В свободно конвертируемом жанре

№ 2010 / 38, 23.02.2015

– Брон­ский пи­шет про те­бя: «Ши­ря­ев при­коль­ный, но, по боль­шо­му счё­ту, он мо­жет бы­с­т­ро на­до­есть, ес­ли бу­дет спе­ку­ли­ро­вать на од­ной сти­ли­с­ти­ке». Что у те­бя есть в за­гаш­ни­ке по­ми­мо «при­коль­но­с­ти» и эру­ди­ро­ван­но­с­ти?

ДОПРОС ВАСИЛИЯ ШИРЯЕВА

– Бронский пишет про тебя: «Ширяев прикольный, но, по большому счёту, он может быстро надоесть, если будет спекулировать на одной стилистике». Что у тебя есть в загашнике помимо «прикольности» и эрудированности?

– Я не оч. эрудированный, скорее типа «чем больше читаешь, тем больше забываешь». Я – процессор: обработал, передал, стёр, обработал, передал, стёр. Что у меня в загашнике? Ну, в общем, идеи. Например, научиться писать сразу на английском. ЖЖ-пьесу-sracz написать и т.д.

Василий ШИРЯЕВ

– Расскажи про Камчатку – какая она?

– Вулканы, рыба, термальные воды, сильная оторванность от материка. Неплохой климат последнее время. Специалисты говорят, что похоже на Россию в миниатюре. «Остров Россия». Есть здоровые субкультуры, типа авто-экстремалов «Квадратные колёса», пиво хорошее. Кстати, рекомендую.

– У тебя было счастливое детство? Что ты из него помнишь яркого?

– Такое счастливое, что ничего не помню. Обычное детство, короче. Помню, к старообрядцам в тайгу ездил в 90-м. Но это такое событие, событийное, мог бы, в принципе, и позже поехать.

– А кого читают из нынешних писателей на Камчатке?

– На Камчатке традиционно почитаются Хармс, Набоков и Маяковский. А современные писатели – это (в доинтернетную эру) если кто-то конкретно привёз с материка книжку и стал всем конкретно впаривать: с 90-х читают Сорокина, Пелевина, Мамлеева, Вик. Ерофеева. Я пропагандировал Гаспарова и Крусанова. Кстати, так я стал критиком. Пиша внутренние камчатские рецензии.

– Как ты считаешь, полезно и нужно ли современному писателю (и вообще литдеятелю) конструировать для себя некий имидж, особую «фишечку» и т.д.?

– Да, чтобы раскрутиться и получать деньги сочинениями, как, например, Прилепин. Но вообще я демократически так отношусь к письму. Писать может каждый, главное иметь что сказать, и покороче.

– Как ты относишься к контркультуре в целом и так называемому альтлиту в частности?

– Ну я когда учился, самиздат «Епонский камунист» на машинке печатал, подражание «Польскому батону», кстати. В доинтернетную эпоху. Потом альманах «Iероглиф» был довольно левый. Получил премию им. Д.Бедного за анархо-конспекты. Я использую мат/просторечие для понятности. А для падонкав – это цель в себе и поэтому непонятно. Они формалисты больше меня. Я хочу показать, что всё переводимо. Можно Гегеля перевести на мат. Он от этого только выиграет.

– Вредит ли литературе ситуация, при которой писатели – они же и читатели?

– Вредит, что их (нас) мало, т.е. финансово. А так – это оч. хорошо. Откуда берутся писатели? Прочитал, понравилось, попробовал, вдруг и у меня что-нибудь получится, получилось и т.д. Я не люблю романтизм и писателя в роли полубога. Демократичней надо быть. Не человек для субботы, а шабес для человека. Не человек для языка, а язык для человека. Люди важнее литературы. Следовательно, литература должна «учить» и т.д. Сперва самолёты – потом анекдоты.

– Какие 3–5 книг реально ударили тебе по мозгам?

– «Записи и выписки» Гаспарова. А до этого я был меломаном, и книги шли под фонограмму. Потом, сложно сказать о «Войне и мире», что он ударяет по мозгам, потому что она такого радиоактивного действия книжка. Книжка-ловушка. В детстве сильно – Свифт «Сказка бочки», Вольтер «Кандид». Алексей Лосев «Диалектика мифа» очень повлиял, хотя стиль у него Зощенко пополам с Гегелем, и Гегеля больше. Рецензия Шкловского на «Митину любовь» Бунина – образец рецензии. И «Опровержения на критики» Пушкина – отличная вещь.

