Тайна зелёной палочки

№ 2011 / 48, 23.02.2015

Вечером, в Питере, незадолго до отлёта домой, смотрю телевизор в гостинице. Включила на середине, поэтому названия передачи не знаю. Перед аудиторией, в основном женской, выступает директор музея Ясная Поляна

Вечером, в Питере, незадолго до отлёта домой, смотрю телевизор в гостинице. Включила на середине, поэтому названия передачи не знаю. Перед аудиторией, в основном женской, выступает директор музея Ясная Поляна праправнук Толстого Владимир Ильич. Сначала всё очень пристойно, хотя ощущается настойчивый нажим на одну и ту же педаль: дети Толстого, оказавшись после революции за границей, ничего другого так не хотели, как вернуться обратно в сталинскую Россию.

Допустим. На женскую аудиторию этот квасной патриотизм действует безотказно. Да и не только на женскую: люди всегда заряжаются друг от друга, – хорошо, когда любовью, – но часто случается, что и ложью, а ещё чаще: жестокостью. У Толстого, на чью духовную поддержку я сейчас мысленно рассчитываю, есть множество тому подтверждений. Школьные примеры из романа «Война и мир»: толпа, растерзавшая Верещагина по наущению графа Растопчина, – с одной стороны, а с другой, – спокойная деловитость русских солдат и офицеров во время Бородинской битвы. В обоих случаях эффект телесной близости, сплочённости людей внутри одной жизненной ситуации приводит к не зависящему от воли единичного человека поведению.

Итак: ничего другого, кроме как вернуться обратно и жить под красным знаменем победившего социализма, разбросанная по миру семья не хотела. И страха не знала. И никакой информацией, просачивающейся из-под железного занавеса, то ли не располагала, то ли считала её антикоммунистической пропагандой. В это я, разумеется, не поверю никогда, но в то, что хотелось обратно, домой, поверить нетрудно. Домой, а не к Сталину в пекло.

Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу: любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам.

Какая сила тянет человека к его корням? В чём ищет душа подтверждения тому, что он, этот смертный, одинокий человек, появился на свете не случайно?

«Стучите, и вам отворят», – сказано в Евангелии, но ведь бывает и так: поднимешь глаза вверх, а там – просто небо. Возьмёшь в руки Священное Писание, а там – просто строки. А жизнь тяжела, беспросветна, угрюма. Тогда и припадают к отеческим гробам, стремятся вернуться к родным пепелищам. Оба слова страшны, и ни одного из них Пушкин не испугался: «пепелище» и «гробы». Любовью питаются оба и дышат: надеждой.

Возвращаюсь к той самой передаче, название которой мне неизвестно. По-своему (по-простому!) разобравшись с патриотическими настроениями родственников, праправнук Толстого рассказал о том, что происходило в Ясной Поляне во времена немецкой оккупации. У меня нет документальной записи его выступления, но полагаюсь на беспристрастность своей памяти. Звучало это так: среди германского начальства оказались «культурные люди», которые знали, кем был Толстой, и, разместившись на территории Ясной Поляны, именно эти люди строго-настрого запретили солдатам и офицерам осквернять, разрушать и пачкать дом великого писателя, художественное наследие которого принадлежат всему человечеству. И это требование – насколько позволили условия войны – было выполнено. В доме, однако, располагался госпиталь для раненых немецких солдат. В этой части рассказа маленькая, но очень уж НЕ толстовская интонация и выбор стилистики поразили меня: директор Ясной Поляны использовал только один, наиболее негативно окрашенный термин: «фашист», «фашистские захватчики», а также: «враги». Нигде не проскользнуло ни тени понимания того, что война – это всегда, прежде всего: люди. И люди – жертвы, из которых только самую незначительную часть составляют те, которые добровольно участвуют в этом, как говорил, опять же, Толстой: «богопротивном деле», а остальные не сами себя в мясорубку затолкали, не сами себя, как гоголевская унтер-офицерша, «высекли». Не только ведь дети играют в войну, и взрослые – тоже играют. Они и командуют, и отдают приказы, и даже стреляют в затылки своим же. Вы об этом, граф Владимир Ильич, не слышали разве? Или на факультете журналистики Московского государственного университета, где вы получили образование, с мыслями вашего прапрадеда знакомятся по статье Владимира Ильича Ленина?

