Изумляемся вместе с Сергеем Шаргуновым
№ 2011 / 35, 23.02.2015
Жизнь американского десантника Джозефа Байерли была похожа на приключенческий роман.
Книга будет интересна не только тем, кого интересует история двадцатого века и страшной войны, но, пожалуй, и тем, кого интересует судьба.
В АДУ СКАЛЯТ ЗУБЫ
Жизнь американского десантника Джозефа Байерли была похожа на приключенческий роман.
Книга будет интересна не только тем, кого интересует история двадцатого века и страшной войны, но, пожалуй, и тем, кого интересует судьба. «Судьба» – хочется произносить опять и опять, читая про удивительные приключения десантника. Этим парнем судьба играла причудливо, как хотела, точно бы в назидание современникам и потомкам: «Во, как я могу!» Сам герой благодарил за чудеса Всевышнего в американском бодром стиле:
«Я уверен, что создал для Бога много работы».
 |
Его сбрасывали в оккупированную немцами Францию для связи с Сопротивлением, он был среди первых американцев, высадившихся в Нормандии. Пройдя через бои, плен, берлинское гестапо, лагеря, линию фронта, Джо Байерли сражался с немцами в советском танковом батальоне.
Ближе к финалу русские отправляются на Берлин, где погибнет четверть миллиона. Герой прощается со своим командиром, своим Майором, девушкой, которая, очень вероятно, погибла при взятии Берлина, ведь он её никогда уже не найдёт. Её глаза блестят от слёз.
«Я отдаю честь и говорю «Proshchai, tovarish». Ты держалась до конца. Больше, чем кто-либо другой, ты выиграла войну. И вместе с ней сердце Джо».
Здесь же в книге – встреча Джо с маршалом Жуковым в военном госпитале. Жуков поднял кулак, как стакан во время тоста, и сказал: «Sherman tanks!», имея в виду американские танки, прущие на Гитлера. В ответ Джо фыркнул в своей характерной манере и ответил тем же паролем. Жуков пожал ему руку, как будто только они вдвоём поняли, о чём речь.
Вернувшись в США, Джо всё ещё в форме был приглашён на пресс-конференцию. Офицер резко прервал интервью, когда Джо добрался до времени, проведённого с русскими. Ведь Джозеф Байерли, несмотря на ранения и страдания, кромешный ужас, снег и водку вместо лекарств, сердцем прикипел к России. Через двадцать пять лет он вновь приехал в СССР – к своему сыну, который стал учиться в Ленинградском университете, и обнаружил:
«В Америке многие с трудом вспоминают о Второй мировой войне. А народ России не может забыть и никогда не забудет её».
На войне он пережил чудовищное. Людей не щадили. Людей не считали за людей. «Видите эти широкие улыбки? Действие высокой температуры. В аду все скалят зубы», – объяснял ему узник Освенцима, показывая на лица мёртвых. Однажды Джо зачерпнул снег, чтобы растопить, и наткнулся на чью-то руку. Он часто думал о том неизвестном мертвеце и вспоминал снег и руку. И возвращаясь мысленно в Россию и на войну, всякий раз чувствовал себя очень маленьким.
В книге видна безумная война и честная история отдельного солдата, которого сквозь ад словно бы проводит ангел, приземлившийся из рая.
Томас Тейлор. Американский солдат в советском танке. – М.: Издательство ОСЛН, 2011.
ПЬЯНЫЙ МАТРОС
Исповедь. Простой и свободный монолог русского советского человека о самом себе, а значит, и обо всём на свете, не исключая небесные созвездия.
 |
Дмитрий Добродеев написал о том, что пережил. Его лирический герой Иван – переводчик, ездит по странам социализма с профсоюзными делегациями. В конце 80-х проникает из ГДР на Запад. Жена с дочкой остаются за спиной, думает, что временно, но получается навсегда. Это книга вспышек. Общение с различными спецслужбами, стремительный крах СССР и «восточного лагеря», одиночество, безнадёга, выживание, заработки, мистические поиски, здоровый цинизм, женщины, музыка. Пиво, водка, пиво, снова водка. Здесь же – бесчисленные встречи с диссидентами, перебежчиками, героями перестройки, бывшими власовцами, американцами, немцами… Все персонажи – от Геннадия Янаева до Андрея Синявского – выписаны красочно, беспощадно и загульно-размашисто в лучших традициях Луи Селина. И даже горемычные возлияния расписаны так душевно, что хочется немедленно выпить.
В конце концов, Иван устраивается работать на радио «Свобода» в Мюнхене. Показан колоритный мирок, где уживаются «русопяты» и «русофобы», все веселятся, повинуются дяде Сэму и живут совершенно по-советски. Отдельная глава посвящена головокружительной, но тоскливой судьбе Олега Туманова, бывшего главреда русской службы радио «Свобода» и по совместительству агента КГБ, успевшего перебежать обратно в Москву, где он умер в 1997-м. А Иван снова приезжает в Москву в 1993-м, навещает ставших чужими жену с повзрослевшей дочерью. Он попадает в кровавую осень, а следом на тошный банкет новых – пир победителей. А после, ночью:
«Иван в номере, чистит зубы, моет руки и никак не может отмыть запах рыбы. Ему снится сон: он уплетает осетрину и не может остановиться, глотает жирные куски, давится…»
Книга Добродеева ценна тем, что автор решился написать её без оглядки на любых цензоров и соглядатаев. Он разуверился, кажется, во всём, и этим идеалистичен. Так задубевшая на холодном ветру кожа – самая нежная, кровоточит. И сколь бы ни были злы и тяжелы его мысли, он всё равно оправдывает свою красивую фамилию. Пьяный, засыпая на полу, его герой, Иван Д., просит об одном – быть отпетым однажды по православному обычаю.
