Застенчивый шторм
№ 2011 / 12, 23.02.2015
Аркадий Пахомов – один из основателей СМОГа. У него всего одна тоненькая книжка: «…В такие времена», изданная двадцать лет назад, в 1989 году. Много публикаций в журналах. «Знамя», «Огонёк», «Альманах поэзии», «НЛО», три номера «Континента».
 |
| Аркадий ПАХОМОВ |
Аркадий Пахомов – один из основателей СМОГа. У него всего одна тоненькая книжка: «…В такие времена», изданная двадцать лет назад, в 1989 году. Много публикаций в журналах. «Знамя», «Огонёк», «Альманах поэзии», «НЛО», три номера «Континента».
Он из тех поэтов, о которых многие знают (безусловно, знают!), но знают больше не только по стихам, а по каким-то невероятным историям: по счёту разбитых стёкол, выпитых бутылок, приводов, месяцев в Бутырках. Всё это было уже много раз пересказано и описано… Даже документальный фильм отснят «Весела была ночь», где главным героем – Пахомов. Теперь о стихах. Только о стихах, о поэзии, и никаких баек.
Его стихи неброские. По сравнению с Губановым они просто незаметны. Даже непонятно поначалу, что вдохновляет его на стихи. Но озадачивают они капитально.
Например, стихотворение «Творчество». Классическая тема. Рука тянется к перу, перо к бумаге, миг, и потекут… Творчество, вдохновение – это для поэзии всё. Но вот начинает писать Пахомов. (На кухне пишет.)
Кран замолчал, шаги и шторки, И ритму тишину уча… |
Начинается описание творческого состояния, мы входим в него от строки к строке. Весь кухонный «гарнитур» учит поэта стихосложению… И вот настаёт самый важный этап – к чему всё идёт? Конечно, к Олимпам, но не так всё просто…
Вели к тому, что он зевал, А лист бумаги – писчей, белой, – Желтел и только раздражал. |
Традиционализм Пахомова обломовской закваски. Этот приём называется – «понижение».
Если положение Губанова в СМОГе сравнивают с положением Маяковского среди футуристов, то Пахомов по аналогии, конечно же, – Хлебников. Альтернатива Маяковский – Хлебников хорошо описана. Хлебникову всегда удавалось тихо и негромко посадить своего яркого и громкого друга в лужу.
Вот одна из баек. Маяковский пришёл после встречи с полным Георгиевским кавалером и пересказывает разговор. «Он мне говорит, что таких, как он, в России всего 300 человек, а я ему отвечаю, что таких, как я, всего один!» Все рады энергии и остроумию юного футуриста. Но из угла раздаётся тихий голос Велимира: «А таких, как я, вообще нет». Или такая байка. «Каждый Виктор норовит стать Велимиром» – саркастически замечает Маяковский. «А каждый Вальтер – Скоттом», – находится Хлебников, имея в виду, конечно, своего яркого товарища по цеху.
Стихи Пахомова не вписываются в смогистские ниспровергательные манифесты: Смелость, Мысль, Образ, Глубина. Его первые стихи начинались как пародии на Губанова. Например, известный «Фрагмент из поэмы «Пугачёв».
В начальных числах чайника На чешуе плеча Беспечно и отчаянно Качалась каланча. |
Юрию Кублановскому на каком-то этапе своего пути пришлось отречься от смогистов. Он сам об этом не раз говорил и писал, что агрессивность, настырность Самого Молодого Общества Гениев (СМОГ) с некоторого момента стала его просто отталкивать и пугать. Аркадию Пахомову не от чего было отрекаться, он в самом СМОГе был оппозицией. Причём более серьёзной и твёрдой оппозицией, чем вся внешняя непробиваемая, глухая стена неприязни.
Вот что пишет «без вести пропавший» Саша Соколов о реализме друга своей юности.
«Как бы ни одолевал авангард, поэту традиции приличествует соблюдать последовательность, стоять на своём. Так сохранит он достоинство, дар, и докажет, что никакая эстетика не исключает другую. Аркадий Пахомов по-прежнему традиционен; словесность его изящна и оригинальна, что и является отчётливым подтверждением вышеизложенной теории».
Поэзия Пахомова – мужественна. Мужество его музы особое. Это мужество побеждённого. Не победителя, а именно побеждённого. Эта сторона мужества как-то мало привлекательна, как и сама неудача. При любой неудаче от нас отворачиваются, но Пахомов тут как тут.
Вот он описывает шторм. Конечно, мощь! Но и здесь у него мощь особенная, мощь падения!
Огромный, начинённый криком, глухим желанием упасть… |
Но и этого мало. Шторм в конце концов уходит в самого себя, как какой-то неудачник.
