Кому нужна апологетика предательства?

№ 2010 / 18, 23.02.2015

На го­ри­зон­те со­вре­мен­но­го ки­не­ма­то­гра­фа се­го­дня од­на за дру­гой по­яв­ля­ют­ся «зна­ко­вые» кар­ти­ны, име­ю­щие сво­ей це­лью ни мно­го ни ма­ло дать но­вую оцен­ку дав­ней и не очень дав­ней ис­то­рии

Несколько замечаний по поводу фильма Владимира Хотиненко «Поп»

На горизонте современного кинематографа сегодня одна за другой появляются «знаковые» картины, имеющие своей целью ни много ни мало дать новую оценку давней и не очень давней истории, преодолеть «идеологизированный» взгляд на наше прошлое и, как следствие, на русский тип, русский характер. Таковым фильмом должен был стать и «Поп» Владимира Хотиненко.

Трудно согласиться с восторженными отзывами о фильме, появившимися в Интернете, звучавшими при обсуждении. В противовес словам о «правде о войне, о войне по ту сторону», о «картине, которую обязательно должны посмотреть наши дети», попробую сказать о фильме, который дети не должны смотреть, о фильме-предательстве, фильме-измене.

Что же вызывает неприятие по просмотре этого, уже имеющего тенденцию стать культовым, фильма? Что не позволяет принять авторскую трактовку войны? Тему автор выбрал благодатную, пиететную, потому и появились (и появятся ещё) реплики, подобные следующей, найденной на одном из форумов: против фильма будут выступать те, «кто имеет предубеждение насчёт церкви и христианства». Поэтому сразу оговорюсь.

Ни в коей мере не ставлю целью своих замечаний оспаривание важности, значимости прежде замалчиваемой темы о роли Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны; нелепым и абсурдным будет ставить под сомнение то обстоятельство, что репрессиям, наряду с другими сословиями, подвергались священники и верующие, что лагеря пополнялись не только за счёт сочувствовавших фашистам, но и за счёт многих из тех, кто волею судьбы оказался даже не в плену, а просто по ту сторону фронта. Но, во-первых, этим великая война не исчерпывается; во-вторых, речь всё же хотелось бы повести собственно о фильме. И высказываемые суждения – это всего лишь вывод из анализа эпизодов киноопуса и складывающееся на основе этого общее впечатление от картины.

Центральная, стержневая мысль фильма – осмысление гибельности тоталитарного сталинского режима. Этому положению подчиняется и идейно-содержательная, и собственно художественная, перенасыщенная символами, канва картины. Наиболее честное слово в фильме – фраза, сказанная отцом Александром о планируемом при фашистах возрождении храмов: «С помощью немцев… Нехорошо. Храмы возродить, конечно, надо бы… но при немцах. Не получимся ли мы предателями…» – падает в пустоту. Наметившаяся было антитеза: Родина – предатели – не закрепляется, растворяется в словах одного из священников: «Советы безбожные нам не родина».

За Советами ни герои, ни сам режиссёр не видят России. Как тут не вспомнить убийственную характеристику, данную подобным поборникам правды Леонидом Бородиным: «…Ставшая крылатой, потому что оказалась удобной, фраза о том, что, дескать, по причине природного косоглазия мы, метившие в коммунизм, попали в Россию, – это, уж простите меня, полнейшая чушь. Кто куда метил, тот туда и попадал» (повествование «Без выбора»).

Да её, России, «страны огромной», в фильме и впрямь нет.

Временное пространство картины выстроено согласно особой авторской задумке: календарное исчисление идёт по православным праздникам (правда, например, 25 декабря 1943 года, католическое Рождество, никак не укладывается в этот ряд). Но и это обстоятельство, в целом очень значимое для нового, более глубокого осмысления войны (не случайно же существует православный календарь военных дат), вызывает смешанные чувства. Церковным летоисчислением замещается, вытесняется летоисчисление государственное. Так, война в фильме как бы и не начинается. 22 июня 1941 года – День всех святых, и звуковое пространство картины заполняется словами произносимой молитвы, в которую досадным «диссонансом» вклинивается объявление по радио, объявление, обращённое не к «братьям и сёстрам», а к «гражданам и гражданкам Советского Союза», объявление, так и не прозвучавшее до конца, не обозначившее начало самых страшных в русской истории 1418 дней и ночей, так и не сообщившее, что же случилось в 4 часа утра.

