Читаю Вацлава Михальского

№ 2011 / 35, 23.02.2015

Об­ни­ща­ли лю­би­мые ре­ки, пе­ре­сох­ли ле­са, в ко­то­рых со­би­рал по 300 бе­лых до обе­да и ау­кал­ся с дру­зь­я­ми. Иных уж нет, а те да­ле­че…
Но ос­та­лись лю­би­мые кни­ги. И эту по­след­нюю ра­дость ни­кто у ме­ня не от­ни­мет, не при­ва­ти­зи­ру­ет.

Обнищали любимые реки, пересохли леса, в которых собирал по 300 белых до обеда и аукался с друзьями. Иных уж нет, а те далече…

Но остались любимые книги. И эту последнюю радость никто у меня не отнимет, не приватизирует.

За окном гудит холодный ветер, а у меня возле дивана светится ночная лампа, и я читаю Вацлава Михальского, друга юности, перед которым должен повиниться – я не представлял, какой он замечательный писатель…

Читаю «Весну в Карфагене» – роман о жизни белой эмиграции. Дочь адмирала, русская графиня Маша, отплывшая с эскадрой Врангеля из Севастополя… Зелёная закладка в книге Чехова, суфлёрская таинственная будка, обклеенная папье-маше и пахнущая мышами…

И никаких реминисценций, привкуса вторичности.

Откуда у Михальского такая точность и свобода передвижения во времени, которое не прожил, в котором не был? Откуда он всё знает? Ведь там на каждой фразе тебя подстерегает скованность, забытые особенности речи, имена и множество «коварных» мелочей, исчезнувших из жизни. Кажется, Томас Манн сказал, что образование к избранным приходит во сне.

Да, было и другое – литинститутское. Два студента, два провинциала, мы жили целый год в одной комнате, читали Бунина и Блока, каждый вечер я шёл стирать единственную белую рубаху, и никогда мы не ругались матом, не орали песни, босиком не шлёпали в туалет, кому-то мы не нравились, но я отвлёкся…

Потом Михальский долго жил в Махачкале, да и в Москве он не прибился ни к одной литературной группе, особый склад души и неприязнь к публичной жизни определили его судьбу.

«Читаем Катеньку. Я в восторге» (Из письма Дмитрия Сергеевича Лихачёва – Вацлаву Михальскому. 1997 г.).

«Неискушённому проза Михальского может показаться традиционной, но опытный глаз видит её новизну. Она как бы ещё раз подтверждает золотое правило: что талантливо, то и ново» (Валентин Катаев о романе Вацлава Михальского «Семнадцать левых сапог»).

Этот роман, написанный Михальским в 26 лет, мог бы принести ему признание, но был опубликован только в Махачкале, в Москве его печатать не решились.

И ещё о «Весне в Карфагене»: никто из современников не обладает таким самозабвенным даром – писать о женщине и видеть мир её глазами.

После Льва Толстого женщина в романах и рассказах написана как бы со стороны… Даже у Бунина – не чувства Лики, а чувства к ней.

Определение – читательское счастье – я не встречал, но знаю, что оно не изменилось – уютный свет от лампы, ветер за окном и книга, – классический роман Вацлава Михальского.

Вслед за «Весной в Карфагене» в течение десяти лет один за другим вышли упоительные романы «Одинокому везде пустыня», «Для радости нужны двое», «Храм согласия», «Прощённое воскресенье» и, наконец, последняя книга эпопеи – «Аvе Маriа».

Нет, не последняя, но завершающая книга огромной (в географическом и историческом масштабе) эпопеи Вацлава Михальского – вышла к своим читателям. К тем, кто не нахватался жгучих телесплетен и сенсаций, не потерял способность обоняния и осязания к тонкому вкусу хлеба и воды.

От революции (17-го года) до революции (91-го года) прошли две героини, две графини, две кровные сестры, одна под пальмами Туниса, другая под берёзами России, изумляя неизбывной женственностью и жизнелюбием, способным даже из страданий излучать сияние.

Вацлав Михальский продлил своими книгами классическую русскую литературу в ХХI век. Да, продлил на радость тем, кто устоял в бедламе алчности и хамства денег. И завершающий роман даже своим названием звучит как заклинание: – Аvе Маriа.

Игорь ШКЛЯРЕВСКИЙ,
Лауреат Пушкинской премии 1999 года,
Лауреат Государственной премии СССР