Один из подобных

№ 2010 / 17, 23.02.2015

Рек­лам­ный шквал, пред­ше­ст­ву­ю­щий поч­ти каж­дой рос­сий­ской ки­но­пре­мь­е­ре, в слу­чае с но­вым филь­мом Ни­ки­ты Ми­хал­ко­ва ме­ня обо­шёл. Да и, ка­жет­ся, боль­шо­го ажи­о­та­жа не бы­ло.

Роман СЕНЧИН

Рекламный шквал, предшествующий почти каждой российской кинопремьере, в случае с новым фильмом Никиты Михалкова меня обошёл. Да и, кажется, большого ажиотажа не было. О фильме заговорили после его показа в Кремле, и отзывы оказались в основном негативные, резкие – многие назвали фильм полным провалом. Я решил проверить, так ли это на самом деле, купил билет на утренний сеанс.

Стоило бы говорить о фильме «Предстояние» как об отдельном произведении, но вряд ли это получится. Тем более что связь с «Утомлёнными солнцем» режиссёр подчёркивает постоянно – начиная с названия («Предстояние» обозначено как «Утомлённые солнцем-2») и кончая последними кадрами (очередные воспоминания бывшего комдива Котова о дочери, жене, жизни в залитом солнцем загородном доме).

Финал фильма Михалкова пятнадцатилетней давности ясно показывает, что и комдив Котов, и его жена, и чекист Митяй, любящий жену Котова, гибнут. Дочь Котова Надя скитается по детдомам и ссылкам. В этом – разрушении семьи, любовного треугольника, отсутствии победителя – настоящая трагедия «Утомлённых солнцем». Но, оказывается, все они живы и здоровы. Даже выбитый глаз находящегося в лагере комдива Котова на месте, а искалеченная рука защищена металлическими пластинами с выдвигающимися, напоминающими бритвы ногтями (кто бы, интересно, позволил ему носить на зоне этакий панцирь-оружие?).

И вот начинается война. Лагерь Котова почему-то находится вблизи западной границы СССР (где, опять же интересно, были такие лагеря?). Как только начальству становится известно о нападении немцев, личное дело комдива меняют – теперь он сидит не как враг народа, а как простой расхититель, и эта подмена, произведённая на виду у всех начальником лагеря, позволяет главному герою не попасть под чекистский пулемёт, выкашивающий всех сидящих по 58-й статье.

(По чьему приказу меняется судьба Котова – неясно. Но этот человек явно наивен. Будто нет архивов НКВД, Главного управления лагерей и т.п. Конечно, вскоре о подмене становится известно лично Сталину, что, видимо, по замыслу создателя, должно вывести сюжет на новый уровень.)

Как только врагов народа расстреливают, на лагерь обрушиваются гитлеровские бомбы. Но за минуту до этого (между расстрелом и авианалётом) Котов решается на побег, хотя ясно, что его и остальных заключённых сейчас погонят вглубь страны. И он вместе с мелким уголовником (Дмитрий Дюжев), будто ниндзя, заскакивает на крышу барака. За ними не гонятся, так как в эту же секунду, как по заказу, лагерь и все его постройки, грузовики, охранники и зэки, кроме барака, на котором находятся нужные для продолжения фильма персонажи, стираются с лица земли.

Кадр из фильма

Котов с воришкой начинают скитаться по лесам и в конце концов ближе к осени оказываются в штрафбате. (О штрафбате поговорим позже.)

