Некролог антифа

№ 2010 / 41, 23.02.2015

В по­след­нее вре­мя с но­вой си­лой во­зоб­но­ви­лись раз­го­во­ры о том, что на­ши тол­стые ли­те­ра­тур­ные жур­на­лы бес­по­лез­ны, а то и вред­ны, что пе­ча­та­ют­ся в них по боль­шей ча­с­ти при­бли­жён­ные к ре­дак­ци­ям гра­фо­ма­ны, про­ис­хо­дя­щее в со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ре в тол­стя­ках ни­как не ото­б­ра­жа­ет­ся…

В последнее время с новой силой возобновились разговоры о том, что наши толстые литературные журналы бесполезны, а то и вредны, что печатаются в них по большей части приближённые к редакциям графоманы, происходящее в современной литературе в толстяках никак не отображается… Спорить с этими суждениями сейчас не будем, да это и бесполезно, – критерии графомании определить невозможно (у каждого своё видение литературы, свой вкус), соглашаться или не соглашаться с тем, что в журналах пропагандируется «идеология национального разложения», как считает, к примеру, главный редактор «Литературной учёбы» Максим Лаврентьев («ЛР» от 16 июля 2010 года), тоже невозможно – в России спорят об этом безрезультатно уже лет двести. Поговорим лучше об одной из публикаций в 9-м номере журнала «Знамя» за этот год. А именно о повести «Исход» скрывшегося под псевдонимом Dj Stalingrad автора.





К моменту выхода в журнале повесть была доступна читателям больше года – её можно было отыскать в Интернете, в некоторых магазинах (например, в московском «Фаланстере») тихо-мирно лежала, да и до сих пор лежит самиздатовская книжка; повесть обсуждал на сайтах небольшой кружок людей. Но лишь после выхода в «Знамени» об «Исходе» зашумело так называемое литературное сообщество.


Я познакомился с повестью в книжной версии (она тогда оставила меня равнодушным), перечитал и в журнале, в основном из-за опубликованной там же дискуссии, в которой приняли участие социолог Алексей Левинсон, писатель Александр Кабаков, писатель Алексей Цветков, поэт Елена Фанайлова и доктор психологических наук Марина Егорова. Пока осмыслял прочитанное, появилось несколько рецензий и статей об «Исходе», выражающих разное, полярное отношение. Не буду цитировать эти отзывы, тем более что сам текст повести и дискуссия в журнале дают предостаточно пищи для разговора.


В чём главное достоинство «Исхода»? В том, что это живой текст. А это редкость не только в толстожурнальной, но и вообще в нашей сегодняшней литературе. Свидетельством тому служит тот факт, что повесть не поступила в редакцию обычным путём (пришел автор, принёс произведение), а была найдена, по словам автора предисловия Сергея Чупринина, «в слое радикальной молодёжной субкультуры». Значит, потребность в такого рода (динамичных, о злободневном) текстах у журнальных и издательских работников имеется, но появляются и пребывают такие тексты, как правило, вдали от редакций журналов и издательств.


В общем-то, эту повесть легко можно представить изданной в «Ультра.Культуре», но она, к сожалению, канула в Лету. Единицы или десятки людей раскошелились (наверняка не сильно) на самиздатовскую книжицу, а теперь «Исход» стал действительно доступен практически любому читателю. И чем бы ни руководствовалось «Знамя», печатая уже всё-таки опубликованную повесть, это большой плюс журналу.


О чём она, собственно?


О группе парней, которые постоянно дерутся с другими парнями. Описания драк перемежаются рассуждениями о социальной несправедливости, попытками осмыслить главным героем, правильна ли его жизнь, выражением тоски, которая приходит после очередной драки, часто – после драки «не пойми с кем».


