Дитя века

№ 2010 / 34, 23.02.2015

Наверно, непросто найти женщину, чья судьба была бы столь же противоречива и загадочна, как судьба Натальи Гирей. Довольно много белых пятен в её биографии, а известные факты противоречат друг другу.





Наверно, непросто найти женщину, чья судьба была бы столь же противоречива и загадочна, как судьба Натальи Гирей. Довольно много белых пятен в её биографии, а известные факты противоречат друг другу. И к этому руку приложила она сама, большая выдумщица, писавшая свою жизнь как большой и длинный увлекательный роман, который нашёл своего читателя через много лет. Достаточно сказать, что в автобиографиях она указывала четыре разных места своего рождения. Донельзя запутывала все свои биографические данные, выступала под четырьмя разными фамилиями. И судьба помогала ей в этом до самого конца: ведь даже даты смерти у неё оказалось четыре. И в справочных изданиях встречаются недостоверные сведения о Гирей. Например, в двухтомном словаре Сергея Чупринина «Новая Россия: мир литературы» (2003) говорится, что она родилась в итальянском городе Генуя, окончила Ленинградский университет, шесть лет провела в лагерях и т.д. Эти сведения Гирей сообщила в своей анкете, и автор словаря ей доверился. Что ж, она не одинока в своих фантазиях. Итальянский писатель Тонино Гуэрра тоже говорил: «Одной биографии мало, их должно быть по меньшей мере сто».




Город в Хибинах



Здесь я попытался отсеять правду от вымысла в её биографии, но сначала несколько слов о том, что представлял из себя Хибиногорск в 1930-е годы. В 20-х годах ХХ века геологические экспедиции А.Е. Ферсмана и А.Н. Лабунцова нашли богатейшие месторождения апатита в Хибинских горах за Полярным кругом. Апатит нужен был для производства удобрений. В 1929 году начал строиться город Хибиногорск. Для стройки требовалась дешёвая рабочая сила, и сюда стали ссылать раскулаченных со всей нашей страны. Их называли спецпереселенцами. Поскольку жилья на всех не хватало, то высланных селили в палатках и шалманах – сараях, где в два ряда были уложены нары. Спецпереселенцам не платили северных надбавок, из зарплаты высчитывали деньги на содержание органов надзора. Им было запрещено покидать место ссылки, нужно было периодически отмечаться в комендатуре. Всего в городе, который после убийства С.М. Кирова стал называться Кировском, на 1935 год насчитывалось свыше 30 тысяч спецпереселенцев. 1930-е годы – это время активного освоения полезных ископаемых Хибинских гор, большого строительства, массового приезда писателей в Хибины с целью творчески отобразить этот процесс. Но прежде чем приступить к рассказу о жизни писательницы, приведу одну цитату.



Макаренко о повести



«Повесть Натальи Гирей «Шестьдесят восьмая параллель» […] вызывает у меня тяжёлое недоумение и лишний раз возвращает к старому, давно надоевшему вопросу: до каких пор мы будем печатать что попало, до каких степеней может доходить у нас редакторская небрежность, литературная и художественная всеядность? […] Книга сделана настолько неудачно, с таким нарушением законов перспективы, с таким преобладанием вражеских тонов и вражеских слов, с таким завуалированным советским горизонтом, с такими подозрительными сравнениями и с такой холодностью, что при всём моём желании быть снисходительным к молодому автору я не могу быть снисходительным», – так писал о повести молодой девушки известный советский педагог Антон Макаренко в рецензии «Вредная повесть» («ЛГ», 15 июля 1937). Это были явно несправедливые слова. Будучи сам писателем, Макаренко выступал и как критик, но его суждения не всегда были безошибочными. Например, он разругал довольно интересную повесть «Республика ШкиД», один из авторов которой, Григорий Белых, впоследствии был арестован и умер от туберкулёза в тюремной больнице.



