Изумляемся вместе с Екатериной Кюне
№ 2010 / 32, 23.02.2015
Роман Ирины Муравьёвой «День ангела» – это история семьи российских эмигрантов в трёх поколениях, или даже в большей степени история любовей членов семьи эмигрантов, любовей, пережитых в разное время – с 1933 года по наши дни.
ЭПИЧЕСКИЙ ДАМСКИЙ РОМАН
 |
Роман Ирины Муравьёвой «День ангела» – это история семьи российских эмигрантов в трёх поколениях, или даже в большей степени история любовей членов семьи эмигрантов, любовей, пережитых в разное время – с 1933 года по наши дни.
История эта вкратце такова. Елизавета Ушакова живёт в Париже и ведёт двойную жизнь, изменяя мужу с неким Н. Сестра её Анастасия уехала с мужем Патриком в Москву и оттуда пишет Лизе письма, где в основном излагает подробности треугольника она – муж – любовник. К любовнику, хоть он и отъявленный подлец, её притягивает роковой телесный магнетизм. Сын Елизаветы ставит над собой эксперименты, пытаясь изучить природу наркотической зависимости и, в конце концов, умирает. Митя – внук Е.Ушаковой – влюбляется в странную Манон, но любовь эта длится недолго, Манон оказывается сумасшедшей и выбрасывается из окна. Митя, став уже Дмитрием, долго живёт один, но, в конце концов, всё-таки снова влюбляется, и снова в странную женщину (ну нравятся ему странные женщины!), которая, к счастью, оказывается психически здоровой, вот только беременной от своего любовника, рокового, конечно же.
И вдруг на 82-й странице романа возникает ещё одна линия – голод. Речь идёт о голодоморе, организованном советской властью на юге России в тридцатые годы. Но не только об этом. Голод – это лейтмотив всего романа, ключевая его метафора, потому что любовь, по Муравьёвой – это тоже голод, телесный, мучительный, в общем, то, что в христианстве называется похотью. Перебороть этот голод невозможно, можно его только утолить. «Я без тебя не могу. При чём тут любовь? Это голод» – говорит Дюранти, любовник Анастасии Беккет, при встрече с которым её «как будто парализует», волю и всякую мозговую деятельность отшибает напрочь.
Но сексуальная похоть с голодомором тридцатых вяжется откровенно плохо. Словно к сладеньким кремовым пирожным предлагают вдруг чистый спирт. Запейте, мол, чтоб не стало утомительно приторно. Но кто же пирожные спиртом запивает? Вот и получается, что пирожные отдельно, а спирт – отдельно.
Весь этот голод, который вставлен в текст то в виде сухих выдержек из краткого курса истории Всесоюзной коммунистической партии, то из воспоминаний каких-то людей, к повествованию никакого отношения не имеющих, выглядит совершенно инородно. А когда в основном тексте повествования Анастасия Беккет рефлектирует на тему голода, который она знает в основном по рассказам мужа, иностранного журналиста в СССР, то это получается и вовсе блёкло, вяло и ненатурально. Во-первых, голод доходит до нас в отблесках, в отражениях. Ведь о нём мы узнаем из писем, которые Анастасия Беккет пишет своей сестре, в письмах этих она в свою очередь пересказывает то, что узнала от мужа, Патрика. Эта героиня – женщина, ничем, кроме приятной внешности и особенного дара впадать в коматоз при виде любовника, не выдающаяся, вполне годится для женского любовного романа, но вот с возложенной на неё миссией показать «ужасы сталинизма» она явно не справляется. Её рассупонивания о голодных жертвах режима и выводы о прочих советских бесчинствах – это такие банальные, общие вещи, которые уже много раз проговорены, этакие «ах!», «ох!», «о, ужас!» и «как можно?!». Но как так можно и почему так стало можно, и кому это было нужно – на эти вопросы Муравьёва не отвечает. И почему столько людей жили и не только принимали происходящее как должное, но радовались этому происходящему, и даже до сих пор рассказывают, что тридцатые годы – это самое счастливое время, когда с каждым днём становилось немного лучше, чем вчера, а ощущение какого-то большого и радостного будущего витало в воздухе? А ведь в это же самое время на Кубани людей морили как мух, накрыв стеклянной банкой, наблюдая, как они медленно умирают… Но Муравьёва рассматривает историю только с одной стороны и даже об этой одной стороне она не говорит ничего нового. А краткий курс по истории ВКП(б) мы можем и сами прочитать.
Намного убедительней у Муравьёвой получилась та часть, которая рассказывает про судьбу семьи Ушаковых, не затрагивая голодомор. Тут внутренние переживания героинь довольно точно и тонко переданы, если исключить, конечно, надрывные сексуальные страсти Анастасии Беккет, словно списанные из дешёвого любовного чтива. Но даже в лучших местах романа погружение в мир героев и в человеческую психологию какое-то неглубокое, немного по-женски легкомысленное. И проза Муравьёвой женская не только этой своей легкомысленностью. Она женская по своей психологии. Центральную роль в ней играют половые отношения, вокруг них крутятся жизни не только героинь, но и героев. Мы так и не узнаём, чем занимаются многие из них: Вера, Елизавета Ушакова, её муж Георгий, Лиза. Это словно бы неважно, словно бы не играет в их жизнях никакого значения. Главное – с кем они спят, в кого влюбляются и как изменяют. Кроме того, иногда кажется, что мужчины в этом романе тоже немного женщины. Уж очень они порой по-женски рассуждают. «Ему [Ушакову] стало неловко, что он в одних трусах, и если сейчас начнётся серьёзный разговор, то всё это будет комичным». Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что постоянно думать о том, подходит ли цвет твоего платья к крапинкам на обоях, а фасон нижнего белья – к затронутому в разговоре философскому течению – это черта, свойственная женщинам…
В общем, эксперимент по смешиванию любовного романа с проблематикой вполне шолоховского масштаба Муравьёвой не удался, что и не очень удивительно. Непонятно, зачем вообще было ставить этот эксперимент. Ведь хорошо получаются у Муравьёвой любовные романы про роковых мужчин и дамочек, падающих в их объятия без памяти, вот и писала бы она себе любовные романы и не замахивалась на темы, которые ей явно не по зубам. Потому что, как учит детишек Корней Чуковский в своей «Путанице»: «Кому велено мурлыкать – не чирикайте! Не бывать вороне коровою, не летать лягушатам под облаком!».
