Мифы «Августа 44-го»

№ 2011 / 25, 23.02.2015

Ус­пе­хом, со­по­с­та­ви­мым с ус­пе­хом се­мё­нов­ско­го цик­ла о Штир­ли­це, точ­нее, «Сем­над­ца­ти мгно­ве­ний вес­ны» (ос­таль­ные ро­ма­ны с этим в срав­не­ние не шли) поль­зо­вал­ся у чи­та­те­лей в СССР лишь ро­ман Вла­ди­ми­ра Бо­го­мо­ло­ва «В ав­гу­с­те 44-го»

Успехом, сопоставимым с успехом семёновского цикла о Штирлице, точнее, «Семнадцати мгновений весны» (остальные романы с этим в сравнение не шли) пользовался у читателей в СССР лишь роман Владимира Богомолова «В августе 44-го» (он же – «Момент истины»).

Критику данный автор интересен не менее его произведения. Если с Юлианом Семёновым всё было ясно и жил он «публично» – зять виднейшего совписовского семейства, катался, борясь за мир и СССР, по всему свету, дружил с КГБ, в дозволенных рамках осторожно фрондировал – изображая из себя кого-то «а ля Хемингуэй»; то Богомолов – случай особый. «Закрытая» биография, сплошные недомолвки и тайны, прятанье от фотокамер, подчёркнутое избегание публичности.

Несколько лет назад журналистка Ольга Кучкина провела сенсационное расследование относительно Богомолова, но оно почему-то не привлекло никакого внимания публики, столь впечатлительной во всех других случаях. Разве что поднялась волна протестов под общим лозунгом «не трожь!», или, как выразился один читатель: «Богомолов – это наше всё». Представляется, что инициаторы кампании «в защиту» писателя пребывали в тени, в соответствующих госучреждениях. Думаю, правду о Войтинском-Богомольце-Богомолове мы узнаем лишь через много лет.

Итак, как мы писали в предыдущей статье («ЛР», № 23), советские разведчики в 60-е получили свою долю заслуженной славы. А как же контрразведчики, «СМЕРШ»?

В памяти фронтовиков они остались как вызывающие презрение и страх всесильные опричники, которым ничего не стоило поломать любые карьеры, стереть в порошок любого героя, и которых солдаты и офицеры боялись пуще противника.

Мириться с таким реноме не хотелось, особистам требовался свой Штирлиц. Но, увы, хвастать особо было нечем. Разведчиков немцы засылали мало, а те, которых всё-таки переправляли через линию фронта, обычно либо тут же сдавались в плен, либо быстренько излавливались – в тоталитарной стране, в условиях постоянно нагнетаемой шпиономании, никакой агент абвера (вчерашний умиравший с голоду военнопленный, а то и подросток) долго продержаться не мог. Плюс значительная часть забросов с самого начала проходила под контролем чекистов, чья разведка провоцировала отправку очередной партии смертников. Короче говоря, ни одного шпиона в Красной Армии не находилось. Так что аббревиатура «СМЕРШ», по сути, не имела смысла. Смершевцы поэтому в основном занимались превентивным террором против своих войск – дабы никому в голову не могли прийти хоть сколь-нибудь крамольные мысли и намерения. Отсюда и ненависть фронтовиков к особистам.

А немногие «удачи» СМЕРША связаны были с прямым предательством союзников – аресты командиров Армии Крайовой в 1944 под Вильнюсом, и в 1945 в самой Польше. Так, после операции «Остра Брама», вожди поляков, освободивших Вильнюс при содействии советской армии, были приглашены к генералу Черняховскому, и в штабе у него предательски арестованы. Точно так же было задержано высшее руководство Армии Крайовой, вызванное на переговоры под гарантии безопасности. Но такие факты как ни приукрашивай – героическими никак не представишь.

Поэтому Богомолов пошёл по более надёжному пути, подражая Артуру Хейли. Тот, как известно, дотошно изучал то работу аэропорта, то больницы, то отеля, то телекомпании, и после сочинял бестселлер на соответствующий сюжет. Как пишет энциклопедия: «буквально с первых шагов в романистике Хейли удалось найти слагаемые своего успеха. Это скрупулёзная детализация, многоплановость изображения, закрученная интрига». Все эти компоненты есть и в «Моменте истины».

