Апология порнографии и непристойности

№ 2011 / 25, 23.02.2015

Пор­но­гра­фия – не пре­до­став­ле­ние сек­су­аль­ных ус­луг за пла­ту, ибо при этом жен­щи­на мо­жет со­хра­нять по­ря­доч­ность и бла­го­род­ст­во. Не­при­стой­ное нель­зя оп­ре­де­лить как то, что не мо­жет быть по­ка­за­но пуб­лич­но, на сце­не.

Порнография – не предоставление сексуальных услуг за плату, ибо при этом женщина может сохранять порядочность и благородство. Непристойное нельзя определить как то, что не может быть показано публично, на сцене. Непристойное очень субъективно в глазах различных людей, рас, этносов, культур. И порнография, и непристойность во времени изменяются. Нельзя непристойность сводить к терминам (мудак, сучка, педераст и т.п.). Это понимание порнографии и непристойности толпой, полагает Д.Г. Лоуренс. Массовое значение слова может быть непристойным, но индивидуальное – нет, то есть автор может не вкладывать смысл непристойности в термин. Думаю, что, наоборот, именно используя типичный массовый термин, а не уникальный, человек идентифицирует себя с животным инстинктом, и эта идентификация с животным инстинктом, параллельно оскорбляя другого человека как мужчину, как женщину, оскверняя сексуальность, редуцируя её как форму человечности к форме животности, и есть а) порнография как идентификация с животным инстинктом и типичным животным поведением, б) непристойность – как оскорбление в людях мужского и женского достоинства в действии и слове.

Даниил ХАРМС

Матерщина во всех случаях – форма оскорбления человека и форма непристойности в социальности (номинальный и реальный смысл, реально и номинальный смысл чаще всего является грязным). Суть дела не в том, что толпа не может отличить массовое значение от индивидуального, а в том, что порнография и непристойность, становясь формой обыденности и повседневности, растлевают человека и приучают его к животным наслаждениям, как у О.Уайльда – к наслаждению именно порочными формами секса, как и у Д.Хармса.

Определение порнографии и непристойности не есть ханжество. Эти определения и защита от порнографии и непристойности необходимы молодости, а когда человек уже сформируется – ему уже никакая порнография и непристойность не страшны. Противоядием против порнографии и непристойности является классическая литература, а без неё вместо наслаждения в любви человек будет искать наслаждений неофилии. Ханжество как раз состоит не в обличении порнографии и непристойности, как полагает Д.Г. Лоуренс, а в обосновании терпимости к формам порнографии и непристойности, сладострастия и неофилии как смысла жизни! Ложной является позиция Печорина и других сластолюбцев, которые оправдывают себя тем, что они знают свой порок сладострастия, а другие – нет. Этот порок знают все, но всем выгодно быть неверными.

Обоснование и одобрение порока порнографии и непристойности разрушают добродетель верности и постоянства, обосновывая именно неверность как норму и отсутствие принципов!

Обнажённая натура не взывает к нашей сексуальности, как полагает Д.Г. Лоуренс, но продуцирует эволюционный, социальный инстинкт тождества с прекрасной женщиной в семье, рождает жажду заботы, расы, этноса, семьи и ребёнка!

Не мотив секса порождает энергию, а мотив любви, подчинённой частью которого служит сексуальность. А если она доминирует, то любви уже нет, и секс разрушает семью, расу и этнос. В современном же обществе – и в прежних, в аспекте рынка секс суть товар, продажа которого свёртывает семью и расширенное воспроизводство расы и этноса, а также ведёт к нравственной деградации личности, разрушая основную добродетель человека – способность к постоянству и верности.

Разумеется, у Боккаччо нет порнографии и непристойности, но смысл, который он вложил в соответствующие фразы – смысл как раз развития подлинного в любви восприятия сексуальности и критики интенции к порнографии и непристойности в священстве!

«Что касается порнографии в полном смысле слова, то даже я подвергал бы её строжайшей цензуре. А распознать её не составляет большого труда. Во-первых, настоящая порнография почти всегда нелегальна, она никогда не проявляет себя открыто. А во-вторых, её можно узнать потому, что она во всех без исключения случаях оскорбительна как для секса, так и для самого человека. Порнография – это попытка осквернить сексуальную природу человека, замарать её грязью, и это непростительное преступление» (Д.Г. Лоуренс).

Порнографическая и непристойная продукция вызывает отвращение, а половой акт выглядит унизительным и уродливым, животным, в нём нет акта любви. Сексуальный акт в порнографии выглядит именно актом спаривания животных, а не соединением мужчины и женщины как людей. Это относится к картинам, книгам и т.п. порнографического содержания. Животный акт спаривания людей – уродлив, мерзок, унизителен, грязен, постыден. Такой же характер носят стихотворения, воспроизводящие чистую натуральность полового акта спаривания (лимерики, анекдоты и т.п.). Таковы, в частности, некоторые стихотворения с цинической матерщиной Д.Хармса и его псевдолирическая проза:

«мне нравится твоя манда Она влажна и сильно пахнет». «А мне твой сок сплошная радость, Ты думаешь, что это гадость, А я готов твою п-у лизать лизать без передышки». «я стонал от нежной страсти И глотал тягучий сок И жена стонала вместе Утирая слизи с ног…»

Здесь доминирует номинальный грязный смысл автора, и реальный смысл порнографии и непристойности.

