Шансон без тюрьмы

№ 2011 / 10, 23.02.2015

Я не му­зы­ко­вед, а че­ст­ный обы­ва­тель, по­это­му мне очень лю­бо­пыт­но, как ус­т­ро­ен мир.
И то, что ог­ром­ное ко­ли­че­ст­во лю­дей при­шло, буд­то сло­но­по­та­мы на свист, на имя пе­ви­цы Ва­ен­ги

Я не музыковед, а честный обыватель, поэтому мне очень любопытно, как устроен мир.

И то, что огромное количество людей пришло, будто слонопотамы на свист, на имя певицы Ваенги (а в лучшее время новогодних праздников Первый канал показал её огромный концерт), меня не оставило равнодушным. Я-то тоже слонопотам, хоть и менее стадный – потому что мне не так интересно, «плохо» Ваенга или «хорошо», а именно то, как всё тут устроено. Но сразу надо сказать, что нет спора «духовное vs пошлое», а есть спор «множество непересекающихся духовных выборов vs очень плотный спектр прочих выборов, включая и пошлые».

Очень интересно, почему делается этот выбор (и, исследуя его, мы можем многое понять в этом мире, если хотим, конечно). Ведь есть явления, что живут рабочий цикл год-два, и если мы вспомним, что было пять лет назад, то перед нами мелькнут смутные образы проектов, тупо накачанные деньгами, давшие отдачу и выброшенные, как стреляные гильзы.

Но есть и проекты, чем-то цепляющие аудиторию, и вот мы анализируем этот крючок.

Вся наша медийная и культурная сфера – своего рода номенклатура, примерно как штат пехотной дивизии Красной Армии. И в этой номенклатуре есть позиции «крутой мужик» и «откровенный гомосексуалист», есть позиции «нервная девушка» и «сумасшедшая девушка в нелепом костюме», всякие иные. Рынок не может вместить десять «крутых мужиков» или двадцать «нервических девушек» (правда, есть позиция «стайка полуголых девушек»). На всё есть квоты.

Сейчас Алла Пугачёва сошла со сцены, и место «сильная женщина непростой судьбы и духовной силы» вакантно. У Ваенги есть все шансы на какое-то время её заместить, но мы имеем дело не с универсальной героиней, а с пресловутым «ля-минор». Но с чистым «русским шансоном» в духе коллектива для пения «Воровайки» не случилось бы. У тех-то эстетика чистая и беспримесная, как хороший керосин:

Давай, давай, а ну, давай, меня шмонай ты, вертухай, Да загляни под юбочку, да посмотри на булочки, Понюхай попку носиком, прикинься, киса, пёсиком, Вот в этом вся и разница, кто хочет, а кто дразнится!

Но в любви к этой эстетике не каждый признается – нужно иметь особое мужество, ну, или определённый круг общения. Но спрос всё равно есть, и вот появляется явление, которое называется «шансон без тюрьмы». Была такая статья журналиста Олега Кашина о певце Стасе Михайлове, где об этом говорилось – и веселье заключается в том, что этому самому Стасу Михайлову прямо перед Новым годом президентским указом присвоили звание народного артиста. Разговор о том, как этот певец попал в наградной список – совершенно отдельный, сейчас важен сам факт.

Итак, целевая аудитория очень понятная: «Хотите надрыва, но всё-таки стыдно сливаться с блатными? Так вот вам!»

Но явление это куда интересное, и практический человек может, даже не заставляя себя его полюбить, извлечь из него много интересных деталей. Потому что встают перед обывателями грозные вопросы, как в книге писателя Чернышевского. И интересно, «как это сделано» – «Детей (молодые литературные школы также) всегда интересует, что внутри картонной лошади. После работы формалистов ясны внутренности бумажных коней и слонов. Если лошади при этом немного попортились – простите! С поэзией прошлого ругаться не приходиться – это нам учебный материал».

Честно говоря, мне сперва это показалось модифицированным бардовским творчеством, которое поженили с цыганами. Всё очень просто – практически одна и та же песня: мама, прости, мама, я курю, мама, не виноватая я, один и тот же ритмический рисунок, простота воздействия, которая хуже воровства – то есть, именно то, за что запрещают, например, использовать умилительных детей в рекламе и плачущих – в военных сводках.

Сентиментализм ведь ужасно развращает.

Когда мы начинаем анализировать всё по частям, кажется, что музыка недалеко ушла от трёх аккордов, слова – незатейливы, вокал не без проблем и всё такое.

Это не упрёк, кстати. Это мысль о том, что чудес не бывает. И меня, к примеру, вовсе не ужасает то место в её текстах, к которому прицепились многие:

…а вокруг тишина, взятая за основу.

Это меня совершенно не пугает – и не такие штуки выделывали классики. Гораздо интереснее размышлять, в чём отличие-то от приблатнённой классики? Поле русского шансона – всё равно, что земля в Краснодарском крае: сунь палку, и она зазеленеет. Для вовлечённых и очарованных Ваенга как бы не русский шансон, а для меня, невовлечённого, вполне себе это самое.

