Всё тебе, певучее слово…
№ 2011 / 43, 23.02.2015
2 ноября исполняется 100 лет со дня рождения критика и литературоведа Константина Ивановича Поздняева (1911–2000). Его помнят как глубокого кропотливого исследователя отечественной поэзии
Константин Поздняев о Николае Рыленкове
2 ноября исполняется 100 лет со дня рождения критика и литературоведа Константина Ивановича Поздняева (1911–2000). Его помнят как глубокого кропотливого исследователя отечественной поэзии, автора книг и статей о творчестве таких поэтов, как Павел Антокольский и Борис Корнилов, Алексей Недогонов и Борис Ручьёв.
В 1963 году К.Поздняев стал главным редактором еженедельника «Литературная Россия». «Идеально образцовый редактор», как охарактеризовал его Корней Чуковский, Константин Иванович без малого полтора десятилетия возглавлял печатный орган российских писателей, объединяя и сплачивая вокруг издания наиболее талантливых мастеров слова – В.Шукшина и В.Распутина, В.Солоухина и П.Проскурина, Я.Смелякова и В.Фёдорова, С.Орлова и М.Луконина, Р.Гамзатова и К.Кулиева… Среди постоянных авторов еженедельника был и Николай Иванович Рыленков, создатель одного из лучших поэтических переводов «Слова о полку Игореве», впервые опубликованного именно на страницах «Литературной России» в декабре 1963 года.
В архиве К.Поздняева сохранились воспоминания, где он рассказывает о наиболее памятных встречах с Николаем Рыленковым, о беседах, которые они вели об отечественной поэзии, о русском языке.
 |
Когда и в каком журнале я впервые прочитал стихи Николая Рыленкова, сказать затрудняюсь. Но устойчивый интерес к этому крупному мастеру русской советской поэзии, прекрасному прозаику и публицисту возник у меня явно задолго до того, как мы встретились и познакомились с ним. Не случайно не только десятки книг Рыленкова – в том числе изданные в Смоленске, – но и бесчисленные газетные вырезки хранил я раньше и храню до сих пор.
«Духовитость» языка Рыленкова, классическая ясность, плавность и простота его письма меня покорили сразу. Но дело не только в лексике, в стилистике. Дело ещё и в самом «материале», в «фактуре» его произведений. Моё деревенское детство настойчиво напоминало о тех корнях, которые питали мои изначальные представления о мире. Оно манило к себе, хотя и было нередко холодным, полуголодным, оно манило, потому что было и таким, где зацветающий лён, и куст рябины, и грядка с огурцами, и ветка яблони, отяжелённая осенней жёлтой антоновкой, и сжатое твоим серпом и серпом сестрёнки просо на клочке поля за дальними оврагами, и ласточки над прудом, и гнездо стрижа под застрехой амбара, и ровный стук маслобойки, и удары кузнечного молота по наковальне, и волчий вой в зимней ночи, и тепло у печурки в этот час. Всё это знаемо, всё это ведомо. А ещё ведомо-знаемо, что такое пожары в засушливое лето и тифозный сыпняк двадцатого года, что такое кулак, середняк, комбеды, безлошадность…
Я понимаю, прямые параллели, всякого рода аналогии в таком деле, как литература, рискованны. Не только и не столько они определяют отношение читателя к художнику слова. Всё обстоит гораздо сложнее. Важен ещё и «угол зрения», важна и позиция художника, эмоциональная сила его чувств, накал его гражданских страстей, доверительность его интонации, искренность и убеждённость его в своей правоте.