Замечу, что при этом Д.Хармс, занимаясь самооправданием, не устаёт утверждать жажду чистоты в искусстве: «Эта та самая чистота, которая пронизывает все искусства… чтобы порядок мира не пострадал, не загрязнился… остался бы тем же, чем был, остался бы чистым…, это чистота порядка». Но реально как раз осуществляется словесная мастурбация в грязном слове: «с этой сучкой у меня ничего не выйдет». При этом человек верит в Бога: «На Тебя, Господи, надеюсь!». В такого рода искусстве – порнографии и непристойности, разврате и распутстве, искусство умирает как следствие разрушения личности поэта, а затем наступает разрушение и творчества.

А.Жид пропагандирует Евангелие и гомосексуализм. Американцы во Вьетнаме пропагандировали Евангелие и сжигание «нелюдей» – вьетнамцев!

Замечу, что эта лирика вполне осмысленная, и никакой бессмыслицы в этих строчках нет, но есть комплекс Разрушительности – садизм, некрофилия, садомазохизм, нарциссизм, инцестуально-симбиотический синдром, неофилия, цинизм, скопофилия, эксгибиционизм, бурлеск и т.п., грязь извращения сексуального инстинкта. Это письмо, кроме того, традиция Талмуда и еврейских писателей вообще, имеющих склонность к порнографии и непристойности. Сказано в Талмуде: «Женщина подобна бурдюку, полному нечистот, из устья которого сочится кровь, однако она желанна всякому». То есть секс есть фекальный поток.

Но эта порнографичность и непристойность таковы именно в католической, протестантской, православной культуре, а в иудейски-еврейской – это вполне пристойная и не порнографическая талмудическая форма изображения сексуальности и её проституированных форм как форма нормальности. Но это именно патология нормальности.

Издание такой порнографии и непристойностей – и письмо таким образом – свидетельство творческой импотенции и мастурбации (Д.Г. Лоуренс) людей, которые неспособны к подлинному творчеству.

Сформировался порнографический класс таких людей. Эти люди идентифицируют себя с сексом и фекальным потоком, воспринимая секс как необходимую грязь и часть фекального потока. Люди, которые так воспринимают секс – без любви, деградирующий именно порнографический класс, неспособный к формованию семьи и неспособный воспитывать и образовывать детей. Естественно, эти люди ненавидят детей и семью (комплекс Лотреамона).

Д.Хармс пишет (как Лотреамон): а) «у меня есть все данные считать себя великим человеком. Да, собственно, я себя таким и считаю»; это нарциссический комплекс; б) «Вот другое дело дети… О них говорят, что они невинны. А я считаю, что они, может быть, и невинны, да только уж больно омерзительны, в особенности когда пляшут. Я всегда ухожу оттудова, где есть дети». Это комплекс Лотреамона – неспровоцированной агрессии вообще против жизни. При этом Д.Хармс писал стихи для детей, чтобы заработать денег, и «дети непристойные»!

Подчеркну, порнография и непристойность, разврат и распутство инварианты комплексов: homo debilis, Разрушительности (садизм, некрофилия, садомазохизм, нарциссизм, инцестуально-симбиотический синдром, неофилия, скопофилия, сексуальные переверзии, гомосексуализм, эксгибиционизм, педерастия, лесбиянство, сладострастие и т.п.), функционализма, глобализма, Лотреамона, темибильности вообще. Порнография и непристойность – форма соблазнения в эти комплексы в иллюзии естественности, выдавая за естественность сексуальный товар и грязь. Отсюда и расизм, и национализм.

Публичные дискуссии по сексуальным проблемам как формы эксгибиционизма вызывают половые переверзии, мастурбацию, онанизм, гомосексуализм и т.п. самоудовлетворение без полового партнёра. Самоудовлетворение при жажде самовыражения порождает самоудовлетворение у художников, писателей, учёных, которые упиваются своим творчеством, которое, однако, пусто, не имеет содержания! Авторы таких произведений, в которых они не могут выйти за пределы своего «я», как, например, Д.Хармс, ищут самоудовлетворения в литературном мастурбировании путём порождения бессмысленных текстов, которые якобы никем не понимаются в силу того, что они пишут от Бога. Характерны признания Д.Хармса:

«Мы говорим Вот это Я Я». «Вот совершенство Бога моего стиха». «меня понять никто не в силах». «а круг рождает мысль. А мысль вызванная кругом зовёт из мрака к свету ноль». «все» 1933 г. «Что то и это, то и себе САМО». «Я рыба», (т.е. он – Сам Христос!). «Потому что скушность я». «Да, я поэт забытый небом». «сердце сжалося Я чужой» (народу русскому).

Отсюда низкий уровень их произведений – из самовыражения, ибо у них нет содержания и нет тождества с космосом и народом в уникальной форме, нет необходимой семантической безличности (Э.Т.А. Гофман, О.Уайльд, Т.С. Элиот).

Нормальный человек – не мастурбатор – своё наслаждение женщиной и соединение с ней, свой восторг, если он есть, опишет в возвышенных словах и терминах, а не цинической матерщине. Но если его чувственность есть комплекс Разрушительности, как у Д.Хармса, то он опишет свои переживания в цинической похабщине и матерщине, оскверняя женщину и себя как человека, в терминах садизма, некрофилии, садомазохизма, нарциссизма, инцестуально-симбиотического синдрома, неофилии, скопофилии, эксгибиционизма, что и присуще непристойному письму Д.Хармса.

Возвышенно описал бы половой акт нормальный человек, но не сосредоточенный на своем «я» порнографически ориентированный мастурбатор и современный мастурбатор, как Д.Хармс.

Любовная лирика Д.Хармса – форма непристойности и цинической порнографии. Сосредоточенное на «Я» самосознание – ущербно, порочно, грязно!

Братья ГАГАЕВЫ,
ПЕНЗА – САРАНСК