На этой степени отстранения эти песни по всему сливаются воедино с обычным шансоном – только нет (почти нет) зоны, финки и страданий. Шансон без тюрьмы, одним словом.

Это примерно так же, как изнеженный певец из мальчиковой группы выходит на сцену, и как был – в белых кроссовках и фраке, поёт алябьевского «Соловья» неверным голосом. Тон как бы говорит: «Я не такой ужасный мальчик, я жду трамвая. Я сам дистанцируюсь от попсы и всё такое». И часть обывателей теплеет душой, потому что душа всегда теплеет, когда ждёшь какого-то неприятного, а тебе дают его не концентрированным, а разбавленным.

Но меня-обывателя интересует механизм популярности. Механизм этот не кажется мне волшебным. Он прост, как затвор автомата Калашникова: есть конструкция из женщины, цыганщины и клуба самодеятельной песни.

Правда, более понимающие люди мне говорили, что это не цыганский стиль. Не «грохот и звон румынского оркестра», не Налич, а «бретонско-нормандский шансон», то есть портовые и рыбацкие песни Северной Франции. Мне так не показалось – в неразборчивый текст вчитать можно всё.

Вчитывают, к примеру, блюз, говорят, об этом свидетельствуют обращённые к матери песни.

Но специалисты говорят, что Mamma, к которой обращается любой блюзмен, не мать, а любовница: «А ну-ка, мать, давай в кровать, мочалкин блюз». То есть, Mamma или Momma – это упитанная негритянка на жарких простынях. И те же специалисты говорят, что «Обращение к настоящей матери в блюзе – невозможное дело, она только упоминается, как обстоятельство ранней жизни, и почти всегда как mother (Gypsy woman told my mother before I was born…)».

Тут начни слушать людей понимающих, так будет тебе радостно, как тому купцу, что тесть с аленьким цветочком оказался не чудищем, а милым человеком. Открытое по дороге ценнее того повода, по которому ты пустился в странствие.

К примеру, оказывается, что у визитной карточки Ваенги, песни «Иду, курю» «совершенно необычная для нашей популярной музыки сальсовая аранжировка, с синкопированным фортепьянным компингом, тимбалес, конгами и что-то такое изображающей партией духовых. Совершенно безо всяких изысков, так, как будет написано на первых же страницах любого учебника по латинской музыке, но и тем не менее. Сама-то песня, по гармонической последовательности и мелодии судя, писана без всякой мысли о латине, но, видно, во время записи попался какой-нибудь не совсем забитый работой по кабакам сессионщик, в Гнесинке какой-нибудь на пятёрки учившийся. Забавно же то, что в последний раз, когда некая девица принималась аранжировать столь же прямолинейно песни про нелёгкую девичью долю в сальсы и румбы, получилась пластика «Земфира» девяносто девятого года. Но всё ещё смешнее. Этот сальсовый вамп из песню «Курю» – из theme-music телесериала «Sex and the City». То есть, в этом затейливом культурном миксе из цыганщины и сальсы-куваны решительно недоставало манхэттенского гламура.

Да, и ход это, очевидно, продюсерский – тему из «SitC» слышали и радовались почти все. Но могут опознать (из-за того, что это совсем другая музыкальная культура) очень немногие. Но, может, сама Ваенга поклонница этого фильма, и приняла поточную работу американского кинокомпозитора за божий дар. Но, чёрт, вся коллизия очень смешная».

«Ну, отчего всё так сложно!» – как сказала официантка в исчезнувшем ныне кафе «Пироги на Дмитровке», когда ей объяснили, что она принесла не тот счёт. Поэтому, дорогой читатель, прекрасно, когда к тебе приходят специалисты и говорят разные интересные вещи. Слушай их, а думай сам. Не верь никому, только себе – для этого и существует искусство.

К примеру, все обсуждали вопрос о продвижении певицы Ваенги на рынок. Часть людей, вовлечённых в процесс, утверждала, что это происходило чуть не исключительно «сарафанным радио», но потом оказалось, что это не совсем так.

Я бы вообще поостерёгся говорить о рекламе в терминах «хорошее продвижение на рынок» против «плохой рекламы». Я живу не на Луне, а в городе-герое Москве, и вижу, чем оклеены в ней заборы, и невольно в телевизоре посмотрел большой биографический фильм о певице Ваенге. Вижу я и плотность её интервью, и всё такое. Однако ж тут хорошо говорить не с ощущениями, а с цифрами. Я ведь человек марксистского воспитания и в чудеса не верю. Вдруг вскроются какие тайны? К примеру, внедряется слух о высоких покровителях… Но это всё пустое.

Много неожиданных открытий можно совершить на этом пути, хотя лучше при этом не обижать других честных обывателей, что хотят любить эти явления безо всякого анализа.

Но это уж программа-максимум.

Владимир БЕРЕЗИН