Биография






Настоящая фамилия писательницы Сарач. Родилась она 9 (по новому стилю 22) августа 1910 года в селе Мысхако, находящемся в 6 километрах от Новороссийска. Её отец Моисей Маркович был дворянином и помещиком. Но вскоре родители разошлись. Мать в 1912 году вышла замуж за военного врача Ивановского. С 1914 года они жили в Полоцке. После Октябрьской революции Ивановский служил в Красной Армии, и ему приходилось много разъезжать. Семья жила во многих местах юго-западной Украины. Сама Наталья писала в автобиографии: «Иногда мы с матерью оставались у кого-нибудь из бесчисленных родственников. Приходили, уходили белые, Петлюра, Махно, снова приходили красные. Отец возвращался. Родственники добрели и не попрекали больше нас, что мы всю семью в опасности ставили. После нескольких дней отдыха и благополучия мы укладывали вещи и ехали дальше». В 1924 году Ивановский демобилизовался, и семья поселилась в Новороссийске. Он стал работать курортным врачом, и снова началась кочевая жизнь: объездили весь берег Чёрного моря. В 1926 году Наталью отправили к сёстрам Ивановского в Ленинград, где она закончила школу-девятилетку. В 1928 году умерла мать. В автобиографии Гирей пишет: «В 1929 году осенью отец, по советам друзей, решил перебраться в большой город. Надо было мне «давать образование». До этого я училась кое-как, урывками, однако успела кончить 9-летку. Перебрались в Москву в середине зимы». Здесь Гирей сознательно допускает неточности в своей автобиографии. В «большой город» (Ленинград) она перебралась в 1926 году, а школу закончила в 1927-м. Об этом свидетельствует удостоверение, выданное Сарач-Ивановской об окончании 15-й советской единой трудовой школы Центрального района Ленинграда 15 июня 1927 года. Москва здесь, скорее всего, ни при чём, имеется в виду Ленинград. В её разных автобиографиях можно встретить и другие противоречивые сведения. Далее Наталья пишет: «Среди зимы поступать учиться было некуда. И я «вела хозяйство», а фактически эту зиму ничего не делала и читала запоем. Большой город не понравился. Я боялась автомобилей и трамваев, и перейти улицу было мучением». Отчим в непривычном климате стал прихварывать, и Наталья поступила на работу, где штемпелевала какие-то карточки. Скучная и нудная работа ей не нравилась: «Это были не весёлые южные «приработки» вроде сбора и упаковки фруктов или карауления бахчей, а служба изо дня в день». Следующей зимой отчим умер, и Наталья осталась одна-одинёшенька в чужом городе: «Знакомые, повыражав сочувствие, перестали обращать на меня внимание. По вечерам я чувствовала себя совсем потерянной и ходила на все лекции о «дальних странах». Казалось, вспыхнет на экране вместе с плёнкой о чужих краях моё кочевое детство, когда я была «дочкой», а не затерянным, никому не нужным человеком». На одной из лекций выступали новосибирские писатели, и Наталья решила, что Сибирь – замечательное место, где она найдёт себе интересную работу. Её подруга жила в Новосибирске, была замужем за работником исполкома. Наталья списалась с ней и в сентябре 1931 приехала в Новосибирск. Работала в магазине «Культтовары», потом – в областном издательстве, газете «Новосибирский рабочий», где провела почти год, до осени 1933-го. Но квалификации не было, платили мало.



В Хибиногорске



В декабре 1933 году Гирей приехала в Ленинград. Знакомые – Выгодские – уговорили Наталью поехать в Хибиногорск. Отец, которого она давно не видела, жил на Украине, а в Ленинграде оставался только её брат Андрей – будущий студент технологического института.


Молодая Наталья мечтала стать писательницей. В поисках своей темы она приехала в Хибиногорск, где развернулась грандиозная стройка. Сарач прожила здесь три года. Она собирала материал для повести, в которой хотела показать процесс перековки спецпереселенцев в ходе строительства города в тундре. Работа в «Хибиногорском рабочем» не заладилась: «Тут моя газетная карьера кончилась в три недели. Редактор нашёл, что у меня чересчур живая фантазия, а очерки должны быть точной копией» (эти слова в автобиографии Гирей перечёркнуты). С 1 марта 1935 стала преподавать математику в технических кружках при энергокомбинате, а с 1 февраля 1936 – на стахановских курсах в управлении железнодорожной ветки треста «Апатит» и в цехе электроснабжения. В конце 1936 года Гирей уехала в Ленинград.


За время пребывания в Кировске она написала повесть о Хибинах, первоначальное название которой «Паныч с фольварка». Курировал её работу, помогал советами, правил текст писатель Сергей Александрович Семёнов (1893–1942). Он – участник трёх арктических экспедиций, автор романов «Голод» и «Наталья Тарпова». Скорее всего, он и порекомендовал повесть Гирей журналу «Литературный современник», где в номерах 4 и 5 за 1937 год появилось это произведение под названием «Шестьдесят восьмая параллель» (первая глава повести носит название «Панич с фольварка»). Повесть не прошла незамеченной: появилась положительная рецензия В.Друзина («Ленинградская правда», 23 апреля 1937). Но в июле 1937 г. была опубликована разгромная статья Макаренко, вызвавшая ряд других негативных откликов о повести молодого автора.



