Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым
№ 2011 / 28, 23.02.2015
Какую книгу труднее написать – умную или безумную, полезную или бесполезную? Ответ очевиден: дрянную книжку слепить из пустых слов и безмыслия гораздо проще, как нечего делать. Но не я задался этим вопросом
Сравнительный анализ плохого и худшего
Какую книгу труднее написать – умную или безумную, полезную или бесполезную? Ответ очевиден: дрянную книжку слепить из пустых слов и безмыслия гораздо проще, как нечего делать. Но не я задался этим вопросом, а поставлен он был впервые адмиралом Шишковым, министром просвещения (у кого Фурсенко поучиться бы) перед Александром I. Сам же он и объясняет царю: «Один уже вопрос сей служит доказательством: неограниченная свобода книгопечатания желает против одной хорошей книги выпускать двадцать худых. Но услышат ли там голос и суд мудрого, где двадцать невежд будут вместе с ним кричать нелепицу? Не одолеют ли напоследок невежды, и сей мудрец не скроет ли талант свой в землю, оставя их кричать, глушить и портить народ? Сколько бы ни говорили, что там просвещение, где в тысячу перьев пишут, однако это неправда: не число книг приносит пользу, но достоинство их; лучше не иметь ни одной, нежели иметь их тысячи худых».
 |
К чему это я? Да всё к тому же: и сейчас на двадцать, а то и на двести худых книг выходит всего одна дельная, полезная для души и ума. Вот и в сегодняшнем обзоре, устав уже изумляться нашему свободному книгопечатанию, я представляю читателю сразу шесть изданий, из которых одно лишь более-менее достойно его внимания. Это книга Владимира Новикова «Александр Блок» в молодогвардейской серии «ЖЗЛ». Но о ней чуть позже, а пока – о «плохом» и «худшем». К этим оценочным категориям я отнёс романы Сергея Лебедева «Предел забвения» (издательство «Первое сентября») и Тима Скоренко «Сад Иеронима Босха» (ООО «Снежный Ком М»).
В «Пределе…» человек стоит у Геркулесовых столбов и обозревает край Европы. Попутно вспоминает детство, юность, Западную Сибирь, геологические экспедиции и вообще размышляет над смыслом жизни. Пытается распознать, как живёт в нём и во всех нас ещё не до конца узнанное прошлое, как оно влияет и направляет мысли и поступки людей в сегодняшнем дне, и каково то наказание, которое мы несём за вину отцов и дедов, за равнодушие к добру и злу. Такова, условно говоря, духовная конструкция романа, жанр которого можно было бы определить как метафизический реализм (автора нужно немедленно принять в клуб Мамлеева и Сибирцева). Идея сама по себе неплоха: в историческом смысле нашу жизнь нельзя понять, не признав действенным фактом бытия то, что многим покажется чистым умозрением – наследство чужих судеб, чужой вины, которое необходимо избыть до конца.
Человек, утверждает автор, это всегда сын своей эпохи и пасынок эпохи предшествующей. По Мандельштаму: «В жилах каждого столетия живёт чужая, не его кровь». И прошлое более властно над ним, чем настоящее – не получившее осмысления и покаяния прошлое одной семьи и целой страны. Я с этой идеей романа не соглашусь. Мне лично не в чем каяться за своего отца и деда. Они жили честно, на благо России. Да и что это нас всё время тыкают носом в «вину и покаяние предков»? Хватит уже. А Лебедев продолжает давить: человек призван жизнью разрешать узлы судеб, когда его ещё не было на свете, обречён избывать беспамятство, утрачивать власть прошлого над ним. Оно и понятно, у главного героя дед был начальником лагеря где-то на рудниках. Вообще, некоторые сцены в романе прописаны очень хорошо, например, когда радист на удалённой метеорологической станции вынужден по принятой радиограмме арестовать своего начальника, а тот позже сходит с ума, да и сам радист тоже.
 |
Но всё это произведение – один длинный внутренний монолог, поток повреждённого временем сознания. Ни единой строчки прямой речи, никаких диалогов, столкновений характеров. Только главный герой и его размышления. Это, по сути, большое эссе, растянутое на 286 страниц. А эссе как литературный жанр предполагает небольшой объём, граничит с научным очерком и философским трактатом (родоначальниками его, как известно, были Монтень и Бэкон). А в русской пародийной традиции эссе – это «взгляд и нечто». Вот «Нечто» у Сергея Лебедева (умелого эссеиста по призванию) и вышло, без разговорных интонаций, подвижных ассоциаций и остросюжетной композиции. Это не роман.