Хронологического порядка в повести нет; герой оказывается то в родной Москве, то в Питере, в Рязани, в Нижнем Новгороде, то на Украине, то в Белоруссии, то, кажется, в Финляндии, то, судя по всему, в Греции. Сам герой-повествователь объясняет в первых же строках: «Я расслабился и просто записываю картинки, одну за другой, как они всплывают в памяти»…


В Интернете и в выступлениях некоторых участников дискуссии сказано, что автор – активист антифа, грубо говоря, красный скинхед. Но из повести довольно сложно понять, что герой и его товарищи – скинхеды такого направления. Указывают на это не совсем понятные простому читателю детали – парни носят красные ботинки, их принимает за своих юноша, у которого на куртке значок с древнегреческим шлемом (эмблема антифа), они сходятся в драке с теми, кто кричит им: «Зиг хайль!» Но есть эпизоды, сбивающие читателя с толку. К примеру, Костя, один из соратников героя повести, планирует: «Я думаю подать документы в контрактные войска, поеду на Кавказ, валить чёрных». И с ним никто не спорит… Сам герой повести (имени его читатель не узнаёт) носит одолженную ветровку, на которой логотип – «четыре буквы «D», сложенные свастикой». Или вот, герой – «двоечник с последней парты, меня презирают одноклассники, я бухаю и дрочу» – мечтает подойти к правильному, сильному, здоровому парню и убить его, отомстить «за всех таких же, как я, придурков, за убогих, за больных, за детей из семей бюджетников, за тупых, инфантильных, за всех неудачников». Желание, в общем-то, понятное, но сложно представить активиста определённой организации, таким образом пишущего о деятельности и идеалах этой организации.



И здесь возникают вопросы. «Исход» – или рассказ о разочаровании в том, чем занимается герой-автор (если допустить, что это документальное произведение), или некая притча о насилии как таковом (такую точку зрения выражает социолог Алексей Левинсон), или же имитация исповеди активиста антифа, где эта организация предстаёт в очень неприглядном виде.



Красные скины в «Исходе» постоянно бухают, некоторые ширяются, дерутся не только с непосредственными врагами – наци-скинами, но и с первыми попавшимися на пути людьми. «Недавно мы шли по улице куда-то, у кафе стояла какая-то молодёжь, мы прошли мимо и услышали, что они что-то кричат нам вслед. Мы развернулись и начали их избивать».


Повесть занимает тридцать журнальных страниц. В среднем на каждой описаны или упомянуты две-три драки. Понятно, что это концентрация, но всё же поверить в такое их обилие сложно. По крайней мере вызывает удивление, как же герой и большинство его товарищей на момент написания повести живы и относительно боеспособны. «Несколько раз получаю бутылкой по голове»; «он сильно продырявил мне запястье, хлещет кровь»; «мне раскроили затылок ножом в электричке, и истыкали всё тело»; «он чем-то порезал мне горло, на шее растянулась длинная неглубокая рана», «час назад у метро сильно порезали одного нашего друга, ещё не ясно, выживет он или нет», «началась бойня, в ход пошло всё – пистолеты, газ, ножи, стройматериалы, металлические заграждения, части эскалаторов», «кровь полилась рекой», «вся голова, одежда, лицо в крови»…


Кульминацией повести становится сцена Рождественского праздника, на который героя пригласили знакомые хиппи. Туда же приходят его соратники, и один из них, Коля, «сильно пьяный», начинает бушевать. «…дверь в зал распахнулась, и, разрушая декорации, наступая на головы актёров и детей, в помещение вывалился Коля. Одной рукой он держал за космы здорового хиппи в одежде персидского царя, другой он избивал его наотмашь. Тот неумело сопротивлялся и, в конце концов, упал на зрителей, повалив остатки декораций, вместе с ним туда же повалился и стокилограммовый Коля».


Герой успокаивает Колю, но делает это «автоматически», а затем уезжает домой.


«Эта сцена надолго засела в моей памяти. Хорошо, они никакого ребёнка не задавили. А упало во мне что-то в тот момент от тоски, конечно же. Потому что во всём этом, в каждом ударе Колиной руки, была неизбежность, фатальность, предсказуемость. Это должно было случиться, я ожидал этого в душе – и вот оно, перед моими глазами. Господь сказал мне – всё, хватит. Это было так же дико и неотвратимо, как все наши действия за последние годы».


На разочарование накладывается то, что из-за действий бойцов «высокие чины заволновались не на шутку», и герой с несколькими друзьями уезжают в Грецию, где, впрочем, продолжают заниматься тем же. Хотя герою не хватает жестокости:


«Чёрная толпа в несколько тысяч человек ползёт гигантской змеёй через южный туристический город, рушит банки, магазины, поджигает машины, плюётся камнями и бутылками с зажигательной смесью, жрёт, жрёт, жрёт. Ментов здесь очень мало, несколько отрядов по десять человек, они жмутся по стенам, прикрываясь щитами, в них летит всё, что попадается в тысячи рук. <…>


Я жду своего момента. На лице повязана футболка, в руке – массивный кусок древесины, ножка большого кресла из разгромленного ресторана. Я жду, мне нужен мент, всего лишь один. Я жду, когда толпа наконец ринется на этих убогих и просто растерзает их. Это будет победа всего святого, я вспомню всё.


