Где сливаются Волга и Амур

№ 2011 / 28, 23.02.2015

Ульчская по­этес­са Ма­рия Де­чу­ли пи­шет на рус­ском язы­ке. Это­му есть свои при­чи­ны, и это мно­гое, – поч­ти всё! – оп­ре­де­ля­ет в её твор­че­ст­ве. В чис­ле сво­их учи­те­лей она на­зы­ва­ет преж­де все­го клас­си­ка ульчской ли­те­ра­ту­ры Алек­сея Валь­дю.

Ульчская поэтесса Мария Дечули пишет на русском языке. Этому есть свои причины, и это многое, – почти всё! – определяет в её творчестве. В числе своих учителей она называет прежде всего классика ульчской литературы Алексея Вальдю. Но и нанайца Андрея Пассара, и русских дальневосточных поэтов: М.Асламова, Н.Кабушкина и др. И это понятно: в её творчестве сплелись воедино две культурные ветви: русская, идущая от матери, и ульчский «орнамент» отца. Её мать – Анна Александровна – родилась и выросла на Волге. Прадед М.Дечули – плотник Василий Майоров из Саратова, дед – Александр Афиногенович Яковлев – всю жизнь был рыбаком, пропал без вести в гражданскую войну. Бабушка – Мария Васильевна – растила троих детей одна. В 1939 году Анна Александровна с первым (русским) мужем – как плановая переселенка – приехала в ульчское село на Амуре. И тут трогательная деталь, в которой, может быть, совсем не случайный знак судьбы, ведущий прямо к нашей героине, её поэзии: «Единственным нарядным платьем у моей будущей мамы в то время было платье, перешитое из платья Лидии Руслановой, подаренное певицей моей бабушке – Марии Васильевне».

Судьба матери вошла в стихи:

В камышах стареет ветер. Каспий нянчит рыбаков. Волга катит на рассвете Волны, вольные, как кровь. Астраханские арбузы Снятся маме по ночам. Дыни жёлтые, как бусы, Тихо катятся к ногам. Но судьба ей повелела В край таёжный залететь, Чтобы дочь её сумела Песню Севера пропеть.

Судьба отца тоже неординарна: «Мой отец, Дейчули Пётр Никитович, одним из первых среди ульчей получил среднее специальное образование, окончив педучилище в Николаевске-на-Амуре. Занимая в деревне различные важные должности (учитель начальных классов, заведующий клубом, председатель сельсовета, руководитель колхоза), он всё свободное от работы и семейных забот время посвящал чтению книг и этим своим увлечением «заразил» всех нас, своих детей. Бывая в райцентре, на деньги, предназначенные на то, чтобы перекусить в столовой, он покупал книги для детей. Среди них мне запомнились «Сербские сказки», «Японские сказки», «Сказки Андерсена». А красочные иллюстрации в журнале «Огонёк», бессменным подписчиком которого он был в течение не одного десятка лет, заменяли детям посещение музея, будили воображение. В редкие вечера он соглашался на уговоры рассказать нам сказку или легенду, и мы слушали, затаив дыхание. Почему-то особенно ему нравилось рассказывать, а нам слушать – страшные сказки и легенды с таинственным непредсказуемым сюжетом. Он был интересным рассказчиком, знатоком ульчского фольклора». Об ульчских корнях своих поэтесса рассказывает: дед, Дечули Никита Данкивич, родился в 1888 году в Удане. «Ульчское его имя – Кавта – стало впоследствии фамилией родных братьев моего отца, который единственный в семье при получении паспорта взял фамилию рода, но почему-то добавил букву «й» – Дейчули. В моём литературном псевдониме эта буква вновь исчезла из моей девичьей фамилии, вернув ей первоначальный вид. За успехи в учёбе, которая ульчским детям давалась с трудом по причине языкового барьера, дедушка Кавта за прилежание был награждён иконой. Мать моего отца – Ытыкы Морековна Самар – родилась, с его слов, в 1890 году в стойбище Унда Комсомольского района».