Тем временем дочь Котова Надя (Надежда Михалкова) – та милая девочка лет семи, с которой комдив плавал на лодке в «Утомлённых солнцем» – находится в пионерском лагере. На вид ей лет восемнадцать, а если сопоставлять время действия обоих фильмов, то лет двенадцать. К ней приезжает чекист Митяй (Олег Меньшиков), чтобы предостеречь от рассказов об отце, от споров с другими пионерами, и намекает, что он жив. Пока Митяй разговаривает с Надей, в автомобиле его ожидает жена Котова (в «Предстоянии» её играет Юлия Толстоганова), которая теперь то ли жена, то ли наложница Митяя…

Начинается война, и пионеров вместе с ранеными солдатами везут на пароходе куда-то через море (из Прибалтики в Ленинград?). Пароход, конечно, топят немецкие асы (причём повод для потопления откровенно надуман), и из всех пассажиров выживает, как нам дают понять, лишь Надя – на некой дрейфующей мине она причаливает к берегу…

Время от времени действие фильма переносится из 1941-го в 1943-й. Мы видим Сталина, озабоченного известием, что Котов жив и где-то воюет с немцами. Найти бывшего комдива он поручает, естественно, Митяю, который по ходу трёхчасового действия пытается это исполнить, до полусмерти пугая всех собеседников энкавэдэшной формой.

А тем временем Котов и Надя, находясь географически недалеко друг от друга, борются за жизнь и сражаются с захватчиками. Их жена и мать исчезает из поля зрения зрителей…

Сейчас, стараясь передать содержание фильма, я понимаю, что это практически бесполезно. Как такового содержания у «Предстояния» нет. Имеется некая сюжетная канва, очень простая и в то же время совершенно, на мой взгляд, неправдоподобная.

Возьмём Котова и его спутника-воришку. Выйдя к нашим, они оказываются в штрафбате. Но какие штрафбаты летом-осенью 1941-го? В последние двадцать лет о штрафбатах написано предостаточно, о них знают теперь, пожалуй, больше, чем об обычных подразделениях. Общеизвестно, что штрафбаты появились летом 1942 года. Да и помещали ли туда гражданских, какими, по существу, являются зэки разбомблённого лагеря Котов и воришка? Состав штрафбатов и штрафрот был особый, и офицер не мог оказаться в штрафроте, а рядовой или сержант в штрафбате. А в «Предстоянии» показано нечто напоминающее партизанский отряд зелёных, заблудившийся во времени.

Ладно, допустим, что Котов оказался в неком подразделении для проштрафившихся граждан. За время боевых действий он несколько раз отличается, но всякий раз отказывается от перевода в, так сказать, нормальную часть, ссылаясь на то, что у него в нынешнем подразделении товарищи, а родственников нет, и незачем ему беречь свою жизнь. И начальство удовлетворяет его просьбы. Такое возможно?

Или вот эпизод, занимающий добрых полчаса – к штрафникам приходит подкрепление – московские курсанты. И их помещают в ту же траншею, что и штрафников. Не рядом, не на правый или левый фланг, а буквально туда же. Два разных подразделения в одной, судя по кадру, метров десять длиной, траншее!

Но в фильме «Предстояние» возможны и штрафбаты, и всё остальное. Потому что из таких фантазий состоит сам фильм. Из, в лучшем случае, неубедительных, странных, а в худшем явно квазиисторических деталей. Нет, ещё хуже – множества деталей, не соответствующих человеческой логике.

Вот, к примеру, через деревню движется колонна немецких войск. В деревне, как мы сразу понимаем, ещё нет оккупационной администрации, жители не проверены, они прячутся в избах. Колонна движется быстро – немцы спешат. И вдруг трое велосипедистов, увидев колодец, откалываются от своих и начинают наполнять водой фляжки, плескаться, фыркать. Всё это происходит долго, подробно; моторизованную колонну велосипедисты явно уже не догонят. Но инстинкт самосохранения у них не проявляется, и они перестают быть интересны, зато позволяют режиссёру показать убийство цыганской семьи, прячущуюся за яблоком (не за яблоней, а именно за большим, сочным яблоком) Надю, а также спешное, но поголовное сожжение вермахтом жителей деревни в сарае…

А финальный эпизод и вовсе, по моему мнению, антифизиологичен.

