Дух отрицания
№ 2012 / 1, 23.02.2015
После смерти Сталина в искусстве, особенно в театральном, осталась выжженная пустыня соцреализма, непреодолённый страх внутри и рефлекс по первой команде дрессировщика нападать на того, на кого начальство укажет.
АВТОР ВБИВАЕТ КЛИН
После смерти Сталина в искусстве, особенно в театральном, осталась выжженная пустыня соцреализма, непреодолённый страх внутри и рефлекс по первой команде дрессировщика нападать на того, на кого начальство укажет. Постановка первой пьесы Александра Володина «Фабричная девчонка» в 1956 году в Центральном театре Советской армии (режиссёр Б.А. Львов, позже именовавшийся Львовым-Анохиным) стала событием эстетическим и общественным, на неё по команде накинулись реакционеры и чиновники, например, П.Демин и Л.Барулина, первый – главный редактор управления по делам искусств Министерства культуры РСФСР, вторая – редактор управления (их статья называлась «А что у них за душой?» – Театр. 1957. № 6), а защищала тогда Володина Марианна Николаевна Строева, театровед, впоследствии доктор искусствоведения, знаменитая именно тем, что всю жизнь она защищала от реакционеров всё прогрессивное: в 1950-е Володина, в 1980-е – Людмилу Петрушевскую. Защитительная статья Строевой в том же номере «Театра» называлась вызывающе по тем временам: «Критическое направление ума», фраза была закавычена, потому что это была цитата из пьесы – её произносила героиня Женя Шульженко. Ясно было – после ХХ съезда и разоблачений Сталина – что речь идёт об умонастроении эпохи, которое автор пьесы уловил и отразил в камерном сюжете. И тем самым провинился перед агитпропом ЦК.
 |
| Александр ВОЛОДИН |
Много лет спустя Володин рассказывал Ольге Кучкиной, как он решился и написал первую пьесу. «Назвал «Ложь». Как всё пронизывает снизу доверху ложь. Но название показалось мне претенциозным, и я назвал «Фабричная девчонка». Перечёл: Боже мой, как поздно, и как глупо… Дал Вадиму Соколову как другу, ты знаешь, он работал в «Комсомолке». Говорю: я тебе дам ерунду одну, только никому не показывай, сам прочти и верни мне. Он звонит: Саша, у нас вся «Комсомолка» читает… У меня всё время был стыд: длинно, диалоги беспомощные. Но, очевидно, это было первое про эту всю ложь. Поставили. Появились статьи: «Злобный лай из подворотни», «Что у них за душой?». Меня топчут, топчут, топчут… Министр культуры Фурцева сказала на большом собрании: этот автор вбивает клин между народом и правительством. И в другом месте: не надо создавать ему нездоровую популярность».
Кстати, министром культуры СССР Фурцева стала только 4 мая 1960 г., а в 1957 г. была первым секретарём Московского горкома КПСС. Про статью «А что у них за душой?», написанную чиновниками, я упомянул, а «Злобного лая из подворотни» не было, это Володин придумал. Тогда такое название не прошло бы цензуру.
Напоминаю я об этом потому, что хочу затронуть тему совсем раннего Володина, Володина-до-драматургии, Володина – автора книги «Рассказы», выпущенной в Ленинграде в 1954 г. Автор в это время работал редактором киностудии «Леннаучфильм» и издал книжку, состоящую из девяти рассказов. Уже в ней содержался «весь Володин», его метод, его эстетика, в том числе и «Фабричная девчонка».
И вот книга вышла и вызвала недовольство начальства, партийного и литературного. Недовольство было оглашено 27 ноября 1955 г. на совещании молодых литераторов Ленинграда, на котором главным отрицательном примером оказался молодой (впрочем, ему 36 лет, он ветеран Отечественной войны, член КПСС) писатель Володин. Остатки стенограммы этого совещания я обнаружил в архиве, однако прежде чем обратиться к ним, напомню о том, что после смерти Сталина, но до ХХ съезда возник странный промежуточный период неопределённости, когда массовые репрессии прекратили, убивать просто так, из любви к искусству, перестали, сажать ни за что – тоже, и многие на свой страх и риск пробовали расширять пространство свободы, отменять какие-то табу, нарушение которых до 5 марта 1953 г. грозило смертью. В это время Володин и начал литературную деятельность.