Сделай дудочку, отец, из тальника. Будет песнь моя на слух всегда легка. Будет песнь моя, поверь, всегда проста. В жизни просто всё – от «мама!» до креста.

О своей «простой» жизни поэтесса сама рассказывает: «Не будь ко мне строг, дорогой читатель. Ведь на протяжении всей жизни творчеству отдавались скудные крохи моего свободного времени. Я всегда жила и живу сегодня обычной жизнью своей современницы. Работа, домашнее хозяйство, дети. Нелёгкий физический труд с детских лет. Наравне с другими детьми я косила сено, носила воду на коромысле, окучивала и копала картофель. Повар (в семье редко было – вплоть до настоящего времени – менее шести-семи едоков), прачка, посудница в одном лице. Вырастила троих детей, заботилась о своих престарелых родителях, которые в последние годы жизни, страдая тяжёлыми недугами, проживали со мной. Отдавала все силы работе – сначала врача, позже – журналиста. Ведь – увы! – труд поэта, особенно сегодня, не востребован, на него не проживёшь. Последнее десятилетие ушедшего века, как и для большинства россиян, оказалось для меня испытанием на прочность: нехватка средств на обучение детей, тяжёлая болезнь маленькой дочки, болезнь и смерть родителей, невозможность устроиться на работу то для одного, то для другого члена семьи… Поэтому, к сожалению, многим моим замыслам не удалось осуществиться. Зато я, может быть, лучше других знаю «изнанку жизни», что, несомненно, наложило отпечаток на творчество. Я заслужила право говорить от лица простой женщины – ульчанки, дальневосточницы, россиянки. Сегодня я говорю своим стихам: «Счастливого пути! Пробивайте себе дорогу сами».

Ульчское и русское начала соединились в её творчестве, как Волга-матушка и Амур-батюшка. Это сочетание всё объясняет и является точкой отсчёта, источником силы и слабостей поэзии М.Дечули. Если по стихам и поэмам, сказкам Андрея Пассара можно изучать нанайский фольклор, то у Дечули не так. Лишь в некоторых её стихах прорываются мотивы ульчского фольклора, по которым можно частично воспроизвести мифологическое сознание маленького дальневосточного народа, встречаются образы тотемных животных: медведя, тигра.

Чрезвычайно характерно стихотворение «Медвежий праздник», в котором миф соединяется с личной судьбой, судьбой первого поколения ульчской интеллигенции, судьбой всего народа, в котором своеобразно сочетаются орнамент мифа и узор современного русского стиха, современной социальной задачи:

Я – медведица, я выкормлена вами, В тесном срубе долго я жила, Долго так, что вы забыли сами, Кто принёс, а я сама пришла. Я пришла игривым медвежонком, Не подозревающим, зачем Все вы – дети, вы и ваши жёны – Стойбищем меня встречали всем. А потом – глухое заточенье, Корм обильный, словно на убой. И в другой душе зажглось бы мщенье, А в моей – седой тоски прибой. А в моей – живое пониманье, Что вы сами – пленники свои: Ваши души срубами незнанья С детских лет до боли стеснены. Я – медведица, я выкормлена вами. Срок настал! Сегодня я сама Накормлю вас мясом и мозгами, Дикой кровью своего ума. Собирайтесь! Погулять ведите, Бегайте со мною по реке. Вон стоит старейшина, смотрите, С древним луком в старческой руке. Подведите, бок подставлю, болью На одно мгновенье захлебнусь. Но поверьте, я пришла с любовью, Я пришла, чтобы сказать: «Не трусь! Разломай, народ, тот сруб, что тесен Для души, для солнечной мечты, Для широких, вольных, смелых песен – И тогда счастливым станешь ты!»

