В тихом безмолвии ночи
№ 2010 / 8, 23.02.2015
Когда-то криптоним К.Р. знала вся страна. «Эти милые две буквы, что два яркие огня» – как написал в одном из поэтических альманахов конца девятнадцатого века современник, позаботившийся об инкогнито.
Когда-то криптоним К.Р. знала вся страна. «Эти милые две буквы, что два яркие огня» – как написал в одном из поэтических альманахов конца девятнадцатого века современник, позаботившийся об инкогнито. Скромность понятная: ведь этими буквами подписывал свои стихи великий князь Константин Константинович (1858–1915), внук императора Николая Первого. На его тексты слагали популярные романсы такие композиторы, как Чайковский, Рахманинов, Глазунов, Глиэр, Гречанинов, Направник. Ни один «сборный» концерт рубежа веков не обходился без упоминания этого загадочного, будто из готического романа, имени – «Каэр».
После Екатерины Великой, самолично занимавшейся воспитанием внуков, образование отпрыскам царствующего дома давали изрядное. Немалое внимание уделяли и музам: все они, пусть и в разной степени, знали основные европейские языки, включая и древние, хорошо рисовали, отменно танцевали, музицировали, владели пером (упражняясь в дневниках и письмах), без особых затруднений слагали стихи на случай. Но только один из них стал вполне признанным, профессиональным поэтом – К.Р.
К концу жизни у него набралось несметное количество реальных должностей и почётных обязанностей. Как и все Романовы, он делал военную карьеру: был морским офицером, затем командовал ротой в гвардейском Измайловском полку, потом и престижным лейб-гвардии Преображенским полком; в конце жизни управлял военным образованием в России, будучи начальником всех кадетских училищ страны. Перечень всех благотворительных и просветительских, научных и поощрительных обществ, коих он был председатель или попечитель, занимает несколько страниц убористого письма. Отметим, пожалуй, наиважнейшее: он был президентом Российской Академии наук и председателем Императорского Палестинского Православного общества.
 |
| великий князь Константин Константинович |
Но, может быть, главное звание, отмечавшее этого незаурядного человека, было отнюдь не официальное. Зато такое, которого редко кто удостаивался и с которым все его сколько-нибудь близко знавшие были единодушно согласны: он считался «самым приятным человеком среди Романовых». То есть ровно приветливым, обходительным, обаятельным, великодушным. Производившим на всех радужное впечатление баловня судьбы, человека, омытого счастьем.
О том, что это была лишь глянцевая оболочка, свидетельствуют его дневники. Теперь они тоже печатаются наряду с его стихами, драмами, перепиской – с Гончаровым, Фетом, Полонским, Страховым, Майковым, Чайковским. Творческий и жизненный путь К.Р. становятся и предметом исследований. Не так давно в Петербурге вышла примечательная по глубине мысли и в старинном благородном тоне исполненная книга В.В. Петроченкова «Драма страстей Христовых» – о его пьесе «Царь Иудейский». А совсем недавно К.Р. удостоился и обстоятельной биографии в престижной серии «ЖЗЛ» (авторы – Э.Матонина и Э.Говорушко).
К писанию стихов великий князь пристрастился в ранней молодости, особенно во время кругосветного плавания в должности младшего офицера на фрегате «Принц Эдинбургский»: неспешное пересечение бесконечной водной глади, навевая меланхолию, оставляло вдохновительные досуги. Поначалу это были «ротные» стихи, посвящённые оставленным в Павловске сослуживцам, причём не только офицерам, но и солдатам. «Ротными» стихами К.Р. не ограничивался: в своём полку он учинил быстро прославившиеся на всю округу так называемые «Измайловские досуги» – музыкально-литературные вечера. О них в своё время писал Суворин в своём «Новом времени», изумляясь тому, что есть гвардейские офицеры, помышляющие не только о кутежах. К песенному, прежде всего, творчеству поэт-офицер старался приобщить и «нижних чинов».