Сверхзадача романа – показать, как ошибались наши ветераны, считая смершевцев бездельниками, интриганами и карьеристами, сколь трудна и насыщенна была работа особистов. Фронтовики не видели – сколько важного и интересного творилось за их спиной. Впрочем, им это и не положено было знать, и только теперь раскрываются перед ними карты.

Я не перечитывал «Августа» с тринадцатилетнего возраста, а теперь, проглядывая, еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться – столько там оказалось наивно-глупой, самой безвкусной пинкертоновщины. Автор стремится поразить «подробностями» воображение советской публики, неизбалованной детективами, не знающей окружающего мира, собственной истории, впадая в невероятную ноздрёвщину.

Только в специфических условиях информационной закрытости СССР этот опус мог оказаться «легендарной» книгой, «одной из лучших о войне».

Весь этот романтический «профессиональный» жаргон – «стрельба по-македонски», «кайенская смесь», «волкодав», «парш», «чистильщик», «зелёная тропа», «качать на косвенных» и прочие термины, происходят из желания поразить наивного «совка». В тринадцать лет на меня это действовало неотразимо, и мы с начитанными мальчишками перебрасывались фразочками и словечками из Богомолова.

Навязчивое педалирование «профессионализма» и достоверности источников приводит к шедеврам саморазоблачительной похвальбы – эдакий «дедушка» контрразведки вполголоса делится опытом с сынками, вынужденно комментируя непосвящённым лексикон сильных и смелых мужчин – «Чистильщик (от «чистить» – очищать районы передовой и оперативные тылы от вражеской агентуры) – жаргонное обозначение розыскника военной контрразведки. Здесь и далее преимущественно специфичный, узкопрофессиональный жаргон розыскников военной контрразведки… Органолептический метод проверки документов… Жаргонное обозначение внешних проявлений вазомоторных и вегетативных нервных реакций… «Качанием маятника» достигается захват живьём сильного, хорошо вооружённого и оказывающего активное сопротивление противника». «Исключительно обильные стада трески пасутся в придонных слоях морей нашего Севера» – больше всего язык «Момента истины» напоминает язык «Книги о вкусной и здоровой пище».

Ну а вообще стиль трафаретен и до невероятности убог. Любимый приём Богомолова – вдалбливать один и тот же посыл, чтобы читатель как следует проникся восхищением перед представленной экзотикой, плюс приёмы дешёвой рекламы – «На месте огневого контакта, кроме пистолетов «ТТ», найдены также два пистолета «вальтер» № 1 калибр 9 мм, заряженные разрывными пулями с ядом, вызывающим мгновенную смерть», «Убийства совершались из пистолетов калибром 9 мм, предположительно «Браунинг Лонг 07» или «вальтер» № 1, разрывными пулями, содержащими яд, вызывающий мгновенную смерть», «учитывая наличие у разыскиваемых пистолетов с пулями, вызывающими мгновенную смерть», «разглядел, что пистолет был не «ТТ», а «Браунинг Лонг 07» калибром девять миллиметров, именно та машина, которая у немецких агентов обычно заряжена разрывными пулями с ядом, вызывающим немедленную смерть», «за ними в обусловленное место будет прислан специально сконструированный по заданию абвера самолёт «Арадо-320» – десантный моноплан с высокой скоростью и потолком полёта, способный совершать посадки в непогоду и на неподготовленные, неровные площадки весьма ограниченных размеров».

Последнее содержится в шифровке, на написании которых Богомолов особенно навострился. Под его пером скучные документы стали выглядеть как вдохновенные сочинения старшеклассников, придумывающих «про войну»: «Согласно показаниям арестованных агентов-парашютистов, подтверждаемым закордонным источником, в Дальвитцской разведшколе абвера создано специальное отделение, где обучаются настроенные антисоветски лица белорусской национальности, имеющие военный опыт и хорошее физическое развитие… 27 агентов, наиболее скомпрометированных пособничеством оккупантам, были направлены на закрытый аэродром абвера под Кёнигсбергом, где после экипировки в форму военнослужащих Красной Армии и разбивки на группы по 3–4 человека помещались в отдельном бараке в ожидании переброски… с отличием окончил кёнигсбергскую школу германской разведки… девять или десять раз перебрасывался в тылы Красной Армии: радистом и старшим разведывательной группы. В 1942 г. под Москвой в момент задержания, отстреливаясь, убил офицера комендатуры и двух патрулей… В совершенстве владеет стрелковым оружием, приёмами защиты и нападения. Особо опасен при задержании».

