам Шолохова сводить концы с концами.

Но отдадим должное В.Бондаренко и Ю.Иванову. Они, вероятно, сами этого не понимая, проявили определённое гражданское мужество, признав использование неизвестных до сего дня рукописных источников в «Тихом Доне». Сам факт использования таковых источников ранее всегда категорически отвергался литературоведами, специализирующимися на защите Шолохова от обвинений в плагиате. Стоило, например, М.О. Чудаковой написать (не принимая при этом версию о плагиате всего романа), что, «скорее всего, какой-то текст (или тексты), которым широко воспользовался Шолохов, действительно существовал. Это могли быть чьи-то дневники или записки», как Ф.Ф. Кузнецов горестно посетовал: «К сожалению, даже такой опытный исследователь, как М.О. Чудакова, склонна принять версию о некоем «белом офицере» на веру». Даже сам факт использования Шолоховым чужих рукописных материалов, сквозь зубы признанный и В.Бондаренко, и Ю.Ивановым, означает переворот в шолоховедении. Более того, этот факт означает по существу крах всего советского и российского апологетического шолоховедения. Написав за 80 лет многие тысячи страниц, на которых они восхваляли Шолохова и его творчество, шолоховеды, оказывается (по В.Бондаренко!), проморгали обстоятельства, которые в корне меняют всю историю создания «Тихого Дона» и которые скрывал (якобы в страхе перед «сталинской и рапповской цензурой» и «ГПУ») сам Шолохов до самой смерти в 1984 г. Вряд ли В.Бондаренко и Ю.Иванов дождутся за свои вынужденные признания благодарностей от представителей академического апологетического шолоховедения, но слово – не воробей. Даже из сказанного В.Бондаренко и Ю.Ивановым следует, что в любом случае предстоит большая работа по идентификации рукописных первоисточников «Тихого Дона» и выяснению подлинной истории создания романа. А там – коготок увяз, всей птичке пропасть.

Алексей НЕКЛЮДОВ