Тайны восточной кухни

№ 2011 / 38, 23.02.2015

Тек­с­ты ли­де­ра груп­пы «Му­мий Тролль» Ильи Ла­гу­тен­ко, как и дру­гую рок-по­эзию, вряд ли сле­ду­ет оце­ни­вать с те­ми же кри­те­ри­я­ми, что «обыч­ную» по­эзию, но столь важ­ный пласт сло­вес­но­с­ти, так или ина­че, тре­бу­ет ос­мыс­ле­ния.

Попытка хирургического изучения текстов Ильи Лагутенко

Тексты лидера группы «Мумий Тролль» Ильи Лагутенко, как и другую рок-поэзию, вряд ли следует оценивать с теми же критериями, что «обычную» поэзию, но столь важный пласт словесности, так или иначе, требует осмысления. Как у человека, родившегося в 1980 году и с тех самых пор живущего во Владивостоке, образы и цитаты «Мумий Тролля» у меня давно в крови. Свои ощущения от них я и попытаюсь привести в некоторый порядок, не без сожаления отказавшись от анализа музыкальной составляющей.

Простые вещи под шифром

Поначалу я воспринимал эти песни как нарочито абсурдные, сюрреалистические. Обо всём и ни о чём; нагромождение эмоций и образов, которые могут быть яркими и интересными, но не желают собираться в единую понятную картинку.

Один из ключей к пониманию текстов «Мумий Тролля» я нашёл, попробовав воспринять их буквально (тем более что даже чисто бытовых деталей здесь хватает: «нас сильней выводит капающий кран», «упрёки твои, что денег так мало» и прочие «трамвайные передряги»). Из мемуаров музыканта Алексея Рыбина можно узнать о знаменитых «алюминиевых огурцах» Виктора Цоя – оказывается, Цой собирал в колхозе огурцы, которые на раскисшем поле «имели вид… неорганических предметов – холодные, серые, скользкие, тяжёлые штуки, алюминиевые…». Нечто подобное находим в одном из интервью Лагутенко, где он объясняет свою строчку «Мне под кожу бы, под кожу мне запустить дельфинов стаю». Здесь легко углядеть наркоаллюзии, но, по словам Ильи, ему просто «всегда очень нравилась фраза из песни Коула Портера I’ve got you under my skin, прочувствовать кожей…».

К такому буквальному восприятию, наверное, непросто приспособиться людям, не знающим о том, что выходец из Владивостока Илья Лагутенко сознательно зашифровывает в текстах чисто местные реалии. Те самые огурцы у него с успехом заменяет морская капуста: «Помельче порежу морскую капусту. Не знаю, ты любишь ли? Но будет вкусно». Матросы и компАсы (с ударением на второй слог, по-морскому) – отсылка к службе Лагутенко на Тихоокеанском флоте; и так далее.

Больше всего местных деталей – в хите «Владивосток-2000». Это эпос Владивостока 90-х – бандитского портового города, причём поначалу отсылка к 2000 году была не ретроспекцией, а мрачноватым прогнозом. Потом песня о скором несветлом будущем превратилась в полупублицистический памятник жутковато-романтическому («крабово-кровавому» – определение Дмитрия Быкова) Владивостоку недавнего прошлого. «Вода отравится, погаснет свет, утихнет звук…» – всё это можно понимать прямо: света в 90-е у нас вечно не было, с водой в городе тоже всегда были проблемы. «Колёсами печально в небо смотрит круизёр…» – тогдашняя криминальная мода. «Рельсы вылезали из кармана страны» – Приморье на карте России действительно похоже на карман, и во Владивостоке заканчивается Транссиб. «Быть может, откопают через тысячу лет в фантиках жвачки и осколках монет» – ощущение необратимой деградации и предчувствие локального апокалипсиса, поэтому и «уходим, уходим, уходим» – то ли «к верхним людям», то ли просто в иные края (говоря языком демографов – «естественная и миграционная убыль»).

«Редкий, красивый, смелый»

Лагутенко не похож на таких «социально-политических» рокеров, как Борзыкин или Шевчук. Однако он отнюдь не столь аполитичен, как может показаться. Стихи Лагутенко напоминают айсберги. «Контрабанды» – текст, можно, сказать, геополитический и даже имперский, сшивающий Москву с Магаданом и Чукоткой. В нём утверждается, что «нам потепление не вредно»; рефреном проходит призыв расписать яркими красками «такую серую и нудную зиму», что заставляет вспомнить известную книгу «Почему Россия не Америка» экономиста Андрея Паршева, доказывающего, что многие беды России – от её холодного климата.

Композиция «Прости, киска» (в английском варианте – Sorry, tiger) прямо рифмуется с общественной деятельностью Лагутенко по охране амурских тигров. Эта деятельность, возможно, больше, чем просто дань дальневосточным корням. Ведь сам Лагутенко, характеризуя тигра как зверя «редкого, красивого, смелого», говорит, что именно такой он считает и музыку группы «Мумий Тролль».

В текстах «Мумий Тролля» перерабатывается окружающая реальность. Это даёт основание одним – как Эдуард Лимонов – восхищаться ими: «Парень не боится включать в свои стихи происшествия из газет» (в подтверждение Лимонов цитирует «Утекай!» и «Владивосток-2000» – самые, может быть, тревожные и отчаянные). Другим – как владивостокский поэт старшего поколения Борис Лапузин – та же самая особенность текстов Ильи даёт повод возмущаться: «В бессмыслице… стихотворного бреда чётко выделяются опорные слова… Такие слова, как «наркоманы», «дурман», «кошмары», акцентированно подчёркнутые рифмой, работают на подсознание подростка… и, в конце концов, начинают диктовать поведение». С этим я не соглашусь: Лагутенко не столько формирует, сколько отражает действительность, выступая зеркалом, но не простым, а волшебным. Псевдоабсурдизм, замаскированная под абстракцию конкретика – такой мне видится одна из характерных черт творческой манеры Лагутенко.

