Понятие нормы у нас разное

№ 2010 / 37, 23.02.2015

Жи­во и в из­ве­ст­ной сте­пе­ни прав­ди­во опи­сал всё Вла­ди­мир Гре­ча­ни­нов. И хо­ро­шо из­ве­ст­но, впол­не уз­на­ва­е­мо, в ка­кой это сте­пе­ни на­пи­са­но. Это по­ста­рев­ший, как и я, мой ро­вес­ник или да­же кто-то по­мо­ло­же. Но де­ло не в воз­ра­с­те

Живо и в известной степени правдиво описал всё Владимир Гречанинов. И хорошо известно, вполне узнаваемо, в какой это степени написано. Это постаревший, как и я, мой ровесник или даже кто-то помоложе. Но дело не в возрасте, а в степени его любви к литературе, и эту любовь так легко узнать и так легко разделить, и так проникнуться сочувствием к автору, а отвращением к сегодняшнему книжному рынку мы уже давно проникнуты.

Но степень автора – то ли учёная, то ли масонская, то ли диссидентская, неважно, – заметно кренит влево.

Была тогда, в описанные Владимиром годы, такая прогрессивная (без кавычек) мода: быть либо диссидентом, либо фарцовщиком, либо тем и другим вместе. И чувствовать свою причастность (запретную, разрешённую, тайную, демонстративную – ненужное вычеркнуть) к прогрессивному человечеству за бугром, поскольку в порабощённом отечестве ничего стоящего не было, за исключением симпатичных и, увы, недооценённых тогда девчонок. Ибо не было в ней, нашей жизни, «почти ничего» (смотри у предыдущего автора). Ни нормальных машин, ни продуктов, ни книг.

О машинах скажу, что они были нормальными, но строго лимитированными. Продукты были экологичнее сегодняшних. Но свидетельствовать буду всё-таки о книгах. Ведь тему задал Владимир, мы только подхватываем.

Известная степень правдивости Владимира вызывает сочувствие: не было заграничных поездок, свободы, приключений, была только молодость… Теперь – наоборот. Но, как справедливо отмечал Хемингуэй, жизнь – вообще трагична.

Так вот, о книгах.

Их действительно не было. Но они были. Кроме библиотек, они ещё были в продаже на так называемые «чеки Внешторгбанка» и за иностранную валюту в магазинах типа «Берёзка». Чтобы купить хорошо и полно изданного Булгакова (не к ночи будь помянут!) или Гоголя, Даля, Некрасова, надо было этих «чеков» раздобыть, иначе – «сфарцевать» (происхождение слова теряется в сумерках то ли иврита, то ли идиша).

А книготорговля предлагала море разливанное книжной продукции отечественных (условно говоря) издательств: Политиздата, «Радуги», «Прогресса» и подобных им. Что выпускал Политиздат, легко догадаться, но стоит вспомнить, что издавали «радуги» и «прогрессы» – это были переводы с языков прогрессивного забугорного человечества. Не отставали по части переводов и прочие издательства, посильно участвуя в формировании вкусов и книжного спроса у населения самой читающей страны. Почему уклон делался в переводы? Да потому, что цензура была свирепой по отношению к собственным гражданам – авторам, но далеко не столь суровой по отношению к зарубежной экзотике.

Отечественные авторы подвергались целенаправленной селекции: автор должен был демонстрировать свою преданность прогрессивному человечеству, мировой революции Троцкого–Ленина–Сталина и остро ощущать собственный «интернациональный долг», постоянно оплачиваемый Внешторгбанком и юными жизнями наших ребят. Если автор не ощущал оного «интернационального долга», то ему дозволялось писать о любви к родной природе, а о своём народе – строго в обусловленных рамках. Книги же такого русского автора, в соответствии с «ленинской национальной политикой», централизованно отправлялись в райцентры Каракалпакии и/или Карачаево-Черкессии. И книг, в результате, в самом деле «не было», тут Владимир пишет чистую правду. Хотя надо ещё смотреть, кто что искал: кому-то было не найти Пришвина и Есенина, а кто-то переплачивал за вожделенный том Рекса Стаута. «…Хоть знали, чем живёт большой мир за железным занавесом». Для людей известной степени тот мир, в котором им выпало обитать – всегда ничтожен, а за занавесками соседа – великолепен, велик.

Короче, Владимир нам доказывает известную вещь: желанен именно запретный плод. Теперь, когда пресловутый «большой мир» бесцеремонно вторгся в наши пределы, Владимиру ничего на книжной выставке покупать не хочется, хотя «выбор-то огромен»! Но… «нет нормальной современной литературы». Можно согласиться с Владимиром, что современная литература ненормальна. Или согласиться в том, что оба мы – несовременны. Но понятие нормы, я более чем уверен, у меня с ним не совпадёт.

Юрий СЕРБ (ЛЕБЕДЕВ)