В романе Добродеева дана острейшая критика Запада и «изряднопорядочного» бесстыдства, но и показан постылый «совок». Здесь с болью и тоской написано о Родине и здесь же – отчаянная любовь к ней. Во сне, после попойки, в конце каждой главы, Родина наплывает миражами и воспоминаниями.
«Иван начинает карабкаться, он карабкается как пионер на шест, обхватывая коленками мачту, подтягиваясь, закрывая глаза. Вокруг – море, синяя бухта. Внизу раздаются аплодисменты, но кто-то кричит: «Мы потеряли Севастополь!»
Во сне герой возвращается к себе – настоящему.
Дмитрий Добродеев. Большая svoboda Ивана Д. – М.: Ад Маргинем, 2010.
ВОИН «МИРНОГО ДУХА»
Вряд ли найдётся много тех, кто безоговорочно согласится с автором, который круто и сурово обращается с Блоком и Маяковским, Цветаевой и Солженицыным. Однако совершенно очевидно, что при всей спорности отдельных литературных оценок и пристрастий Павлова и его полемических выпадов, способных кого-то обескуражить, в главном он будет до прозрачной ясности близок огромному числу читателей. Потому что главное у этого бесшабашного критика – совсем не воинственность. А может быть, нечто обратное – «дух мирен», который надо, по Евангелию, «стяжать».
 |
Юрий Павлов воспевает и любит светлую словесность Казакова, Рубцова, Шукшина. Для него в бурном море искусства есть особый спасительный остров – русская литература. Подлинная русскость неотделима для Павлова от православного мировоззрения. Оно, как я понимаю, не всегда связано с воцерковлённостью, но всегда определяется честностью, сердечностью, и чистотой.
По мысли критика, очень важно, чтобы художник не пренебрегал народом, если возможно – деревней, средой простой и порой грубой, а наоборот – погружался в неё. Отсюда даётся важнейшая прививка совести и лада, как это случилось с прозаиком Юрием Казаковым, выросшим на Арбате. Изначально через родню подготовленный к преодолению городских и книжных пределов, он словно бы «заново родился», оказавшись в волшебном мире архангельских деревень. Вообще, о Казакове одна из лучших статей книги.
«Мы с дочкой гуляли по Геленджику. Любовались сине-зелёно-чёрным морем, убегали от набегавших волн, собирали ракушки, кормили быстрых чаек и неуклюжих нырков, гладили и нюхали нашу сосну…».
Вернувшись домой, автор открыл свежий номер «Литгазеты», прочитал о смерти Казакова и зарыдал.
В книге Павлова я обнаружил существенную мысль: в традициях русской литературы – особое отношение к смерти. Никогда не радоваться чужому уходу, пускай враг погиб. Не смеяться по поводу смерти, не ёрничать и не зубоскалить. Автор приводит пошлый и дурной пример, когда некий остряк-литератор на вопрос о супругах Чаушеску: «Зачем же им перед расстрелом смерили давление?», ответил: «А вдруг не выдержат».
Безусловно, в этой книге языковой и художественный анализ уступает смысловому, но такова позиция автора, его, так сказать, приоритет. Павлов видит «левую» и «правую» литературы. «Левая» в его понимании – дух злобы, мести и гордыни. С ней-то «ради мира» он и сражается мечом-кладенцом. Поле битвы Павлова – это не наив или галлюцинация, а убеждения, подтверждённые судьбами таких писателей, как Владимир Личутин, Валентин Распутин, Леонид Бородин.
Павлов рассказывает любопытные подробности сложных взаимоотношений между почвенными и либеральными диссидентами в Советском Союзе. Например, цитирует письмо заключённого писателя Даниэля о заключённом писателе Бородине, доставленном в лагерь: «Запахло кваском». Интересна в книге и статья о писателе Владимире Максимове, которого я знал лично. Он, как известно, был выдворен из Союза, возглавил крупнейший журнал эмиграции «Континент», но, вернувшись в постсоветскую Россию, начал печататься в просоветской газете «Правде» с острыми статьями. Впрочем, таков был удел и других недавних изгнанников – вспомним Александра Зиновьева. Боль за Россию и невозможность действенно ей помочь мучила и подтачивала Максимова: здесь с автором я согласен полностью.
Итак, Юрий Павлов выпустил очередную полемичную и жёсткую книгу. Но дух в ней мирен. Очевидно одно: и в литературе, и в литературном процессе важна полифония, то есть многоголосье. Слишком отчётливо и иной раз – оглушительно слышны те, кто декламирует мнения, противоположные этому кубанскому критику. Хотя бы поэтому его книгу нельзя не заметить.
Юрий Павлов. Человек и время в поэзии, прозе, публицистике. – М.: «Литературная Россия», 2011.
 |
Сергей ШАРГУНОВ
Добавить комментарий