Улыбка как художественный метод

Другим ключом к пониманию текстов Ильи Лагутенко представляется его фирменная улыбка, о которой музыкант даже спел особо: «50 грамм нежности на сдачу, моей улыбки вам в придачу». Это, видимо, тот случай, когда черта натуры превратилась не только в элемент сценического образа артиста, но и в призму, преломляющую текст.

Улыбка не только дополняет, но порой меняет смысл текста. Слова иных песен Лагутенко сами по себе могут показаться не менее депрессивными, чем тексты Цоя для «Кино» или Кормильцева для «Наутилуса», но в сочетании с манерой подачи возникает ни на что не похожее эклектичное блюдо. Эстетский, иногда даже приторный вокал – и одновременно жёсткие, нервные тексты: «Он порежет меня на меха», «Падают сбитыми «Ил-62» и повисают на проводах»… Трагическое содержание («Мы ляжем по разные стороны полос», «Музыка сорвалась – ты меня убил», «Срезав крылья о стекло, задохнувшись петлёй», «Шофёра найдёшь своего утром мёртвым совсем») реализуется совсем в ином ключе. В самих текстах, да, присутствует осознание трагизма человеческой жизни, но манера исполнения нейтрализует этот трагизм, как бы примиряя человека даже с неизбежностью собственной смерти: «Всё не так уж важно…». В этой кажущейся несочетаемости содержания и формы – ещё один секрет «Мумий Тролля».

Инопланетный гость

У Ильи Лагутенко особое отношение к космической теме: тут и «Инопланетный гость», и «Медведица», и «Доброе утро, планета», и «Расстегнул бы твой тугой скафандр…», и «Воспитанник упавшей звезды», и «Начистить звёзды, чтоб всем было светлей»… На одной из пресс-конференций Лагутенко сказал о своих мечтах – «дать концерт на Луне, прожить тысячу лет». Тут слышится эхо не только Циолковского, но и Николая Фёдорова. Илья Лагутенко – прямой наследник русских космистов.

Напрашивается параллель с Гагариным. И Гагарин, и Лагутенко – ярко-синеглазые, невысокие, подвижные, обаятельные, со знаменитыми улыбками; один погиб в 1968 году, а второй, что интересно, родился в том же году. В «Доброе утро, планета» у «Мумий Тролля» находим: «Когда всех нас, голубоглазых парней Земли, прижали бёдрами, скрутили в узлы, и посадили на ракеты борт, и увезли на берега Луны…». В только что вышедшей ЖЗЛ-биографии первого космонавта, написанной Львом Данилкиным, автор доказывает: «миф Гагарина» был связан не только с пропагандой, но и с тем, что история Гагарина чётко соотносилась с мифом о Христе (полёт в космос – символическая гибель, успешное возвращение – воскресение). Лагутенко ещё раньше спел ровно то же: «Доброе, доброе, доброе утро, планета, я возвращаюсь с того света».

Да и сами по себе тексты «Мумий Тролля» – отдельный космос со своими физическими и синтаксическими законами. Лагутенко ставит эксперименты и над русским языком тоже. С улыбкой любопытного вивисектора язык ломается и выворачивается автором наизнанку, словно проверяясь на прочность.

До последней капли моря

Дальневосточная экзотика – одна из главных линий в текстах владивостокца-китаеведа Лагутенко, даром что он давно вращается на иных орбитах. Это касается не только «Мумий Тролля», но и других проектов музыканта – от группы «Горностай», подлинный смысл названия которой поймут только владивостокцы, до книги «Владивосток-3000», которую Лагутенко обещает выпустить уже нынешней осенью.

Интересен образ моря. «Пропадём насовсем, сгинем вдруг в океан…» – началом начал и концом концов выступает не мать-земля, как всегда было принято в России, а море. «До последней капли моря…» – здесь океан символизирует саму жизнь. Даже в вокале Ильи, кажется, слышатся интонации тихоокеанских чаек.

Но все эти многочисленные легко узнаваемые приметы владивостокского хронотопа рубежа веков – сопки, волны, крабы, матросы, Шамора, бандиты, фуникулёры, тайфуны – не подаются «в лоб». Простая мысль излагается таким образом, что кажется вспышкой, фантомом, клоком морского тумана, оставшимся в руке обрывком ламинарии из растаявшего сновидения.

Лагутенко со своей командой дал голос безъязыкому поколению безъязыкой территории – российскому Дальнему Востоку конца ХХ века. Это благодаря «Мумий Троллю» вот именно что «мне чайки вдруг запели на знакомом языке». Дальневосточная мифология оказалась выведена на культурную орбиту, покинув гетто провинциальности. Возник особый мир, где в подворотнях обитают «маниаки», валяются кверху колёсами взорванные джипы, где от любви умирают бандиты и перевозится контрабандой тепло сердец в контейнерах. Это мир «Мумий Тролля», но одновременно и мир Владивостока – пусть даже Владивостока какой-то иной, параллельной реальности.

Василий АВЧЕНКО,
г. ВЛАДИВОСТОК