Ничего не происходит. Это как огромная игра в снежки: с одной стороны камни и коктейли Молотова, с другой – ракеты и гранаты со слезоточивым газом. <…> Ни сейчас, ни завтра ни один мент серьёзно не пострадает. Я испытываю разочарование от игры».


Интересно, что в России герой не жаждал ментовской крови, то есть жаждал, но чисто теоретически. На деле же чаще всего договаривался, чтобы отпустили задержанных товарищей, просил вызвать «скорую»; случались стычки с милиционерами, но без причинения им серьёзных страданий…


Мировоззрение героя более чем неопределённо. То он жалеет чуть было не погибшую молодёжь: «…вчера в Питере мрази заложили на огромном концерте бомбу с гвоздями, она чудом не взорвалась. Там было больше шестисот человек, сумка со взрывчаткой была в самой давке. Все эти девочки, мальчики… очень плохо». То (не раз) шлёт ей проклятья и хочет её гибели: «Ненавижу всех этих людей, всё это поколение <…>. Все, кто вырос в девяностые. Вонючие мудаки. Блять, в печь этих скотов, в Освенцим, никого не жалко, всё поколение, всех, кому от двадцати до двадцати пяти, можно и меня за компанию, ладно. Жадные, тупые, жестокие, беспомощные, циничные, трусливые – надеюсь, Третья мировая война сотрёт сучье племя с лица земли».



Конечно, в художественном произведении такие перепады только приветствуются, они позволяют создавать так называемые сложные характеры. Но «Исход» – даже ничего не зная о его авторе (или, точнее, о возможном авторе) – всё же произведение не просто художественное.



Тут волей-неволей вспомнишь статью Ленина о партийной литературе, которой пичкали всех советских школьников. Во мне, помню, ленинское утверждение – «литература должна стать партийной» – вызвало стойкий протест, и только много позже, перечитав эту статью, я понял, что речь там идёт не обо всей литературе, и не одна партия в ней имеется в виду…


Сегодня произведения партийной литературы крайне редки, но они есть. И так как партий (не только прошедших где-то там регистрацию, но и «внесистемных», и даже не вполне сформировавшихся, этаких «вольных союзов») у нас множество, то и партийность в них разная. Цель одна – выразить в художественной форме идеалы партии, показать партийцев живыми людьми. Чаще всего к этому методу прибегают совсем молодые люди, для которых идеалы действительно имеют ценность, а соратники вызывают восхищение. Но их тексты в подавляющем большинстве остаются мало кому известными рукописями или интернет-публикациями, так как художественная составляющая очень слаба.



Наиболее удачные примеры партийной литературы новейшего времени – романы «Скины. Русь пробуждается» Дмитрия Нестерова и «Санькя» Захара Прилепина. Книги сильные, главные герои – люди со сложными характерами, не картонные, авторы не всегда оправдывают их поступки, но в целом оба романа вызывают сочувствие к идеалам героев.



«Исход» же, написанный вроде бы в том же ключе, для того же, вызывает обратную реакцию. Он словно создан для того, чтобы один из участников его обсуждения на страницах «Знамени», Александр Кабаков, мог заявить:


«Настроения этих молодых людей (персонажей «Исхода». – Р.С.), их способ существования, неспособность к настоящей организации и пропаганде делают явление скорее психиатрическим, чем социальным. Собственно, и сам автор склонен к такому взгляду, он и сам пишет, что не о социальном протесте идёт речь, а о почти физиологической несовместимости некоторых людей с любым обществом, в котором всегда некрасивый не равен красивому, больной – здоровому, глупый – умному…»


Читая «Исход» в «Знамени», я не мог отделаться от ощущения, что писал его не активист антифа, а, в лучшем случае, приятель одного из членов этого движения или, скорее всего, вовсе посторонний, может быть, уже и далеко не юный человек. Повесть, особенно первые страницы, написана вполне традиционным языком, почти без сленга, без тех деталей, которые могут знать лишь члены организации. В общем-то, любой человек, порыскав в Интернете, может найти то, что написано в «Исходе», сдобрить текст матерными словами (чаще всего совершенно лишними), чтобы было похоже на субкультурность, и расставить нужные ему, автору, акценты.