ЗАПАХ ПОМЕРАНЦА
Тем более что первый мощный шаг уже был сделан Владимиром Померанцевым – автором знаменитой статьи «Об искренности в литературе», которую опубликовал А.Т. Твардовский: «Искренности нет не только в шаблоне, и шаблон не худший из видов неискренности. Он отнимает действенность вещи и оставляет нас равнодушными, но ещё не порождает прямого неверия в литературное слово. Это происходит от другого вида неискренности, который назван у нас «лакировкой действительности». <…> Жизнь приукрашивается десятком приёмов, и притом не всегда нарочитых. Они так крепко засели, что применяются некоторыми почти подсознательно, они стали, так сказать, манерой письма. Как ни богаты приёмы лакировки действительности, проследить их всё же легко. Наиболее грубый – измышление сплошного благополучия» (Новый мир. 1953. № 12. С. 219).
«Едва декабрьский номер появился в продаже, как о Владимире Померанцеве заговорила вся думающая Россия» (Свирский Г.Ц. На лобном месте: Литература нравственного сопротивления: 1946–1976 гг. L., 1979. С. 111).
Отношение к статье партийных чиновников всех уровней было резко негативным – характерно выступление секретаря по идеологии Ленинградского обкома КПСС Н.Д. Казьмина, в котором Померанцев был поставлен в ряд заклятых врагов советской власти наряду с Зощенко: «Друзин правильно сказал, что некоторые обиженные (типа Зощенко) стремятся сейчас вылезть и взять реванш. Особенно вредной в этом свете является статья Померанцева, которая всю советскую литературу объявляет неискренней. Это ложь. Наша советская литература не может быть неискренней. Померанцева поддерживают такие, как Абрамов и Лифшиц. Кому служат эти статьи? Американская пресса перепечатала статью Померанцева, и вы думаете, что это случайно? Нет, они расценивают её как самое смелое выступление против партийной диктатуры в литературе. Нам, коммунистам, нельзя допускать того, чтобы такие статьи отрицательно и пагубно влияли на молодёжь» (Протокол № 10 закрытого партийного собрания партийной организации ЛО Союза советских писателей СССР от 25 мая 1954 г. // ЦГАИПД СПб. Ф. 2960. Оп. 5. Д. 1. Л. 41–42).
Выступление против искренности было выступлением за ложь – ту самую, которую имел в виду Володин, называя этим словом первую пьесу. На идеологически осознанной лжи был построен весь творческий метод – социалистический реализм, поэтому быть «за искренность» и «против лжи» – значило быть против соцреализма. В книге Володина умственное движение «против соцреализма» ощущалось сразу. Как выразилась на одном из партсобраний в 1956 г. Е.П. Серебровская, бездарь, известная своими доносами и клеветой, «откуда-то померанцем пахнуло». От книжки Володина этот запах исходил определённо.
Опять же хочу обратить внимание: на Померанцева Казьмин рычит в мае 1954 г., ещё ленинградские писатели во главе с Кочетовым и Друзиным вовсю травят Зощенко за то, что на встрече с английскими студентами Зощенко объявил, что не согласен с тем, что был объявлен подонком. И в это же время выходит книжка рассказов Володина, опередившая время.
«ТВЁРДЫЙ ХАРАКТЕР»
В книжке 9 рассказов, они неравноценны по качеству, самый лучший последний – «Твёрдый характер». Именно он обратил особое внимание на автора. Кстати, когда в 1957 г. в Москве выпустили юбилейный трёхтомник «Рассказы русских советских писателей: 1917–1957», в нём был перепечатан рассказ «Твёрдый характер». Специалисты оценили его. Но больше он не перепечатывался.