– Есть ли какая-либо корреляция между литературными форматами и изменениями в обществе, ускорением темпов жизни и т.д.? Разделяешь ли ты точку зрения, что 500 страниц текста в 19 веке равняются 100 нынешним?

– Корреляция есть, да не втолкан весь. Книгу сильно потеснили кино, звукозапись, компьютерные игры. Плюс наркотики. В общем, книга сейчас – это такой полуфабрикат для кино, если повезёт. Ну и для комментирования тоже. Соответственно выигрывают жанры, заточенные под кино. В сети выигрывают «набросы», заточенные под комментирование, бессмысленно-беспощадное.

– Немного поподробнее о наркотиках и литературе. Я не очень поняла эту мысль о соперничестве. По-моему, это разные виды удовольствий, если чтение для человека реально удовольствие. То есть не представляю человека, который сказал бы – пойду-ка вместо Паланика вмажу винта? Можно же и то, и то.

– Понимаешь, это про себя я могу сказать типа: «Я читаю «Войну и мир» и получаю удовольствие» (книга потому что «начитана»), а другому человеку я не могу сказать: «Прочти «ВиМ», и получишь удовольствие». – «Да ну нафиг – я пойду лучше закинусь!» Следует говорить: «Прочти «ВиМ», и ты станешь одним из нас» или «Прочти «ВиМ», и это изменит твою жизнь». В общем, главное в книге не удовольствие, а инфа.

– Должен ли критик литературный сам уметь писать?

– Насчёт «должен» не знаю, потому что по факту мы все пописываем: Рудалёв стихи пишет, Алиса Ганиева – сказки, Шенкман – стихи, ну и т.д. Сиротин роман пишет. Анкудинов – поэт, Манцов – бывший поэт. Я писал рифмованные тексты, подражания Маркесу, стилизации всякие делал и продолжаю делать. Критику полезно тренироваться на стилизациях. Когда пародируешь автора, лучше замечаешь особенности стиля.

– Есть ли книги, которые вгоняли тебя в гнев?

– Кстати, figura etimologica, «гнев» и «гнать» – однокоренные. Может быть, в детстве что-нибудь мелодраматическое а-ля ранний Достоевский. Книга не предназначена, чтобы вызывать сильные эмоции, удовольствие и, наверное, эмоции вообще. Это поле нами проиграно. Никто сейчас не будет читать книгу, чтобы получить удовольствие. Для этого – наркотики есть. Чтобы погрезить наяву – есть кино. Соответственно в книжках отпадают всякие описания природы. Ну и т.д. И это правильно! Потому что отшелушивается всё лишнее. Остаётся книга-учебник.

– Насколько важно литератору тусоваться в среде себе подобных, вообще есть ли в оном польза?

– Да. Хотя я не уверен насчёт личного общения. Интернет тут большой плюс, не надо бухать, ну и работа со словом. Общение надо больше на сотрудничество, а не на нытьё и меряние половыми х…ми.

– Нужны ли в 21 веке в России толстые литжурналы, и если да, то зачем?

– Ну, чтобы в них печататься. Они просто напрасно блюдут чистоту жанра в обоих смыслах. Им надо было в 90-х разворачивать бизнес: мороженое «Новый мир» в сиреневых стаканчиках, гостиница «Бельские просторы» в форме толстого журнала, горилка «Сибирские огни» и т.д. Толстые журналы – это винтажная хрень. Их интересно читать, когда их в библиотеке списали через 10 лет, а ты их домой волокёшь. Старый «Новый мир», короче.

– Если выстроить некий рейтинг современных литератур – первую тройку хотя бы – какие это будут? Твои варианты?

– Очевидно, зависит от распространённости языка: английская, французская, испаноязычная, немецкая, наверное, так. Плохо представляю, как обстоит с китайской и арабоязычной лит-рой. Наверно, там в натуре мощная устная традиция комментирования, что-то типа нашего ЖЖ, а лит-ры в европейском понимании нет, потому что нет тех «дальних», с кем имело бы смысл говорить и с кем «не поговоришь никаким другим способом». И я склоняюсь типа к мысли, что наша литература имеет много общего с ними.

– Кто сейчас хорош из поэтов?