В больнице






В том же 1937 году Наталья поступила в энергетический техникум. Но, видимо, грубая и несправедливая оценка её работы, а также проблемы в личной жизни (в августе 1937 года был арестован лётчик Цой Сик, кореец по национальности, к которому она была неравнодушна. В 1938-м его расстреляли) привели к нервному срыву: 11 сентября вместо учёбы Наталья попадает в психиатрическую больницу. Мольбой и страданиями пронизаны её письма Семёнову из больницы. Она умоляла его забрать её отсюда: «Здесь самый воздух пропитан болью и человеческим горем. Я уже не думаю о радостной книге, я хочу только как-то внутренне выжить. Меня положили с пропойцами и тому подобное. У меня отняли право на моё человеческое горе. Возьмите меня. Мне хочется учиться, ходить по улицам, видеть мир. Лежишь, книг нет. Мысли вертятся. Самое лучшее, если нельзя учиться, чтобы разрешили мне съездить в Москву, к крёстной. Дня два я поживу в атмосфере, где со мной будут ласковы» (на штемпеле дата 13.09.1937).


Второе письмо датируется по штемпелю 21 сентября: «Сергей Александрович! Возьмите меня отсюда. Я, правда, теперь причислена к полоумным, но всё-таки достаточно соображаю. Быть запертой целые дни с истеричками-алкоголиками, не имея ни книг под рукой, ни чем развлечься – не способ дать почувствовать, что жить стоит. Камни таскать, на лесозаготовки – только отсюда. Пишу огрызком карандаша. Если хотите сохранить во мне хоть кусочек не измученного, не истерзанного до конца, возьмите меня как можно скорей отсюда. Я ж человек, а не пропойца. Ещё немного, и не хватит сил. За что такая пытка? Ваша Н. Гирей». Письма написаны карандашом на почтовых карточках.


Видимо, хлопоты Семёнова увенчались успехом, и Гирей перевели в санаторий «Орлино» на станции Строганово под Ленинградом. В следующем письме она благодарила Семёнова и его жену за внимание и заботу: «Здесь гуляю, ем, пью, отсыпаюсь. Чувствую себя неважно. Доктор запретил и думать о работе на этот месяц. Читаю исключительно «лёгкие» книги. Катаюсь на лодках. Стараюсь ни о чём не думать, но, увы, это не так просто. В санатории ко мне очень внимательны. Палата маленькая, на двоих. Соседка тихая. Здесь развлекают кино и концертами, но мне приятнее всего гуляние, когда тихо и воздух» (письмо от 11.10.1937).



Арест



Пребывание в санатории сделало своё дело: Гирей стало лучше. Она вновь взялась за учёбу, но ей не пришлось даже закончить первый курс: во время второго семестра её арестовали. 1 апреля 1938 года в её комнате был произведён обыск. Это был уже второй арест: в 1931 году её уже забирало ОГПУ, но через пять-шесть месяцев выпустили на свободу без последствий. Были изъяты метрическое свидетельство, справка № 286 на предмет получения стипендии, членский билет писателя (Гирей была кандидатом в члены Союза писателей), рукописи, все наброски и черновики повести «68-я параллель», письма и даже значок. Комната (10 кв. метров) в коммунальной квартире на 7 человек по улице Павловской, где жила Сарач, была опечатана. По описи можно себе представить убогую обстановку комнаты: стол, матрас, два стула, три платья женских… В квартире не было ванной и телефона. В тюрьме Сарач выдали квитанцию на вещи, отобранные при помещении в камеру: чемодан, портфель, резинки женские, кушак от платья, зеркало, заколка и т.п.


Обвинение было предъявлено только 15 апреля. В нём говорилось, что Сарач «является участницей антисоветской группы, ведёт контрреволюционную работу». На всех допросах от 1 апреля, 15 и 19 июля Сарач держалась стойко и утверждала, что «никакой контрреволюционной работы не вела». Но совсем иначе повели себя свидетели.



Свидетели



Старший экономист Лензаготторга Наталья Попова познакомилась с Гирей в 1937 году в Гослитиздате. До этого Попова дважды арестовывалась органами НКВД. Она рассказала, что Гирей враждебно относится к существующему в СССР политическому строю и неоднократно проявляла антисоветские настроения: «Сарач-Гирей в разговорах со мной говорила, что советская власть поработила украинцев, забирает от них уголь, хлеб, и якобы костями украинцев вымощен весь Кольский полуостров. Она также в беседах со мной говорила, что одни рождены, чтобы повелевать, другие повиноваться, одни, чтобы жить красиво и беспечно, другие, чтобы работать на них. У быдла (у тех, кто работает) нет духовных запросов, они привыкли, чтобы с них драли шкуру. При этом она проводила разницу между так называемой благородной и хамской кровью. Она заявляла, что она якобы настоящая шляхтичка и что как бы к ней советская [власть. – Е.Ш.] ни относилась и в какие бы она условия ни попала, она никогда не забудет, что её предки пороли современных ей руководителей. Во время процесса троцкистско-правого центра Сарач-Гирей в беседе со мной распространяла провокационные клеветнические измышления о руководителях ВКП(б) и Советского правительства, заявляла, что якобы обвиняемые Гринько и Ходжаев […] правы, что будто бы они боролись за свободу украинцев и узбеков, а наши руководители предают свой русский народ». Наверно, сейчас мало кто помнит, кто такие Гринько и Ходжаев. Украинец Григорий Гринько был народным комиссаром финансов СССР, а узбек Файзулла Ходжаев – председателем Совета Народных Комиссаров Узбекской ССР. Летом 1937 года они были арестованы и обвинены в троцкизме, шпионаже и других грехах на Третьем Московском процессе. Оба были расстреляны 15 марта 1938 года и реабилитированы посмертно.