Как саркастически писали в 1950-е годы американцы про соцреализм, это такая «местная разновидность искусства, которая производит бесконечные версии одного и того же школьного задания: «Парень встречает девушку. Парень любит трактор». Но только на поверхностный взгляд это гипербола. На самом деле числом посещений МТС – машинно-тракторных станций измерялась творческая активность писателей. Например, на собрании Ленинградского отделения Союза советских писателей 15 июня 1954 г., памятном особо разнузданной травлей Зощенко, секретарь парторганизации писателького союза Н.П. Луговцов прямо обвинил присутствующих: «На село, в МТС, в колхозы не выезжал ни один критик <…>, не выезжал ни один крупнейший писатель-лауреат Сталинской премии, ни одного лауреата не было в совхозах и колхозах за 9 месяцев» (ЦГАЛИ СПб. Ф. 371. Оп. 1. Д. 221. Л. 126).
А у Володина в рассказах демонстративно – ни тракторов, ни МТС, ни производства, ни соревнования, ни выполнения плана. «Твёрдый характер» вроде бы вообще о любви – но не к трактору. Лёша Сазонов, студент ЛЭТИ, не любит трактор, а любит, точнее, любил студентку Асю, активную и принципиальную комсомолку – но не хочет с ней встречаться. И Ася любит Сазонова, но её характер принципиальной комсомолки пугает молодого человека, вызывает отвращение, и они расстаются. Потому что характер Аси не для реальной жизни, а для сталинского кино и лживых пропагандистских книг, Ася – персонаж ушедшей эпохи, той эпохи, когда жёны сдавали «органам» мужей – бывших или скрытых (замаскировавшихся) троцкистов, потому что чувствовали, что «гнильца осталась».
То есть в рассказе демонстративно отрицаются все штампы, образ активной комсомолки скомпрометирован, что воспринималось как вызов методу (поскольку метод соцреализма был один, его называли просто: метод) и советскому режиму. Рассказ начинается с эпизода на комсомольском собрании. Лёшу Сазонова выдвигают на городскую конференцию, а Ася, которая его любит, выступает против. У неё два аргумента. Первый: Сазонов пошутил над другим студентом, Димой Якушевым, спросив на лекции у профессора, знает ли он новый труд Д.Якушева «Мои новые мысли об электролизе», в результате чего Якушев завалил у профессора зачёт. Второй: «Со мной, как с другом, Сазонов делился своими сокровенными мыслями. Так, например, он говорил, что с пережитками капитализма бороться не следует».
Т.е. партия требует бороться, а комсомолец Сазонов не хочет, причём автор его не осуждает, а когда правоверная комсомолка Ася публично доносит на Сазонова, то осуждает её, хотя по той этике, которой учил, например, знаменитый роман В.К. Кетлинской «Мужество» (1938) и по которой в жизни поступала сама Кетлинская и тысячи других комсомолок и коммунисток, всё было правильно. Верность идеологии выше личной любви и именно способностью её преодолеть и проверяется. Володин специально показал, что Ася одновременно любит Лёшу, но доносит на него. Это не была литературная выдумка, так бывало в жизни, потому что идейная психопатия была внушена многим людям и воспета, канонизирована литературой соцреализма. Жена, сажающая мужа за скрытый троцкизм – норма. И в результате получилось, что Володин компрометировал не только активную комсомолку Асю, отличника боевой и политической подготовки («Наши девицы полушутя, полусерьёзно говорят, что Ася близка к идеалу»), но и основы соцреализма, поскольку модель поведения Аси, идеально согласованная с методом, автором осуждалась. Ненавязчиво, без деклараций, но осуждалась.