– Емелин, наверное. Я недавно перечитывал Андрея Егорова, нашего камчатского поэта (лауреата «Дебюта», сейчас в Москве), его бургундский реализм очень помог в работе. Вообще поэтов слишком много: чтобы их читать, следует самому быть поэтом. Для меня поэзия – экспериментальный жанр, оттуда многое можно пересадить в прозу. Поэзию убивает в основном традиция её обсуждения в метафизическо-психологическом духе. Типа он «с Богом на дружеской ноге» и «экзистенциальные бездны». «А какое дело нам, страдал ты или нет?..»

– Чем отличается русская литература от всех прочих?

– ХЗ, наверное, использованием русского языка. Ну и тем, что много на себя берёт, согласен с тобой.

– Насколько интегрируемы в литературу методы шоу-бизнеса?

– Нюанс: не шоу-бизнес интегрируется в лит-ру – лит-ра интегрируется в шоу-бизнес. А так как лит-ра – это наше всё, большие дяди рылом прощёлкали, и поезд ушёл.

– Каким бы ты хотел видеть абзац про себя в будущей всемирной цифровой энциклопедии?

– Василий Ширяев, создатель современного всемирного языка. Ну и чтоб даты смерти не было.

– Как ты думаешь, какое изобретение в скором будущем может изменить жизнь людей и литературу столь же радикально, как Интернет?

– Бессмертие. Пять миллиардов станут запчастями. Потом, оцифровка мозга, инфа будет качаться прямо в нейроны. Обучение будет проходить как установка проги на мозг. Сны будут цифроваться, прикинь. Сюжет, кстати.

– Есть ли у тебя какое-либо отношение к культовой для многих оранжевой серии – там, где правят бал Ирвин Уэлш, Чак Паланик, Дуглас Коупленд и иже с ними?

– Позавчера пересматривал «Trainspotting», акцент у них прикольный. До Камчатки доходит очень мало книг. Я не успел это всё вовремя прочитать, наверное. Чисто литературного «бури и натиска» у меня не было. Была «Гражданская оборона» и самопальный «постмодернизм», когда усваивается всё подряд.

– Что ты думаешь насчёт «загадочной русской души» – это правда или херня?

– Отличный экспортный брэнд, to use only outside Russia. Сейчас эту марку забили, а могли бы сделать типа Кустурицы. Гиньоль, театр жестокости, гротеск, поп-сатанизм, опсурдъ и т.д. Вот и вся «РД» до копейки.

– Что ты думаешь о загробном мире, как там оно всё устроено?

– Думаю, «лопух расти будет», но если начну думать, то, может, придумаю что-нибудь интересное.

– Ты, насколько я знаю, завсегдатай Форума в Липках. Что он тебе дал?

– Я был только два раза (2008, 2009), так что завсегдатай – сильно сказано. Для меня это был единственный способ приехать в Москву и Ленинград, посмотреть. До этого я в Большой России не был. Для поэтов семинары могут казаться бессмысленными, поэты сами люди углублённые, а в журналы очередь большая. А критики более по-деловому, можно договориться практически со всеми.

– Какой литературный жанр, на твой взгляд, сейчас наиболее современный и актуальный? И почему именно он?

– Комментарий-камент, мем, анекдот, сценарий. Пост-эссэ, мемуары-житие-подстрочник. Свободно конвертируемые жанры, короче. Т.е. или то, что легко и приятно запомнить и пересказать, или то, из чего можно сделать кино, комикс и т.д. Если выбирать один, то – анекдот. Мем как несущая анекдота.

– Твой рецепт бестселлера?

– О быте мздоимцев если написать в духе Хейли-Кордонского, будет интересно. О ментах спокойно написать. Об этих прослойках пишут в духе «быличек» (такой фольк-жанр о встречах с нечистой силой), типа «увидел я мента, и было это чистое Зло». А вообще бестсерелами есть и будут полухудожественные жанры: учебники, самоучители по жизни типа Веллера. Если человеческим языком написать, как люди ездят в метро, воруют, водят машину, экономят деньги, это будет бестселлер. «Новое бытописание», короче. Ну и создавать Russian English и непосредственно выходить на международный рынок.

– Какими для тебя были в целом «нулевые» годы и чего ты ждёшь от «десятых»?

– В «нулевые» я учился и доучивался, пробовал сочинять. Критику начал с 2007 где-то. В общем, «нулевые» – это учёба. А в «10-х» хотелось бы денег заработать, съездить за границу. И чтоб больше критиков, чтоб было кого критиковать.

– Куда именно в первую очередь поедешь за границу?

– Где есть знакомые: Германия, Канада, Штаты.

Допрос провела Алёна ЧУРБАНОВА