А я, между прочим, закончила тот же самый университет, только филологический, и Никита Ильич Толстой (он кем вам приходится?) учил меня старославянскому языку, и я его перстень с тусклым красным камнем, и умные, светлые своим выражением, всякого повидавшие глаза до сих пор помню.

«Но после Победы, – сердечным голосом сказал директор музея-усадьбы, – русская наша душа не могла примириться с тем, что рядом с могилой великого гения русской земли похоронены тела умерших фашистов. И было принято решение: вырыть из земли останки врагов».

Дело, стало быть, обстояло так: был госпиталь в толстовском доме, в котором люди умирали, и их хоронили. Хоронили неподалёку от могилы Льва Николаевича. Потом наступила Победа, и их просто выкопали. Душа не смогла примириться, очистить желала. Такая душа, что поделаешь…

Свет в зале погас, и на экране, натянутом за спиною Владимира Ильича, появился отрывок из документального фильма. Вот тут-то и стало мне не по себе. Маленькие чёрные фигурки в каких-то остроконечных лохматых шапках, усиливающих их сходство с теми существами, которые изображены на полотнах Босха, быстрыми шагами, которыми ходят в немых старых фильмах, с лопатами на плечах – из темноты, вытолкнувшей их из себя – приблизились к толстовской могиле. Стремительно, как и всё, что они делали, босховские человечки опустили на землю лопаты и, много раз торопливо перекрестившись, принялись рыть землю рядом с могилой и поодаль от неё, выбрасывая лопатами попадавшиеся в земле человеческие останки.

Свет в зале зажёгся опять, и люди с лопатами вернулись в свою темноту.

«И, как вся наша земля была уже свободна от фашистов, так же свободна была теперь от них, от их праха, могила нашего русского гения», – сказал прапраправнук.

Я нажала на кнопку, и всё это исчезло: и статный, с ласковым выражением лица директор яснополянского музея, и его умилённая аудитория. Осталась тоска. Тоска такой силы, что вот уже два месяца прошло, а она снова подступает к горлу, и я физически чувствую тошноту. Природа этой тошноты самой мне ясна и ни в каких дополнительных комментариях не нуждается. Более того: я была уверена, что и писать об этом не буду. Неловкая для меня ситуация, неприятная. На кого замахнулась? На потомка Толстого – это раз. На что замахнулась? На патриотическое национальное чувство – это два. А сама при этом в России не живу, хлеб русский не ем, так мне ли об этом судить? Ну, это вот: три.

А я не сужу. И не объясняю. Я просто доказываю. Толстой мне поможет, с него и начну.

В последние годы жизни Толстой неоднократно просил похоронить его в лесу, на краю оврага «на месте зелёной палочки». В первом варианте завещания прямо написано: «чтобы никаких обрядов не производили при закопании в землю моего тела, деревянный гроб и кто захочет, свезёт или снесёт в лес Старый Заказ, напротив оврага, «на место зелёной палочки».

Про зелёную палочку многие знают, но я повторю в двух словах: Николенька, старший брат Толстого, двенадцатилетним мальчиком рассказал детям о «зелёной палочке», на которой записана великая тайна. Смысл её в том, чтобы люди, наконец-то, узнали, как им почувствовать себя братьями, избавиться от смерти и любить друг друга истинно братской любовью. Через семьдесят лет старый человек Толстой вспоминал об этом так: «…я благодарю Бога, что мог играть в это. Мы называли это игрой, а между тем всё на свете игра, кроме этого».

Не стоит, наверное, возвращаться и к толстовскому отношению к войне, но я всё же напомню о нём с помощью одной короткой цитаты: «12-го июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие» (курсив мой. – И.М.).