Рыленков был человеком сильного характера, я бы сказал, волевым, целеустремлённым. Мягкий в общежитии, в обращении с теми, с кем сводила его жизнь, очень общительный, сразу же располагающий к себе, готовый прийти на помощь тому, кто в этом нуждается, Николай Иванович, как мне казалось, был суров и до жестокости требователен к себе. Он не давал себе никаких поблажек, не разрешал себе отступать от своих убеждений, не мыслил, как это можно не знать истории своей Родины, всемирной истории, как это можно провести хотя бы день без работы за письменным столом. Он мог часами читать вам наизусть Пушкина, Лермонтова, Фета и Тютчева, Блока, Есенина и Маяковского, Волошина или Клюева…
Я познакомился с Николаем Ивановичем осенью 1960 года, когда начал работать в газете «Литература и жизнь». С тех пор и до последних дней его жизни у нас было много встреч. Член редколлегии «Литературы и жизни», а затем бессменный член редколлегии еженедельника «Литературная Россия», Рыленков много и совершенно бескорыстно помогал мне и моим товарищам в становлении этих изданий. Хотя он жил не в столице, а в своём родном Смоленске, помощь его была непрерывной и действенной. Телефонные разговоры (порой по два раза в неделю), товарищеские письма и бандероли с рукописями молодых (им несть числа!), длительные беседы во время его приездов в Москву – всё это было в «арсенале» его влияния на нас и всё это даёт мне право утверждать, что такой член редколлегии, как Рыленков, для нашего брата, главных редакторов, по меньшей мере находка, если не сказать клад.
Свой отпуск 1961 года я проводил в Коктебеле. Случилось так, что в том сентябре приехал в Коктебель и Николай Иванович. Много было говорено – переговорено тогда между нами…
Помню дождливый вечер. После ужина все разошлись по своим коттеджам, по своим комнатам. Как-то тоскливо в такое время у Чёрного моря, неуютно. И писать не хочется, и читать не хочется. Сижу, листаю страницы томика стихов Ильи Сельвинского. С этим человеком нас свела война. Немного знал я его и раньше. Слышал, как он читает свои стихи. Энергичный, атлетически сложенный, со своей особой манерой читать, он казался мне – особенно с эстрады – задиристым, неприступным, а вот во фронтовой обстановке, на Керченском полуострове, выяснилось, что это очень душевный человек, отличный товарищ, а к тому же ещё и храбрый офицер…
Итак, моросит над землёй Коктебеля нудный дождь. Я листаю томик Сельвинского. И вдруг стук в окно. И голос: «Константин Иванович, можно к тебе?»
Это был Рыленков. Ему тоже было тоскливо…
Мы просидели с Николаем Ивановичем возле моего стола, включив электрообогреватель, почти до четырёх часов ночи. И вот что любопытно: ничего «такого-эдакого» нашей беседы не скрепляло, хоть бы бутылочка какая, но и её не было! Зато беседу скрепила любовь к поэзии, диалог о Сельвинском, чтение его стихов…
Николаю Ивановичу, видать, были интересны рассказываемые мною подробности о Сельвинском на фронте, а мне – в который раз! – откровением стало то, что Рыленков и этого поэта знает досконально, с какой стороны его ни возьми. И как уважительно говорил он об Илье Львовиче! Я знал, что изобразительные средства Сельвинского – это нечто чуждое для Рыленкова. Так он писать никогда бы не стал. Но Сельвинский – крупное явление в поэзии. И Рыленков отлично понимал это…
После осени 1961 года мы с Николаем Ивановичем ежегодно ездили в Коктебель, заранее принимая необходимые меры, чтобы попасть туда вместе, в один и тот же срок. Он звонил мне то в мае, то в июне: «Ну как, в этом году едем?» – и, утвердившись в мысли, что я по-прежнему остаюсь «убеждённым сентябристом-коктебелианцем», резюмировал: «Давай и билеты от Москвы заказывай в одно купе».
Из многочисленных бесед с Рыленковым о литературе, которые вёл он со мной, особенно запомнились две: первая состоялась в дни выездного секретариата Союза писателей РСФСР в Воронеже в октябре 1963 года и была посвящена «Слову о полку Игореве»; вторая произошла несколько позже, и была она на узкопрофессиональную тему: как нужно чувствовать слово и что такое слово для писателя.