Приход захватчиков в село осуществляется как-то буднично. Хотя, впрочем, обыденности этого события мешает радостный настрой, которым проникнут эпизод: выносимые хлеб-соль, цветы в руках безудержно радующихся девушек. Неподдельным восторгом полны восклицания «наивной» (сколько их, десяти-, двенадцатилетних – уже не из этого фильма – будет уничтожено в концлагерях, сколько станет героями партизанской войны) детворы: «Немцы едут! Ура! Кино будет!».

И вновь нелепо доказывать, что не было тех, кто по тем или иным причинам был рад приходу немцев. Но если весь народ (а другой реакции мы не видим) распахнул объятия завоевателям, откуда же появились миллионы погибших, почему прозвенели колокола Хатыни и грозная тишина блокадного Ленинграда, откуда возникли герои обороны Москвы, Сталинграда, Курской дуги?

Создателям фильма всё это показалось ненужными, досадными фактами, способными разрушить такой стройный лад идейной фальшивки (показательно, что слова немцев о взятии Москвы напрямую никем в картине не опровергаются). Ведь даже матушка Алевтина, прослушав известие о начале войны, с тревогой говорит мужу: «Андрюшу и Даниилку (сыновей. – Н.Ф.) сразу на войну загребут». Чуть позже этот же глагол – «загребут» – произнесёт применительно к немцам, забравшим всю родню Хавы-Евы, отец Александр.

И трудно дать логическое объяснение параллели между окунаемой в купель крещаемой Евой и плещущимся в воде немцем – чередование этих действий повторится три раза с полным совпадением радости на лице Евы и блаженства на физиономии германца.

Однако режиссёр не ставит знака равенства между тоталитарными режимами Гитлера и Сталина, что стало уже привычным, даже избитым моментом в современной публицистике. Создатель фильма пошёл дальше: жестокость советской власти не идёт ни в какое сравнение с гуманным фашистским режимом. Согласно «учебнику истории» от Владимира Хотиненко, даже оказавшиеся в концентрационном лагере узники страдают по вине Сталина («Сталин от этих доходяг отказался…»). В данном случае перед режиссёром стояла непростая задача: и зверства фашистов обойти молчанием, и вину за миллионы жертв переложить на «Советы» – и с этой задачей он прекрасно справляется. Созданный фашистами концлагерь воспринимается как игрушечное (как бы кощунственно это ни звучало), нарочитое сооружение, и впечатление такое возникает оттого, что мы видим десятка два метров огороженной земли, нескольких обитателей лагеря (на пасхальном крестном ходе их будет не более тридцати человек) да пару немцев с овчарками. И это на фоне не единожды повторяемых слов о неприемлемой политике советского лидера.

Нетрудно заметить, что слово «фашисты» в фильме как-то и не встречается. И впрямь нелегко так назвать добродушных, улыбчивых захватчиков, которые никого не притесняют, не расстреливают, с населением ладят. Все преступления фашистов как будто вынесены прочь за пределы такого понятного и просчитанного художественного мира.

Даже убийство Маши, героини, чей образ отсылает нас к образу России, воспринимается не как сущность фашистского поведения на русской земле, а всего лишь как поступок оскорблённого (Маша даёт ему пощёчину) немца.

Противопоставление «добрых немцев» и «злобных большевиков» настолько назойливо вкладывается в сознание зрителя, что порой доводится до абсурда: иначе нельзя воспринимать обращённую к комиссару (почему-то именно он, а не работник НКВД допрашивает священника) просьбу приёмных детей отца Александра взять у них кровь (детей – было это, разумеется, за кадром – подвергали опытам в фашистском концлагере), но только не трогать батюшку.

Возможно, порой немцы и вели себя по-человечески, возможно, не везде грабили, расстреливали, сжигали заживо. Только разве это вся правда?

Столкновение образов русских и немцев просто убийственное. Практически всё германское офицерство (за исключением одной эпизодической фигуры) представлено полунемцем-полурусским, офицером Иваном Фёдоровичем Фрайгаузеном. Он умён, образован, благороден, это духовно достаточно развитый человек. Фрайгаузен – верующий, и не просто верующий, а православный. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский писал, что «чем пристальнее мы будем вглядываться в подробности эволюции немецкой национальной идеологии в межвоенный период, тем очевиднее будет для нас главный вывод – её деградация и конечный крах стали неизбежными в тот момент, когда национал-социализм отверг христианскую духовную традицию». Что же является подложным в этом герое: вера или принадлежность фашистской системе?