В «Саду…» действие этой фантастической утопии, напротив, бьёт через край, фонтанирует, как прорвавшаяся канализационная труба. Я не случайно сравниваю содержание романа с фекальными отходами. Да, наверное, и сам автор стремился показать всю грязь и мерзость клерикального отупения и фанатизма. По крайней мере, так следует из текста. Главный персонаж – Джереми Л. Смит – исчадие ада, ничего кроме рвотных рефлексов не вызывает. Но, тем не менее, является новым мессией для человечества. «Он приехал в Рим на случайной попутке, на ногах у него были грязные стоптанные башмаки, а во рту не хватало нескольких зубов. Он крал, убивал, прелюбодействовал, но это не имело значения, потому что его назвали новым Христом в прямом эфире всех телеканалов мира. И человечество получило того, кого заслуживало». Начав с того, что, работая в нью-йоркской закусочной, Джереми украдкой плевал, сморкался и мочился в суп посетителям, он в своё время попадает на похороны Папы Римского. У того уже вычистили все внутренности и удалили мозг, чтобы не провонял: прощание-то в жаркую погоду длится неделю. И вот Джереми… оживляет Папу. Потом он совершает ещё множество чудес, а полетать по воздуху и походить по воде – ему что в компот плюнуть. Но, в конце концов, кардиналы его мочат. Рано ещё мессии являться, время не пришло, самим пожить хоцца.
Идея романа тоже неплоха: «Весь мир, весь этот грёбаный мир – это сад Иеронима Босха». Ещё и Брейгеля надо приплести. «Омерзительные слепцы, противные толстяки, открытые беззубые рты, выпученные глаза – это ваша сущность». Я сам придерживаюсь той же мысли о современном человечестве. Но никогда бы не стал ретранслировать её с таким отвратительным натурализмом, как Скоренко. На каждой странице романа – ублюдки, уроды, наросты на теле мирового сообщества. То извращённые совокупления, то вылитое на голову читателя ведро помоев. Конечно, Босх и Брейгель – великие мастера, но разглядывать их картины с удовольствием – губить душу. А уж подражать им – хуже некуда.
Постскриптум. В этом соревновании двух книг победу с незначительным преимуществом отдаю Лебедеву.
Сергей Лебедев. Предел забвения. М.: Первое сентября, 2011.
Тим Скоренко. Сад Иеронима Босха. М.: Снежный Ком М, 2011.
Сравнительный анализ двух поделок из расхожего материала
Два следующих автора – дамы. Но отнюдь не гендерные особенности объединяют романы Людмилы Улицкой «Зелёный шатёр» (издательство «Эксмо») и Маргариты Хемлин «Крайний» (Центр книги ВГБИЛ им. М.И. Рудомино). Скорее, национальные. Да ещё то, что в обоих произведениях главными персонажами являются дети, подростки. И действие происходит почти в одно и то же время: военно-послевоенное, с захлёстом на современность. Трудные годы, требующие быстрого нравственно-духовного и физического взросления. Да ещё Сталин. А как же без него, этого страшного жупела для всех либералов и космополитов? Без него картина мира будет неполной. Сталин и фашисты. Ну и туповатые и бессердечные русские персонажи, конечно.
 |
 |
Улицкая, в частности, описывает ужасные кровавые похороны вождя, в которых едва не погиб несчастный еврейский мальчик Илья, Хемлин – русского полицая, приспешника оккупантов, чуть не пристрелившего другого подростка, Нисла Зайденбанда. Но он убежит. Правда, его друг, Янкель, из-за опять русской девочки Наталки тонет в болоте. А Илья позже знакомится с академиком Сахаровым, жупелом уже черносотенцев, после чего его прессует гадкое КГБ. Но он вырывается из душной темницы – проклятого СССР – и уезжает в свободный Иерусалим. Нисл Моисеевич Зайденбанд, кажется, тоже. Я читал не слишком внимательно, но смысл был понятен заранее. Там, у Стены Плача, они, по идее, и должны встретиться, поскольку бессмертны как литературные персонажи наших дам. Однако это будет уже другая история, которую в очередной раз напишет либо Улицкая, либо Хемлин. Либо ещё кто-то, для кого Россия – страна диких слонов и каяться ей до скончания веков за тайный антисемитизм, а вскоре и за холокост тоже.
Всё тот же знаменитый адмирал Шишков, президент Российской академии наук, боровшийся с библейскими обществами, этими чужеземными агентами влияния, наводнившими Отечество после войны 1812 года, писал: «Слово, хитростью ума испещрённое, ядовитее и опаснее змеи, прельстившей прародителей наших. Оно под различными видами, то угождая сладострастию, то остротою насмешки, то мнимой важностью мудрости, то сокровенностью мыслей, а иногда темнотою и безтолковицей, очаровывает, ослепляет неопытные умы, и часто гнусность порока так искусно умеет облекать в красоту добродетели, что самый зрелый рассудок едва различить может… Язык, под видом просвещения, способствовал возникшему злу скитаться из страны в страну, из дома в дом, из журнала в журнал, из театра в театр. Сперва скрытно, а потом и явно учит, воспитывает, заражает, ослепляет, развращает юношество с тою адскою надеждою, что оно, возмужав и напитавшись заблуждениями, станет сообщать их из рода в род, из поколения в поколения».