Впрочем, автором вполне может быть и двадцатилетний скин-антифашист. И пишет он так традиционно, общеупотребительными словами, чтобы нам, нейтральным (по определению Алексея Цветкова), было понятно. Например, не «челы в косухах», а – «люди в кожаных рокерских куртках». Но в чём заключается смысл «Исхода»?


Вот Алексей Цветков уверен:


«Это написано «неинтересно» с точки зрения людей с тонким филологическим слухом к аллитерации и ритму, «малограмотно» с точки зрения всех, просто сносно учившихся в школе, «невежественно» с позиции любых интеллектуалов, и это очень полезный и познавательный текст с моей точки зрения. Потому что его главное сообщение – умейте использовать свою бесценную ненависть, не дайте убедить себя, что мир в высшем смысле справедлив, а если и не очень справедлив, то вы точно не тот человек, который будет это менять. Вы именно тот! Хватит верить в реинкарнацию. Если у вас нет ничего, кроме собственной жизни, проживите её так, чтобы вам самому было страшно следить за собой».


Нет, «Исход» написан интересно – это одно из немногих толстожурнальных произведений, которое я прочитал (а с учётом чтения книжки с полгода назад – перечитал) с увлечением, не отрываясь. Но вот того «сообщения», о котором говорит Цветков, я в этой повести не увидел. Скорее, наоборот, автор показывает, какое это нехорошее и бесполезное (опасность в данном случае не столь уж и важна) занятие – драться и резать друг друга. А из-за чего дерутся и режут – не сказано ни слова.


И вполне справедливо Александр Кабаков называет героев «Исхода» «маргинальной шпаной», определяет публикацию в «Знамени» как «не совсем целесообразную» и, будучи творцом буржуазных произведений, печалится:


«Никак не сбывается давняя мечта о добровольной со стороны редакторов информационной блокаде террористов, националистов и прочих (как бы они себя ни называли, хотя бы и «антифашистами») потенциальных палачей той самой либеральной прессы, в которой никак не срабатывает инстинкт самосохранения. Между тем, Юрий Валентинович Трифонов ещё тридцать с лишним лет назад писал, что если лишить современный терроризм телевизионной и прочей медийной рекламы, то он потеряет смысл и увянет. То же самое справедливо по отношению к любым радикальным – а в наше медийное время по отношению вообще к любым – действиям. Нет рекламы – нет явления».


Последние два предложения очень сложно осмыслить, тем более когда это говорит человек, считающий себя писателем, а в целом его мысль, подкреплённая ссылкой на Трифонова, многим наверняка близка.


Как-то Алла Латынина назвала революционность героя прилепинского романа «Санькя» дебильной. С точки зрения глубоких аналитиков и профессиональных мудрецов, может быть, она действительно дебильна. Но такая революционность живёт в немалой части российской молодёжи, да и людей постарше. Они задыхаются в нынешней атмосфере, они готовы к действию. Незначительный вроде бы толчок может выбросить эти массы на улицу… Октябрьская революция вызревала столетия и прорвалась, как огромный гнойник. И стало неважно, дебильная ли революционность поглотила страну или какая-то иная.


Нечто подобное Октябрю, делай ему рекламу или не делай, вполне может повториться. Вполне возможны и этнические войны, – благодаря политике по привлечению дешёвой рабочей силы число так называемых наци-скинов будет расти. Теорией они не ограничатся. Их будут ловить, судить и сажать. Но это вряд ли изменит ситуацию. «Дешёвая рабочая сила» наверняка создаст свои отряды обороны. И мы будем наблюдать вживую сцены из фильма «Бритоголовые». Впрочем, в том австралийском фильме скинов человек десять, а в жизни их могут быть тысячи. Почва для их размножения более чем благоприятная.


Антифа – маленькая группа отчаянных ребят. Этой группе симпатизируют те, кто помнит об интернационализме и прочих давно похороненных вещах. В обществе ещё сохраняется миф, что эти парни на деле противостоят коричневой угрозе. Повесть «Исход» этот миф развеивает. Это в полном смысле слова некролог. Правда, остаётся вопрос: не фальшивый ли он?

Роман СЕНЧИН

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.