Нельзя не сказать и об актёрском типаже: данную роль играет, играет замечательно один из самых обаятельных актёров современного кино Анатолий Лобоцкий. Во всём его облике, даже когда он рубит дрова, помогая матушке Алевтине, проявляется дворянская стать. Только не нужно обманываться насчёт сложности образа потерявшего в 20-е годы Родину офицера российской армии. В разговоре с владыкой Сергием Фрайгаузен говорит о возвращении «на родину предков», в Пруссию, а в конце фильма чётко, жёстко произносит: «Я – немец».

Кто же выступает антиподом обаятельного немца? Это командир (комиссар?) партизанского отряда, человек (в отличие от Фрайгаузена) без истории, появившийся неведомо откуда. И в его высказываниях, и в самом облике проглядывает нечто нечеловеческое. Ничего героического он не совершает (разве что расстреливает полицаев, которые никакого вреда не делают – вот ещё одна деталь в общем образе «добрых немцев»), а вот батюшку допрашивает, избивает и арестовывает.

На протяжении всего фильма разворачивается метафорический «спор» Православия и существующего государства, и этот «спор» расширяется до эпических границ. Символом смены тоталитарной идеологии на православную веру становится эпизод закрашивания нынешним то ли «прозревшим», то ли подневольным «мужичиной» купола бывшего храма, на котором советскими безбожниками была нарисована карта Советского Союза. Судьба отечества противопоставлена судьбе церкви.

Волей режиссёра герои делают только заданный им выбор. Радость мужиков, вытаскивающих из пруда затопленный в 30-х годах церковный колокол, обречена быть соприродной радости от прихода немцев, потому что данное событие стоит в одном ряду с освобождением страны от ненавистного «красного» режима. Никем из персонажей не оспариваются слова Фрайгаузена, обращённые к священнику: «Не случись эта война, все церкви в России были бы уничтожены, да и вы вслед за ними».

И дальнейшее сюжетное действие укрепляет нас в отказе от нелепой ностальгии. «Настанут новые времена, – говорит Еве отец Александр, – и вы будете как Адам и Ева, прародители нового рода». А если вспомнить символику фильма, сравнение отцом Александром себя с Христом; хлеб и рыбы, которыми Ева кормит голодного Алёшу, то попытка сотворения нового мира не будет уже видеться столь чудовищной.

Только если отвлечься от сложной символической канвы, то придётся всё же ответить на вопрос о том, куда же денутся те, кто родился до этой войны, кому не довелось вернуться; те, чьи судьбы в фильме просто перечеркнули? Однако фарисейская позиция создателей картины, отчётливо выраженная исполнителем главной роли Сергеем Маковецким: «Патриотизм бывает разный (?? – Н.Ф.). Кто как не отец Александр служит Родине? Разве это не служение Родине – поддерживать людей, помогать пленным? <…> …Помимо подвигов солдат, есть подвиг духовный. <…> В этом фильме никто не делит никого на хороших и плохих. И говорить, что ветераны на что-то обидятся, – это странно» (интервью актёра «Когда был в облачении, курить не смел» http://www.runewsweek.ru/culture/33521/?referer1=rss&referer2=news), – помогает не задумываться обо всех этих «подводных камнях».

Военная история фильма оканчивается отнюдь не Днём Победы, а приходом в село советских войск-«освободителей»… Оканчивается, оставляя неразрешённым вопрос: что же, по мнению создателей фильма, есть Православие и что есть Отечество? «Отечество земное с его Церковью», по словам Святого Иоанна Кронштадтского, «есть преддверие Отечества Небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить, чтобы наследовать жизнь вечную». Как Русская Земля без Православия не устоит, так и Православие, отрёкшееся от родной земли, обернётся обманкой.

…Странной и страшной приметой нашего времени стало преображение безусловных ценностей, таких как патриотизм, верность своей земле, преданность народу, в ценности условные, о которых принято рефлексировать, которые нужно доказывать. Фильм Хотиненко вполне этому соответствует.

Наталья ФЕДЧЕНКО