Прошу прощения за столь длинную цитату, но она имеет непосредственное отношение и к этим двум романам, один из которых дважды попадал в финал национальной премии «Большая книга», а второй, как сказано в аннотации: «По праву может претендовать на первостепенное место в иерархии главных книг, формирующих идеи, осмысляющих эпоху». Как бы не так.
Постскриптум. Засчитываю в соревновании двух поделок ничейный результат, равный поражению обеих авторш.
Людмила Улицкая. Зелёный шатёр. М.: Эксмо, 2011.
Маргарита Хемлин. Крайний. М.: Центр книги ВГБИЛ им. М.И. Рудомино, 2010.
Сравнительный анализ равновеликого и равнонизкого
 |
Заключительные в моём обзоре персонажи и книги выбраны вовсе не случайно. Уже упомянутый Владимир Новиков с «Александром Блоком» и Тимур Кибиров с «Ладой, или Радостью» (издательство «Время»). О герое первого биографического произведения говорить особенно нечего: великий поэт мирового уровня, великая изломанная судьба. Принявшего в заблуждении революцию, у него не было шансов на спасение. Нет пока такой науки, которая умела бы исследовать в единстве телесную и духовно-творческую жизнь человека. И объяснить с этой точки зрения смерть поэта. Блок умер не от «первичного подострого септического эндокардита, причиной которого был хронический тонзиллит» (так в диагнозе). Тынянов в 1924 году написал: «…Самая стремительность смен, самая жестокость борьбы и быстрота падений – темп нашего века. ХIХ век был медленнее. У нас нет поэтов, которые бы не пережили смены своих течений, – смерть Блока была слишком закономерной».
Двадцать первый век ещё стремительнее, ещё жёстче. Я помню, когда мы учились вместе с Кибировым в МОПИ, он буквально бредил Блоком. Потом, со сменой эпох и «течений», у него появились иные кумиры, типа Бродского, и он поплыл в фарватере своего нового поводыря – Марата Гельмана, погаживая исподтишка на русскую литературу и Россию вообще. Выбранный им приём был до примитивности прост. Берёшь строчку из классика – Пушкина или Державина – и обсмеиваешь её со всех сторон. Как собака обгладывает брошенную ей кость.
 |
Он и написал теперь первую прозаическую книжку о собаке. Действие разместил в русской деревне Малые Колдуны. Снабдил текст матерными похабными частушками: «Здравствуй, Рита! Добрый день! Дай потрогать за п…нь!», «Кому не спится в ночь глухую? – Собаке, сторожу и х…!», «Не е…и мозга мозгу, Я работать не могу!» Словом, в излюбленном стиле демократов-либералов. Но когда посредственный и никудышный поэт, раздутый дешёвой прессой и нахватавший за последний десяток лет кучу продажных премий, начинает писать прозу – дело совсем швах.
По уверению автора, в этой деревне живут одни полные русские идиоты, отморозки, жирные бабы и запойные пьяницы. Да, чуть не забыл, есть ещё один нормальный персонаж – неизвестно как затесавшийся сюда иудей Юлик, будущая светила ветеринарии и особа, приближённая к президенту. Короче, по Улицкой и Хемлин. Ну, разумеется, и главная героиня романа – собачка Лада, которая в результате различных перипетий оказывается в итоге умнее и благороднее всех остальных фигурантов. Включая и самого автора.
Опять обращусь к государственному секретарю России Шишкову, сменившему на этом посту по воле императора пресловутого масонского деятеля Сперанского: «От издания худых, дерзких, соблазнительных, невежественных, пустословных сочинений развращается нравственность, умножаются ложные понятия, темнеет просвещение и возрастает невежество… Худости, рассеянные во множестве книг и часто при первом взгляде непроницаемые, подобно посаженным в землю семенам дают от себя плод, растут и умножаются, заражая молодых людей сердца и умы».
Не понимаю, и чего это так восхищался этим якобы осетином в своей недавней статье, опубликованной в нашей газете, Валентин Курбатов из Пскова? Меня это аж покоробило. Глаза разуйте.
Постскриптум. Победил Блок, нокаутом.
Тимур Кибиров. Лада, или Радость. М.: Время, 2010.
Владимир Новиков. Александр Блок. М.: Молодая гвардия, 2010.
Александр ТРАПЕЗНИКОВ
Добавить комментарий