Это уже, видимо, сорок третий год. Разрушенный город, грязный снег. В развалинах дома горит танк. К гусенице прислонился молодой танкист. Надя, ставшая санитаркой (сколько ей лет?), перевязывает его. Танкист ранен в бедро, в левую лопатку, у него обуглены (даже не обожжены, а обуглены, обжарены) пол-лица и руки. Надя уговаривает бойца потерпеть, разговаривает с ним о вере в Бога (из истовой пионерки она стала верующей); парень видит приоткрывшуюся грудь Нади и просит: «Покажи сиськи». После минуты изумления и смущения, подстёгиваемая просьбами, девушка снимает полушубок, стягивает гимнастёрку и что-то ещё… Танкист наблюдает за этим процессом остекленевшим взглядом – пока она раздевалась, он умер. Конечно, эта сцена – символ, но символ получился несовместимым с человеческой физиологией, как раны бойца – с жизнью. Или просто снято это так, что никак невозможно поверить…

В «Предстоянии» (о смысле названия фильма не решаюсь даже задумываться) играет много хороших актёров. Их перечисление заняло бы половину страницы. И многих жалко за их роли.

Зачем, к примеру, на коротенькую роль истерички, заботящейся о люстре так, что корабль, кажется, вот-вот перевернётся, режиссёр пригласил Марию Шукшину? Зачем заставил Евгения Миронова играть так же, как тот играл в фильме «В августе 44-го»? Зачем Андрея Панина сделал таким же, каким мы видели его в «Бригаде», в «Мама не горюй» и ещё двух десятках ролей?

Особенно обидно за Надежду Михалкову. Играет она хорошо, порой удивительно. В общем-то она одна по-настоящему живой человек среди множества именитых марионеток, слепо исполняющих любые фантазии режиссёра. Но в итоге и её героиня сливается с остальными. Жалко.

«Предстояние» – не конец. Уже заявлено (в самом «Предстоянии») о продолжении и даже вкратце рассказано, что там случится. Судя по всему, семья Котова воссоединится, комдиву вернут звание, ордена, дом, пионеров, которым он сможет рассказывать о своём героическом прошлом. Митяй, видимо, станет другом семьи (ведь это он, кажется, опекал Котова в лагере). В общем, наверное, все останутся живы, как герои «Хмурого утра» Алексея Толстого.

Почему я пишу о «Предстоянии» в ироническом ключе? Могу ли судить о том, что было, чего не было на войне? А что вполне могло бы быть? Ветераны говорят, что на войне могло быть всё, но как войну и людей на войне показывали в кино, им почти всегда не нравилось. И потому, помню, они не смотрели фильмы о войне. Выключали телевизор.

В последние годы о Великой Отечественной снято множество фильмов и сериалов. И все они похожи друг на друга. Кто-то назвал фильм «Звезда» игрой в солдатики. Очень точно, на мой взгляд, – режиссёры играют в солдатики и в «Диверсанте», и в «Сволочах», «На безымянной высоте», «В июне 41-го», «Штрафбате», «Предстоянии» (названия ещё более слабых вещей забылись), мало заботясь о достоверности, о правде о величайшей народной трагедии ХХ века. На их фоне и эпопея Озерова, от которой плевались советские люди в 1970-е, кажется глубоким, правдивым, честным памятником, а откровенная фантазия на тему войны «Мы из будущего» – новым, а главное, действенным (на подростков эта лента произвела впечатление) словом.

Чем дальше мы отдаляемся от той войны, тем фантастичнее и нелепее становятся произведения о ней. Не нужны стали ни консультанты, ни редакторы – авторы отдаются на волю воображения. Надежды на то, что кто-то создаст настоящее, художественное, уже не остаётся. Да и, быть может, это и не нужно… Как говорил Астафьев: «Правду о войне знает только Бог». Но Бог, судя по тому, что снимается и пишется, давно молчит…

Фильм «Предстояние» наверняка окажется в числе тех однодневных поделок, что появились в последние два десятилетия. Ни технически, ни художественно он ничем не отличается от тех же «В июне 41-го» или «Сволочей». Слоган, который сопровождал премьеру «Предстояния» – «Великое кино о великой войне» – кричался не очень громко и не очень уверенно. Эта неуверенность оправдалась. Великая война была, великого кино о ней по-прежнему нет.

Роман СЕНЧИН