Ненужный выпендрёж

№ 2010 / 4, 23.02.2015

Петербургский театральный год позади. Удачные премьеры освещены «Софитом», лучшие актёрские работы отмечены. Почти незаметным прошёл в декабре традиционный «Рождественский парад»

Петербургский театральный год позади. Удачные премьеры освещены «Софитом», лучшие актёрские работы отмечены. Почти незаметным прошёл в декабре традиционный «Рождественский парад», международный фестиваль независимых театров, экспериментальных студий и непрофессиональных коллективов. Информацию о дискуссиях, поздравлениях и наградах можно найти.

А я хочу рассказать о спектакле, который не произвёл фурора, а потому рискует остаться незамеченным.

«Прощание с предместьем» поставлено в театре Комедии по пьесе Александра Вампилова «Старший сын». Произведён весной, а осенью, доработанный, вошёл в афишу. Критика обошла спектакль громкими комплиментами, и поделом. Но в нём ярко обозначилась развивающаяся тенденция, уводящая театр, на мой взгляд, давно не в лучшую сторону. Современные творцы-режиссёры, следуя ярким примерам москвичей Мерзоева, Серебренникова, Бутусова и питерского авангардиста Могучего, выдают публике, под похвалы критиков, свои претензии на высокое искусство. Но как только в спектакле появляется актёр, играющий в диссонанс «гениальному» замыслу, их «выпендрёж» тут же уступает немудрёной живой органике человека в образе.

Знающие пьесу и видевшие фильм помнят кульминационную сцену, где главный герой решается от нахлынувшего чувства признаться дочке Сарафанова, что он ей не брат вовсе, а потому между ними возможны близкие отношения. По установке режиссёра в данном спектакле исполнители в этой ситуации носятся по площадке, кричат, таскают ширму, чтобы закрываться и открываться ею, олицетворяющей нравственные запреты между ними, пластически выражая тем самым накал страстей. В результате об актёрах, в частности об известном по телесериалам Перегудове, даже сказать нечего. Ну, добросовестно исполняют заданные роли, не больше. А выходит на сцену Анатолий Равикович, делает полужест, хрипло говорит, достаёт украдкой маленькую и тут же прячет, чтобы не заметили его слабости, и эффект получается впечатляющим. Более значимым по сравнению с шумом, вспышками, громкой музыкой, качающимися столбами-берёзами и спускающимся сверху огромным экраном, будто из фантастического фильма, который оказывается всего лишь зеркалом, в котором герои пытаются распознать, похожи они как брат и сестра или не похожи.

Браво, актёр!

А вас, господа режиссёры, хочется попросить. Если уж вам не дано появляться на сцене, то, пожалуйста, заявляйте о своей значимости как-то поскромнее. Сутью театра остаётся живой человек, а прыгающие марионетки, взрывы, давящие звуки, подтанцовка, трансформирующиеся конструкции и т.п. эффекты смотрятся куда выгоднее в других зрелищах.

Тенденции режиссёрского театра развиваются с начала двадцатого века. Сильно заявили о себе в семидесятые в Ленинграде, когда вызрела школа Товстоногова. В девяностые загремели по Москве, в столице было с кого брать пример. Свою значимость теперь внушительно демонстрирует литовская ветвь, благодаря последователям гениального Некрёшюса. Но если антрепренёров волнует касса, режиссёров амбиции, подтверждённые критиками и премиями, то актёрам больше всего требуется благодарность публики, а они на сцене главные, и театр живёт на их связи со зрителем. И надо бы это учитывать себялюбивым творцам, бережно сохранившим из прошлого века и декларирующим как можно интеллигентней пристрастие повелевать, быть диктаторами.

Пишу об этом, естественно, потому, чтобы лишний раз упомянуть о том, что современная режиссура затоптала современную драматургию, и создаётся впечатление, что её действительно нет, хотя пишущих пьесы достаточно. Появляются иногда на афишах имена братьев Пресняковых или Дурненковых, извините, что не упоминаю остальных, но лишь для того, чтобы современные режиссёры-авангардисты сделали жест перед критиками и руководителями культурных процессов, а больше для тех, кто распределяет дотации, мол, видите, мы пробуем, но ничего хорошего не получается, поэтому не стоит на них и тратиться, мы главные, мы, те, кто делает театр, а не те, кто для него пишет.

А ведь тот же Акимов, коли речь идёт о его театре, организовал в своё время поиск драматургов по всей стране. При нём заиграл всеми красками Исаак Шварц, стал известным Даниил Аль, дебютировали Рацер и Константинов, выросшие затем в самых кассовых комедиантов. Театроведы знают байку о том, как Николай Павлович закрывал с утра в своём кабинете драматурга, кажется, приезжего, с условием, чтобы до двух часов тот написал хотя бы страницу, а раньше он его не откроет, потому что внизу, на первом этаже, в Елисеевском магазине, с одиннадцати продаётся горючее для одержимых авторов. Не имея театрального образования, этот великий человек занимался поисками лучших составляющих театра как искусства коллективного, а не индивидуального. Не потому ли так не везёт театру Комедии с другими режиссёрами, тщеславно занимающимися прославлением самих себя?

И ещё о режиссёрском отношении к драматургии касательно данного спектакля. Я всё пытался разгадать, почему у спектакля такое название? Первый вариант пьесы назывался «Предместье», под каким и был опубликован в сибирском альманахе, но потом Вампилов материал доработал и назвал уже «Старший сын». И в ней, как и в спектакле, и речи нет ни о каком прощании, расставании или разлуке. Напротив, главный герой финальной репликой радостно заявляет о том, что остаётся с ними, ждущими его решения, а что будет дальше, как говорится, другая история. Руководствуясь какими же фантазиями режиссёр отважился попрать гениальными ногами волю автора? Я так и не понял.

Тарас ДРОЗД,
драматург,
член Союза писателей России,
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