Что – поэт?

№ 2010 / 51, 23.02.2015

Сти­хи Во­лан­дия Глан­де­ра уз­на­ют­ся прак­ти­че­с­ки схо­ду, с пер­вой стро­ки. Он го­во­рит: «Вый­ду на ули­цу», об­ра­ща­ясь ес­ли не к се­бе са­мо­му, то к ко­му-то очень близ­ко­му, ли­цом к ли­цу, а мы уже ви­дим – пред­став­ля­ем это се­ло где-то там в Ок­ла­хом­щи­не

Чтобы очередной раз впасть в состояние инсайта,

необходимо избавиться от избытка сознания…

Дмитрий Бак

Воландий Гландер, или «Выйду на улицу, гляну на село…»

Стихи Воландия Гландера узнаются практически сходу, с первой строки. Он говорит: «Выйду на улицу», обращаясь если не к себе самому, то к кому-то очень близкому, лицом к лицу, а мы уже видим – представляем это село где-то там в Оклахомщине или Пенсильванщине. При этом слова автора рассчитаны на понимание, но не всех сразу! Иначе – какая же это поэзия! Слова обращены к посвящённым, к стоящим рядом, глядящим в одну сторону, то есть в рот поэту, в место извержения словесной массы. Не знаю, что же видит поэт, а вот как видят его почитатели? Перед ними укрупнённые в полумраке гланды. Помните, как в далёком детстве? Когда у вас ангина и врач ложечкой больно давит на язык. Скажите: аааааааааааааа – говорит врач! И вы говорите – аааааааааа, повторяя вслед за врачом. Подобного эффекта добивается поэт Гландер! Ааааааааааааааааааа – кричите в восторге вы, да так, что темнеет в глазах. Словно выключили свет на всём свете, и вы во тьме идёте по чёрному чердаку, выставив руки вперёд. Предметы увеличиваются в размере, между ними пропадают зазоры, и наоборот, возникают пустоты в том, что при дневном свете кажется плотной бетонной стеной.

Дмитрий БАК

Черным-черна По кочану Обречена И всё – к чему?

Со всех сторон обступает такая тишина, что писк мышки, на которую вы наступили во мраке, стихи покажутся вам звуком иерихонской трубы. «Черным-черна» – момент затмения, для Гландера важнее озарения, эта трансформация малевического кирпича в приложении – по кочану – создаёт эффект искр из глаз. Но до озарения далеко. Тут возникает речь, опережающая разум, которая всегда следует после соприкосновения кочана с кирпичом.

У Гландера иногда слова поперёд мысли, тем интенсивней упоение в бою, доходящее до пика, точнее, пикирования уже почти с пародийной рифмовкой момента философского наблюдения вообще за всем, что попадётся на глаза, и того, что с глаз долой.

Читатель находится в состояние полной эмпатии с автором. Ещё множество эпифаний автора о том и о сём потрясёт вас и повергнет в сакральный ужас. Также легко можно впасть в состояние инсайта, Форсайта, или запросто выпасть в осадок. И этот финал – «обречена» – концептуально относится к читательской массе. Она обречена всё это читать с атрофией разума на страницах разных журналов.

И заканчиваю эссе последнее строчкой Воландия Гландера «И всё – к чему?», на которую у меня, как и, собственно, у автора, нет ответа. Типа – ни к чему!

Всё-таки очень бы хотелось, чтобы такая сложная и сама по себе небессмысленная словесная конструкция, как «Выйду на улицу» с рассмотрением села и его живописных окрестностей была самодостаточным риторическим приёмом. И чтоб сопровождался текст описанием простых оклахомщиков и пенсильванщиков, с их жестами, мимикой и другими признаками жизни, чтобы каждый понял, как важно вовремя избавиться от избытка сознания…

Евгений МИНИН,
г. ИЕРУСАЛИМ,
Израиль