Ирина Муравьёва. День ангела. – М.: Эксмо, 2010
СЕМЕЙНАЯ САГА ПО-АНГЛИЙСКИ
 |
Часто бывает, что читаешь книгу и потихоньку про себя думаешь: «где же там конец-то уже?», и прикидываешь в уме, сколько ещё страниц осталось. «Прощальный вздох Мавра» Салмана Рушди – роман не из таких. Когда подбираешься к его последней главе, то начинаешь невольно сбавлять обороты, потому что страх оказаться лицом к лицу с белым финальным форзацем оказывается даже сильнее любопытства.
«Прощальный вздох Мавра», так же как «День ангела» Муравьёвой – семейная сага, роман, описывающий «жизнь и удивительные приключения» трёх поколений семейства да Гама-Зогойби. Только если Муравьёва малоуспешно пытается вписать своих героев в исторический контекст, то Рушди это делает играючи, естественно. Он создаёт героев, которые сами часть истории. И, рассказывая о них, никуда не денешься от пёстрой Индии с конца девятнадцатого века почти до наших дней.
Больше того, устами главного героя Мораиша по прозвищу Мавр (именно от его имени ведётся повествование романа) можно рассказать максимально объективную версию истории. Ведь он почти атеист, немного индус, немного еврей, немного португалец – потомок известного мореплавателя Васко да Гама – немного араб (мавр). От него не дождёшься избыточного сочувствия одной из крупных враждующих религиозных концессий: индуистам, христианам или мусульманам. Покалеченная от рождения рука и необычная болезнь, из-за которой он стареет вдвое быстрее нормальных людей, оградили его от пристрастности. Из-за своего увечья он надолго стал изгоем, сторонним наблюдателем, не входящим ни в одну общественную или политическую «тусовку». И хотя Мавр изгой, со внутренней жизнью страны он знаком не понаслышке, ведь его мать – известная индийская художница, а отец – двуликий Янус – удачливый бизнесмен-торговец специями и одновременно король «теневого» мира, нарко- и работорговец; одна из сестёр Мораиша – адвокат, активный член радикальной феминистской группы, другая – монашка в католическом монастыре, третья – модель. Его семья разрывается от внутренних противоречий, от невозможности примириться с чужими политическими, социальными и религиозными взглядами, и в конце концов приходит в упадок, сходит на нет. В ней есть жгуче-перечная любовь, но слишком много жгуче-перечной ненависти…
Рушди показывает Индию сказочной и жестокой одновременно, страной, где «тебя могут убить за то, что ты обрезан, и за то, что ты сохранил крайнюю плоть нетронутой. Ты мог погибнуть из-за длинных волос, а мог – из-за короткой стрижки; светлокожие сдирали кожу с темнокожих, и если ты говорил не на том наречии, ты мог лишиться своего несчастного языка». Бомбей, главный город в романе и центральный город страны, он называет самым терпимым городом, где «все Индии встречаются и перемешиваются между собой». И он прочерчивает на путаной, цветастой исторической карте Индии путь Мавра, такого же многонационального, сжигаемого страстями, чья главная проблема – проблема самоопределения. Не понимая, кто он, желая разобраться, кем на самом деле являются его мать, художница Аурора Зогойби и мать-Индия, он безуспешно пытается сблизиться с кем-нибудь, чтобы преодолеть одиночество, чтобы удовлетворить «глубочайшую из наших потребностей, потребность к слиянию, к стиранию границ, к выходу за пределы собственного «я». И, в конце концов, называет свою жизнь распятием, а себя – псом (андалусским, ведь оттуда его далёкие предки и там он заканчивает свою жизнь). Не уверена, что Салман Рушди имел в виду значение, в котором использовали словосочетание «андалузский пёс» в Испании в начале XX века – маменькин сынок, недотёпа – но магическим образом оно отлично характеризует его героя…
Сейчас у нас множество «поклонников Индии», знающих её преимущественно по ассортименту магазинов типа «Путь к себе». Вот для этих просветлённых адептов йоги, реинкарнаций, медитаций, благовоний и деревянных слонов, ждущих, по выражению Рушди, «от матери-Индии… пикантностей всяких», «Прощальный вздох Мавра» – то, что доктор прописал. Жаль, не прочтут – в магазинах вроде «Пути к себе» эта книга не продаётся.
Салман Рушди. Прощальный вздох Мавра. – СПб.: Лимбус Пресс, 2007
 |
Екатерина КЮНЕ
Добавить комментарий