Студент энергетического техникума Николай Мартынов, с которым она познакомилась во время учёбы, тоже не защитил Гирей. «Сарач-Гирей в разговорах со мной говорила о плохой жизни студенчества, что студенчество плохо обеспечивается и Советское государство об этом не заботится и ему неизвестны условия, в которых нам, студентам, приходится жить. Она также говорила, что она в Киев ехать не может, т.к. там у неё есть какое-то дело, чего она опасается». Последние три слова в протоколе допроса зачёркнуты и имеется приписка Мартынова: «Зачёркнуто с моего ведома».


Другой студент Александр Соколов, которого Гирей несколько раз приглашала к себе домой, показал: «Сарач-Гирей […] в разговорах со мной выражала недовольство положением студенчества, она говорила, что прежде студенты жили лучше, они были обеспечены и им не о чем было думать, а сейчас, при современных условиях, студент не обеспечен, голодает и живёт нищенски. Жизнь при советской власти бесперспективна, окончишь учёбу и придётся опять думать о куске хлеба, т.к. ставки чрезвычайно низкие и на них не проживёшь. Сейчас живёт хорошо только кучка людей, которые обеспечиваются государством и живут в довольстве, остальные влачат полуголодное существование. Она говорила, что мечтает о хорошей и обеспеченной жизни, но такой жизни советская власть создать не может. Для этого нужна другая государственная система».


Интересно, что и Мартынов, и Соколов так и не закончили техникум. Мартынов перевёлся в заочный техникум при Харьковском индустриальном институте в сентябре 1938, а Соколов был отчислен тем же приказом, что и Сарач, от 26 апреля 1938 года «за непосещение занятий». Но заявление Соколова с просьбой отчислить его из техникума «ввиду плохого здоровья и поэтому пропуски и неуспевания в учёбе» почему-то датировано 8 мая.



В лагерях






Несмотря на то, что виновной Гирей себя так и не признала и вещественных доказательств по делу не было, она была осуждена на основании показаний свидетелей. Особое совещание при НКВД СССР приговорило её «за контрреволюционную агитацию заключить в исправ-трудлагерь сроком на пять лет, считая срок с 1.04.1938» по статье 58-10, часть 2. В конце 1938 года будет осуждён и расстрелян её отец Сарач Моисей Маркович.


Отбывала наказание Гирей в лагерном пункте Селянка Усольлага НКВД Пермской обл. Во время отбытия наказания 25 мая 1939 года её арестовали вторично, и Постоянная сессия по уголовным делам Пермского областного суда в Соликамске приговорила её 1 октября 1939 года к высшей мере наказания – расстрелу. Но 5 ноября приговор был пересмотрен и «за контрреволюционную агитацию» по ст. 58-10, часть 1, Гирей была осуждена на десять лет лишения свободы с поражением в правах на пять лет. Отбыв наказание, Гирей уехала на юг, в Киргизию, где работала сторожем на лесосплавном комбинате. Но и там она была арестована в 1950 году и приговорена по ст. 58-10, часть 1, к 25 годам лишения свободы. 8 февраля 1955 года решением судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Киргизской ССР мера наказания была снижена до десяти лет.



Жизнь на свободе



Последние годы писательница уже под именем Султан-Гирей жила в Батайске, а потом – в Ростове-на-Дону. Поменяла отчество и стала Максимовной. В Ростове были изданы два её исторических романа: «Рубикон» (1993) о периоде гибели аристократической республики Рима и рождения империи и «Флорентийский изгнанник» (1996) о судьбе поэта Данте Алигьери на фоне исторических событий в Италии. Последний вышел также в московском издательстве «Терра» (1998). Посмертно была издана её автобиографическая повесть «Дитя века». Гирей была принята в Союз писателей в возрасте 85 лет. Умерла Наталья Максимовна 8 сентября 2001 года, через несколько дней после своего 90-летия.

Евгений ШТАЛЬ,
Мурманская обл.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.