Собственно, с этим, как принято говорить, «демократизмом» и связана, прежде всего, всенародная слава К.Р. Ведь на его слова была сложена популярная народная песня, отзвуки которой сохраняются (в отдалённых деревнях или среди нищенствующего люда) до сих пор:
Умер, бедняга! В больнице военной Долго родимый лежал; Эту солдатскую жизнь постепенно Тяжкий недуг доконал… Рано его от семьи оторвали: Горько заплакала мать, Всю глубину материнской печали Трудно пером описать!
С невыразимой тоскою во взоре Мужа жена обняла; Полную чашу великого горя Рано она испила. |
Некрасовская традиция звучит здесь вполне неприкровенно. Критика, сразу же взявшая, что называется, в оборот молодого поэта, творчество его, в основном, одобряла, хотя указывала и на другие образцы, коим с очевидностью следует августейший пиит – «и мелодически, и смыслостроительно». Образцы, впрочем, были недурны: А.К. Толстой, Фет (лирика), Фёдор Глинка (библейские сюжеты и аллюзии).
Подогревалось ли признание высокородием автора? Отчасти. Но были среди похвал и отзывы тех мастеров, кого трудно заподозрить в лести, – Гончаров, Писемский, Фет. Модный Апухтин издалека посылал ему восторженные стихотворные подношения, вовсе не ища покровительства. «Правдивость и искренность» его «военных песен» отмечал Яков Полонский. А слова романсов заучивали наизусть и любили и те, кто никогда не запоминал имя автора. Такого, к примеру, как «На балконе, цветущей весною…». Или этот, похоже, известнейший:
Растворил я окно, – стало грустно невмочь, – Опустился пред ним на колени, И в лицо мне пахнула весенняя ночь Благовонным дыханьем сирени… |
А другое стихотворение «про сирень» – «Отцветает сирень у меня под окном» – похвалил в печати даже злоречивый Буренин, не жаловавший докучавших ему просьбами об отзыве современных пиитов.
Среди своих многочисленных родственников К.Р. был более всего привязан к двоюродному брату – великому князю Сергею Александровичу, (на рубеже веков – генерал-губернатору Москвы). Когда в Россию приехала невеста брата, дармштадтская принцесса Елизавета, будущая великая православная святая Елизавета Феодоровна, К.Р. обратился к ней с удивительно проницательными, почти провидческими стихами:
Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно: Ты так невыразимо хороша! О, верно, под такой наружностью прекрасной Такая же прекрасная душа!
Какой-то кротости и грусти сокровенной В твоих глазах таится глубина; Как ангел, ты тиха, чиста и совершенна; Как женщина, стыдлива и нежна.
Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой Твою не запятнает чистоту, И всякий, увидав тебя, прославит Бога, Создавшего такую красоту. |
«Средь зол и скорби многой»… Когда в феврале 1905 года боевик-эсер Каляев убил Сергея Александровича, К.Р. был единственным из великих князей, кто добился от государя разрешения поехать на похороны: боялись террористов. В этот скорбный час он был рядом с Елизаветой Феодоровной, не догадываясь, конечно, что предстоит ещё и жутчайшая скорбь, о которой ему не суждено будет узнать при жизни: в 1918 году, в далёком уральском городке Алапаевске в шахту заживо будут сброшены и Елизавета Феодоровна, и его сыновья Иоанн, Константин и Игорь.
Чуткое сердце отца и поэта словно провидело и эту беду. Своему новорождённому сыну Иоанну он ещё в 1887 году посвятил такие стихи:
Спи в колыбели нарядной, Весь в кружевах и шелку, Спи, мой сынок ненаглядный, В тёплом своём уголку.
В тихом безмолвии ночи С образа, в грусти святой, Божией Матери очи Кротко следят за тобой.
Сколько участья во взоре Этих печальных очей! Словно им ведомо горе Будущей жизни твоей… |
Может быть, и не самый громкий голос в истории русской поэзии. Но что один из самых чистых и светлых – несомненно.
Юрий АРХИПОВ
Добавить комментарий