То, что Платон Каратаев – самая большая ошибка Толстого, учили в советской школе, где всякая любовь, кроме любви к Родине, вызывала подозрение, а жалость считалась унижением того, которого жалеют, при этом лицо самого Толстого было словно бы навеки содрано ногтями и вместо этого лица тускло поблёскивало «зеркало русской литературы». Между тем ни один вылепленный им характер не вместил в себя столько его собственной души, сколько этот – по выражению Пьера: «почти дурачок», который «любил и любовно жил со всем, с чем сводила его жизнь, – и в особенности, с человеком – не с известным каким-нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами». Я, может быть, должна уточнить: Толстой запечатлел самого себя и в Безухове, и в Левине, и в Нехлюдове, и в Позднышеве, но это был именно он, граф Толстой Лев Николаевич, отец тринадцати детей и муж Софьи Андреевны, который и обижался, и гневался, и мучился грехами, и сам мог обидеть, но в Каратаеве сохранилось то духовное существо, которое составляло основу тостовского характера и к соединению с которым он стремился всю жизнь: «…полезно заниматься особым родом молитвы. В мыслях перебирать людей нелюбимых, вникая в их душу и думая о них с любовью. У меня длинный список такого поминания…» (из дневника 19 мая, 1905 г.). Кстати сказать: выражение «духовное существо» принадлежит не мне, а Толстому: «Всё чаще и чаще думаю о памяти, о воспоминании, и всё важнее и важнее, основнее и основнее представляется мне это свойство. Я получаю впечатление. Его нет в настоящем. Оно есть только в воспоминании, когда я начинаю вспоминать, обсуждать его, соединять с другими впечатлениями и мыслями. Я получил радость или оскорбление. В настоящем нет ни радости, ни оскорбления, оно начинает действовать только в воспоминании. Из бесчисленного количества впечатлений, которые я получал, я очень многие забыл, но они оставили следы в моём духовном существе. Моё духовное существо образовано из них…» (там же).

Откройте тостовские дневники, откройте «Воскресение», «Войну и мир», рассказ «Хозяин и работник», «Смерть Ивана Ильича», гениальную в своём безумии «Крейцерову сонату», и вы неизбежно увидите, что тайна зеленой палочки и была тем пратекстом, из почвы которого, как деревья в лесу, поднялись все его сочинения. И сами скажите: каково было бы Толстому увидеть маленьких чёрных варягов, которые, быстро перекрестившись, приступили к «очищению» его могилы от праха других умерших? И если на том месте, где покоится тело человека, всю жизнь искавшего ответа на вопрос «что есть истина?», была и в самом деле зарыта «зелёная палочка», по сравнению с которой всё на свете – игра, то вместе с костями «врагов», её, эту палочку, вырыли тоже.

Зачем я об этом пишу? Ведь это же как в анекдоте: повесился парикмахер и оставил после себя записку: «всех не переброишь». И был весьма прав. Стало быть: я пишу наперекор и логике здравого смысла, и даже надежде на то, что меня услышат. В массовом человеческом сознании понятия «свой» и «чужой», «враги» и «друзья», «человек» и «общество» затвердели настолько, что всегда кажется: не лучше ли просто стоять в стороне и следовать Бродскому:

…нет, Господи! В глазах завеса, И я не превращусь в судью. А если – на беду свою – Я всё-таки с собой не слажу, Ты, Боже, отруби ладонь мою, Как финн за кражу.

Но странная мысль приходит мне в голову: ведь я не хотела об этом писать, а всё-таки – вот, написала. Но, может быть, то, что толкает меня изнутри и стучит в моём горле, пока я пишу, и есть малая доля исполнения толстовского завещания, которое я – НЕ родственница, НЕ графиня, НЕ праправнучка – должна была выполнить?

P.S. Из ленты новостей, 6 мая, 2006 год: «Осквернены могилы советских солдат, погибших во время Второй мировой войны и похороненных в Лейпциге. Повреждены 187 надгробий. Надгробия советских воинов либо свалены, либо вообще выворочены из земли. Набег вандалов на кладбище в Лейпциге был совершён в ночь на 4-е мая. Местные власти выразили осуждение случившегося и пообещали привести могилы в порядок в кратчайшие сроки. МИД Германии заверил Россию в том, что делается и будет делаться всё возможное для сохранения могил советских военных в достойном состоянии. С реакцией выступило и российское министерство иностранных дел. «Особенно цинично, что этот вопиющий акт вандализма совершён накануне отмечаемого во всём мире, в том числе и Германии, дня победы над нацизмом и освобождения народов Европы», – подчеркнул в официальном заявлении председатель МИДа России Михаил Камынин. Кроме того, Россия ожидает от германских властей возмещения ущерба, усиления охраны советских военных мемориалов и призывает к поиску и наказанию виновных».

Ирина МУРАВЬЁВА,
БОСТОН,
ноябрь 2011