Весь там, внутри, Переодет, перелицован, Ритмично, как по счёту три, По выдоху и по поклону себе. Сам занятый собой. В себя ушедший, углублённый… |
Цветы. Тоже не самый редкий предмет для поэзии. Тут есть где разойтись поэту…
От флоксов душных ночью Я задыхаться начал. |
Вот тебе на… Опять редкостная неудача! Но, увы, правда.
Или свидание. Судя по характеру поэзии и поэта, она, скорее всего, не должна прийти… И точно.
…тем временем странным, не знающим сроков Временем тем, как любимая не приходила, не шла… |
И не пришла… Так и есть, напрасно ждал. Но этого мало. Время ожидания растягивается до бесконечности, до Страшного суда. Вместо неё пришла похоронная процессия. Но на героя ничего не действует. Уже и времени нет. А он ждёт.
Так, оставаясь один, размышляя над этим виденьем, Долго любимую ждал и губами бескровными, ртом Всё повторял про себя я, нечленораздельно, Временем тем, возле окон, – не мог различить я – ничто. |
Уже всё исчезло, все процессии ушли в небытие (даже похоронные), и кровь обескровилась, уже ничего не различимо, а он чего-то всё ждёт. И помнит о каком-то свидании. И ведь дождётся-таки! Вопреки всему…
«Весела была ночь» – стихотворение, ставшее заглавным в документальном фильме, посвящённом выживанию русского нонконформизма, и давшее всей ленте камертон. В этом уже позабытом фильме главный герой Аркадий Пахомов. Выживание вопреки всему, вопреки здравому смыслу! Выживание, которого никто не ждёт, потому что не видит жизни. Но её видит поэт. Он видит жизнь там, где её нет. И даже ещё больше, как бы и не об этом и пишет.
Шут с ними, в самом-то деле, Не о них же… браться писать мне стихи. |
Есть такая русская присказка: «пусть мне будет хуже». Это не популярно в реформированном обществе. Но поговорки прочнее прогресса и реформ, всегда так оказывается в итоге. «Богатство гниёт, а нищета живёт».
Избавь себя от заблуждения, от затемнения избавь, не предоставь себя паденью – меня паденью предоставь. не изменяй порядка жизни, забудь походку, речь, лицо – живи, не умирай, исчезни – оставь меня, в конце концов. |
Вот такая весёлая, такая зековская и такая русская точка зрения. Брать на себя всё самое трудное, всё самое проигрышное и невыгодное. Добровольно брать… Брать и выносить! Брать и побеждать это…
И он повсюду видит, исповедует этот принцип: жизнь начинается после того, как все махнули на тебя рукой. И сколько мощи в этом жесте отрицания. Сколько мощи в этом бесконечном падении гиганта. Сколько воли в этом безволии. Сколько решимости в отказе от собственной силы! Только сверхсильный может позволить себе это. Только такой, как сама Россия… Недаром песня «Варяг», в которой воспевается героика гибели, стала у нас главной военной песней. Да и «На сопках Маньчжурии» поминает совсем не живых воинов.
Пахомов очень любит играть в буриме. У него из предложенных рифм моментально слагаются шедевры. Мы не раз с ним коротали дни за этими буриме. И у меня сохранилось несколько примеров его творчества. Вот на рифмы: лирический – стоический, выпивоха – плохо.
Я знаю, ты парень лирический, а я, непутёвый, и к тому же, как понимаешь ты, – выпивоха. и свою роль понимаю стоически: Сегодня плохо. Вчера было плохо. И завтра тоже будет плохо. |
Не уверен, что это достойные публикации стихи, но они как нельзя лучше характеризуют его самого. Для себя он оставляет всё плохое и трудное, для нас, его друзей и читателей, – всё самое доброе.
Всё-таки не удержусь от байки. К Юрию Кублановскому в «Новый мир» пришёл какой-то юный начинающий поэт и стал расхваливать его стихи, уверяя, что с детства знал их наизусть. Мэтр современной поэзии благосклонно внимал ему. «Особенно мне нравится, – верещал юный поэт, – ваше стихотворение «Про кроликов»… И он даже принялся было читать его. Но был остановлен. Случился конфуз. Потому что это стихотворение – хит Аркадия Пахомова, в 60-е годы оно пользовалось шумным успехом.
Нет, нет, Пахомов есть в русской поэзии. Его не забывают, хотя и не знают, кто он.
Недавно с Аркадием Дмитриевичем случился инсульт, он получил вторую группу инвалидности. Оказалось, что мы с ним соседи. Стали общаться плотнее и на бытовом уровне, и в результате общения появилось это эссе, которое поэт одобрил. Мало того, он снабдил меня стихами, которые ещё не печатались, и баснями. Басни вообще уникальны. Они написаны от первого лица, и сам автор в них, в образе медведя, стал главным героем.
Лев АЛАБИН
Добавить комментарий