Я не буду подробно рассказывать о первой беседе. Отмечу лишь, что и меня, и Николая Ивановича весьма встревожило появление в печати статей, ставящих под сомнение подлинность «Слова о полку Игореве». Странные это были статьи, неаргументированные и, я бы сказал, позорные. После обстоятельного нашего разговора – он происходил в поезде – Николай Иванович сказал: «Это хорошо, что ты, как и я, считаешь точку зрения авторов тех статей о «Слове» «кочкой» зрения. Хорошо и то, что ты готов напечатать моё переложение «Слова». Я член редколлегии «Литературной России» и согласен передать эту свою работу нашему еженедельнику. Действительно, кому как не нам постоять за «Слово о полку Игореве»!»
Обещание Николай Иванович выполнил. Он передал мне плод своего многолетнего труда, и эта его блестящая работа была напечатана в еженедельнике № 50 за 13 декабря 1963 года с иллюстрациям Ильи Глазунова.
Что касается второй нашей беседы, то её, пожалуй, беседой назвать трудно. Это был страстный монолог в защиту первозданной свежести русского слова, против его оказёнивания и обюрокрачивания. Николай Иванович говорил о том, что в языке «обретает бессмертие весь опыт народа, вся его история», с восторгом цитировал стихотворение Ярослава Смелякова о русском языке:
Владыки и те исчезали Мгновенно и наверняка, Когда невзначай посягали На русскую суть языка. |
Он приводил множество примеров бездумного, а порой и просто невежественного обращения некоторых современных писателей со словом и делал справедливый вывод: «Я никогда не поверю, что пишущий серым, невыразительным языком литератор хорошо знает жизнь. По всей видимости, знания у него такие же стандартные, как и язык».
Мне неизвестно, был ли этот момент импровизацией или говорил мне Рыленков то, что тогда уже почти оформилось у него в статью. Но суть не в этом. Важно другое: статью он всё-таки незадолго до смерти написал. Название её – «Чувство родного слова».
Какое это великолепное завещание старого мастера молодым! Послушайте, почитайте, что думал Рыленков: «Русский язык воистину велик и могуч. Могуч, как тот дуб, к которому, по народной пословице, смола не пристанет. Но загрязнить его всё-таки может, а допускать этого мы не имеем права.
Бесценный дар предков, чувство языка, как и чувство родины, переходит по наследству от поколения к поколению, впитывается с молоком матери, но его надо воспитывать, и воспитывать с детства.
Познание Отечества начинается с познания языка.
Я глубоко благодарен своим учителям за то, что они учили меня не только пользоваться словом, но и любить его звучание, ощущать его вкус и запах, брать в ладони, как антоновское яблоко, – полновесное, налитое соками родной земли. Это осталось у меня на всю жизнь.
Тёплый ветер края родного, Запах поля, дымок жилья – Всё тебе. Певучее слово, Боль моя и радость моя.
Родниковой воды отведав, Я хотел бы вложить в тебя Всё, что сам получил от дедов, Что коплю для внуков, любя». |
…Последняя моя встреча с Рыленковым состоялась 15 февраля 1969 года, когда я приехал в Смоленск, чтобы поздравить его с 60-летием и награждением орденом Ленина.
Был он тогда уже тяжело болен. Но и на торжественном вечере, и во время юбилейного застолья бодрился, даже виду не показывал, что ему трудно. Он надеялся, что ещё победит свой недуг…
Поздравляя Николая Ивановича от всех его товарищей по совместной работе в «Литературной России», я назвал его певцом России, солдатом России. Мы крепко обнялись и расцеловались…
Через четыре с небольшим месяца – 23 июня 1969 года – его не стало.
Но стихи его живут, повести его живут. И когда я слышу по радио песню «Ходит по полю девчонка», когда я слышу слова «Зацветает в поле лён», я знаю, что даже одним этим всё самое главное сказано: Николай Иванович Рыленков жил не зря…
1971 г.
Подготовка текста и публикация Андрея ПОЗДНЯЕВА
Добавить комментарий