Мне кажется, что «Медвежий праздник» – программное стихотворение М.Дечули, на котором стоит её поэзия, выстраиваются её отношения с жизнью, со своим народом. В нём звучит важная для поэтессы тема жертвенности, самопожертвования, тема, проходящая через всё её творчество. Но внутренняя задача, поставленная перед собою М.Дечули, на мой взгляд, совсем не сводится к воспроизведению ульчского «орнамента». Она постоянно стремится вырваться на «большую дорогу» русской поэзии. И скажу сразу, попытка эта не совсем удачна, и не могла быть иной. Там, где М.Дечули отходит от национального мифологического мышления, она редко остаётся столь же яркой и интересной, неповторимой, как в стихах с ульчским «орнаментом». Может быть, неверно или слишком схематично понята задача: «влить» маленькую ульчскую культуру в большую общечеловеческую. Может быть, дело поэта, даже просветителя, не в том, чтобы «соединять», а в том, чтобы – хранить. Хранить – и только. А остальное решится само собой. В период интернациональных теорий, правда, казалось, что поэты и художники сами по себе управляют этим «Божьим» процессом.

В сборнике «Предзимье» (Хабаровск, 2003) есть знаковые стихи, в которых поэтесса пытается не только опираться на фольклор, но и воспроизводить мифологическое сознание родного народа в его столкновении с иными сознаниями и эпохами. Так, стихотворение «Тигр» проникнуто глубоким скепсисом в отношении «христианской цивилизации», и предпочтение отдаётся неизменяемому миру древнего мифа:

О верный зверь, возьми меня с собой В иное измеренье дней и лет, Где нет добра и зла, где счастья нет…

Но это вовсе не философская лирика, а только настроение, и притом женское: попытки философствовать М.Дечули не удаются. А таких попыток у неё немало. И это, конечно, ложный путь, желание «подвести итоги», заговорить на языке стареющей мудрости – здесь явно отдаёт «литературой». Сюда же, к этим неудачным «философским» стихам относятся и стихи, в которых затронута христианская тема, новая в творчестве Дечули, но так и не поддавшаяся ей. Её Христос – странный и малодушный философ. Он дорог М.Дечули разве что тем, что тоже является своего рода «просветителем» и приносит себя в жертву (вспомним медведицу):

«Знать, плохо вас, люди, учил я – Чужды вы моей простоте. Как низменны ваши желанья, Как жалок всей жизни обряд! Зачем я прошёл сквозь страданья, Оплёван, поруган, распят?»

В «Предзимье» – лирика зрелой и, может быть, немного уставшей женской души. Подведение итогов жизни, творчества. Недаром книгу открывает авторское слово, да ещё с откровенным заголовком: «Всё – возвращаю. Всех – благодарю». И всё же соединение струй Волги и Амура в творчестве М.Дечули принесло свои плоды. Даже там, где она обращается к обычным темам, обычной медитативной лирике, неуловимо проявляется тяга к фольклору, к народной мудрости, и – более того – спокойному и тоже идущему от народа, а не от личности – созерцанию:

Подстригли волосы стрижи. Скажи мне что-нибудь, скажи! Но он молчит, огромный круг – Обрыв и лес, река и луг. Молчат черёмухи цветы, Молчишь, далёкий, где-то ты, Молчит весенняя трава, Как будто вымерли слова. Как будто в мире всё уже Достигло цели в вираже И, успокоившись, молчит. И тайну бережно хранит.

Или в стихотворении «Мотыльки падают в воду»:

В бликах неба бирюзовых, В светлой памяти реки, В думах вечера багровых Белым снегом – мотыльки. Вьются, лепятся, стремятся, Что нащупают – облечь. С тихим шелестом струятся, Не желая жизнь беречь. Это ль жизнь – что дуновенье! Это ль смерть? Прими, река, Каждой жизни – по мгновенью, Вместе – долгие века!

Вот эта простота и чистота голоса русских и написанных на русском языке стихов – главный «продукт», вышедший из реторты её бинациональной поэзии. К счастью, таких стихов у М.Дечули – в избытке. Здесь нет новых путей, нет чего-то сверхоригинального. Но есть чистый узор облаков, отражённых в водах Волги и Амура.

Владимир МЕЛЬНИК,
доктор филологических наук