Литература под перекрёстным огнём

№ 2010 / 50, 23.02.2015

Ис­кус­ст­во и про­гресс – «две ве­щи не­со­вме­ст­ные», од­на­ко ис­то­рия куль­ту­ры зна­ет не­ма­ло при­ме­ров, ког­да с раз­ви­ти­ем тех­ни­ки ка­кая-ли­бо из муз Апол­ло­на ри­с­ко­ва­ла ос­тать­ся без сфе­ры де­я­тель­но­с­ти.

Искусство и прогресс – «две вещи несовместные», однако история культуры знает немало примеров, когда с развитием техники какая-либо из муз Аполлона рисковала остаться без сферы деятельности. Так, например, с появлением фотографии под угрозой существования оказалась живопись, но ситуацию спасли импрессионисты, доказавшие, что сознание художника гораздо восприимчивее к оттенкам красок и чувств, нежели объектив фотоаппарата.

Или же не секрет, что с возникновением кино предрекали смерть театру, а с развитием телевидения оба эти вида искусства казались анахронизмом. Достаточно вспомнить непродолжительное увлечение М.А. Захарова телефильмами, после которых режиссёр всё равно остался верен сцене.

Подобным образом литература вынуждена сегодня держать оборону, попав под перекрёстный огонь двух форм её бытования: традиционной – книжной и инновационной – электронной. Отстаивать своё право на существование книге не впервой: с изобретением звукозаписывающих устройств вполне серьёзно велись разговоры об отмирании книжной формы и замене библиотек фонотеками с авторским или актёрским чтением. На волне такой утопической идеи успели записать Л.Н. Толстого, Блока, Брюсова и других, но в итоге вовремя осознали абсурдность проекта, и книга осталась лучшей формой жизни искусства слова.

Вполне ожидаемо возражение по поводу того, что книга сама вытеснила в своё время папирусные свитки и глиняные таблички. Но при этом только книга за свою многовековую историю сумела развиться в культурный феномен. Ведь не случайно в контексте искусствоведческих дисциплин совершенно самостоятельного разговора заслуживает искусство книги как синтез литературы, иллюстрации и дизайна. Именно поэтому оцифровка текста в сугубо вербальных программах, типа Word, всегда кажется недостаточной.

Кроме того, книга, будучи самоценна, породила целый ряд экстра-книжных феноменов: библиотеки и букинистические магазины с их сакральным пространством, возбуждающим читательский «аппетит»; типографии и издательства, становящиеся, как правило, определённым знаком качества, брендом, формирующим горизонт ожидания до погружения в текст; эстетика закладки, выросшая в особый вид коллекционирования – ляссефилию.

Сторонникам электронной книги можно задать целый ряд вопросов на засыпку. Что должен дарить автор библиотеке и что презентовать на встрече с читателями? Список сайтов, с которых можно скачать текст? Какова погрешность в определении читательского круга, когда интернет-пространство переполнено «мёртвыми душами» и один реальный человек может зарегистрироваться под десятками ников? Тираж печатной книги в данном случае оказывается гораздо достовернее. Да и никто не станет спорить с тем, что литературное произведение во Всемирной паутине получает больший резонанс, имея в первую очередь книжное воплощение.

Во многих мировых культурах уничтожение книги воспринимается как величайшее святотатство. Будет ли равносильно этому удаление файла с флешки или винчестера, если категория раритетности тут не работает в принципе?

Электронный вариант книги актуален в случае её труднодоступности и удобен при необходимости цитирования, скажем, в ходе написания филологического исследования. Но это уже наука, имеющая к литературе как виду искусства опосредованное отношение, и здесь прогресс является абсолютной закономерностью и необходимостью.

В итоге, очевидно, что, отказываясь сегодня от органики литературы – книги, мы рискуем утратить слово не только как способ изъяснения, но и как самый надёжный культурный код.

Михаил КИЛЬДЯШОВ,
г. ОРЕНБУРГ