Не забудем, эти описания – в «докаратистскую» эпоху особенно впечатлявшие, – «чтобы затруднить ему прицеливание, я непрерывно «качал маятник»: пританцовывал левым плечом вперед, рывками перемещая корпус из стороны в сторону и всё время передвигаясь и сам, – нечто похожее, только попроще, проделывает боксёр на ринге. Для дальнейшего психологического воздействия я держал его на мушке и фиксировал взглядом, всем своим видом показывая, что вот-вот выстрелю… В следующую секунду он сунул ствол нагана под ноздри «лейтенанту» и рассчитанным движением раскровенил ему верхнюю губу, преследуя при этом двойную цель: чтобы тот, оглушённый, вдохнул в себя пороховую гарь и ощутил кровь».

Ключевым моментом романа является внутренний монолог помощника коменданта Аникушина, который отражает стереотипы фронтовиков в отношении смершевцев – «тыловые особисты, потреблявшие без меры, сколько влезет, белый, как довоенный, из настоящей крупчатки ситник и другие деликатесные продукты, положенные по приказу только раненым в госпиталях и лётчикам боевых экипажей…. наглые, уверенные в своей безнаказанности люди без санкции прокурора, по чистому произволу обыскивали его собратьев, фронтовиков, которым через неделю или через две предстояло снова проливать кровь, защищая Родину». Через какое-то время глупо-завистливый Аникушин гибнет, а читатель убеждается – насколько опасна и нужна была работа особистов, хотя непосвящённые её и не понимали.

Введение в роман Сталина и, не называя фамилий, Берии, Абакумова и Меркулова, стало особо выигрышным моментом книги, ибо подобными картинами советский читатель избалован не был. О Сталине писали редко и мало, а тут предлагалось чуть ли не интимное описание вождя и Ставки.

Впрочем, всё вышенаписанное – лишь предисловие к словам самого Богомолова, писавшего в инстанции, дабы роман поскорей напечатали: «Роман… имеющий посвящение: «Немногим, которым обязаны очень многие…», можно рассматривать как литературный памятник офицерам военной контрразведки, погибшим на фронтах Отечественной войны, и как дань подвигу особистов в минувшей войне, но в любом случае это убедительная художественная легенда, восславляющая особую государственную службу, подвергавшуюся длительное время диффамации, массовому интенсивному очернению. В нём контрразведка занимается не арестами безвинных советских людей, честно и самоотверженно защищающих Родину, а тем, чем она должна заниматься в последний год войны: розыском и обезвреживанием активно действующей вражеской агентуры – немецких агентов-парашютистов… речь идёт не просто о публикации военного романа, речь идёт о том, чтобы задействовать в сознании многомиллионного читателя впечатляющие и убедительные, сугубо положительные образы офицеров военной контрразведки, задействовать в сознании многих миллионов людей тщательно разработанную идеологически направленную легенду».

И Богомолов добавлял: «все события и персонажи… вымышлены… Никакими неопубликованными архивными материалами, никакими закрытыми источниками, консультациями или советами специалистов в работе над романом я не пользовался».

Переведём на общепонятный язык слова Богомолова. «Момент истины» – отработка идеологического заказа с целью отбеливания особистов в народном сознании. Всё в нём – неправдоподобная выдумка. Легенда оказалась весьма удачной – в брежневское безвременье роман пришёлся ко времени. Самое забавное заключалось в том, что, в отличие от Юлиана Семёнова, Владимиру Богомолову роман не заказывали сверху – хорошо улавливавший тенденции автор опередил пожелания чекистов. Но ему пришлось немало помаяться, пропихивая роман через цензуру. Туповатые генералы тормозили текст, должный их же в конечном итоге возвеличить. Правда, по свойственной ему особенности, Богомолов преграды на своём пути непомерно возвеличил, а себя не упустил представить ловким бойцом в аппаратных интригах, написав об этом уже в период перестройки, и таким образом выгодно дважды продав свою историю…

Очень жду обстоятельной статьи или даже книги о Богомолове – это будет куда интереснее «Момента истины». Он был весьма оригинальной фигурой советской литературы 50–70-х, и его занимательные фокусы обязательно требуют своего разоблачения.

Максим АРТЕМЬЕВ