К тому же в рассказе был описан образец, которому подражала Ася, – старшая пионервожатая школы, в которой Ася училась, с «полудетским, полустарческим» личиком. Категоричная, беспощадная, догматичная. Корни характера уходили в 1930-е годы, поэтому у вожатой «все подлецы и негодяи»: жизнь после Сталина она не воспринимала. История переломилась, а те, которые сажали, стали не опасны, а просто омерзительны. Правильная Ася, активная комсомолка, нашпигованная лозунгами и цитатами, – одна из таких омерзительных.
Всё было написано тонко, точно, расчётливо отобраны детали, только было одно «но»: рассказ опережал время – 1954 год. Ещё самозабвенно травили Зощенко, думая, что это навсегда, ещё считали, сколько сталинских лауреатов не посетило МТС, ухудшив партотчётность. В разговоре Лёши и Аси упоминалась книга «Жизнь во мгле» (М., 1952) – роман американца Митчела Уилсона, в оригинале называвшийся «Жизнь среди молний» – это ещё одна примета времени, потому что в советской рецензии о романе говорилось так: «Это книга о страшном мире капиталистической Америки. Чаще всего в романе повторяется слово «страх»: он живёт в душах всех, богатых и бедных, преуспевающих и раздавленных нищетой. Это страх потерять работу, встретиться с гангстером, быть обманутым лучшим другом, страх перед конкурентом, перед агентами ФБР <…>» (Топер П. В стране атомщиков // Огонёк. 1952. № 33. 10 августа. С. 24).
Вся эта фразеология «холодной войны» была в обороте и в 1954 г. И очень много людей делали всё, что от них зависит, для того, чтобы век сталинизма не умер раньше них.
СОВЕЩАНИЕ 1955 ГОДА
Стенограмма совещания молодых литераторов Ленинграда 27 ноября 1955 г. хранится в архиве (ЦГАЛИ СПб. Ф. 371. Оп. 1. Д. 263), однако текст выступления Володина на 8 машинописных листах в деле отсутствует, нет и основного доклада дремучего советского поэта С.С. Орлова с критическими замечаниями в адрес Володина, ставшего главным героем совещания. Судя по косвенным признакам, части стенограммы затребовали в горком КПСС, где они и затерялись среди засекреченных дел, ибо Володин был явно взят на особый идеологический контроль.
К тому же и был он не Володин, а Лифшиц, а после борьбы с космополитами в 1949-м, после «дела врачей» в 1953-м все уже привыкли к «юденфрай», т.е. – говоря по-русски – к тому, что «за столом никто у нас не Лифшиц». А тут вдруг книжка рассказов какого-то Лифшица, коварно скрывшегося под русским псевдонимом, к тому же демонстративно игнорирующая метод и его основу – ложь. Написана с явным вызовом и желанием выделиться. Этого и в более гуманные времена в Союзе писателей не выносили, а уж в 1954 году!.. Думаю, решили «охолонуть», «сбить еврейскую спесь». И не случайно поручили это Сергею Орлову – у того к погромам была тяга, достаточно вспомнить его наглую доносительскую статью, вскрывшую религиозные подтексты у Ольги Берггольц, которая одновременно была направлена и против «безродных космополитов» С.В. Ботвинника, А.И. Гитовича и В.А. Лифшица (Орлов С.С. Отрешиться от чуждых влияний // Смена. 1949. 7 марта). Между прочим, ничего гаже даже в 1949 году ленинградские газеты не опубликовали.
После Орлова трое выступавших – Ю.Ф. Помозов, А.Е. Решетов и В.П. Воеводин – старательно уличали Володина в мелкотемье. Помозов: «Не так давно в издательстве «Советский писатель» вышел сборник рассказов Александра Володина. Эти рассказы очень живые, читающиеся с интересом <…> Володин умеет хорошо изображать человека в действии, которое всегда развивается стремительно, язык его рассказов меток, детали тщательно отобраны. Но странно, я бы сказал, тягостное впечатление создаётся после прочтения его книги. Его герои живут мелкими страстишками, в рассказах почти не чувствуется примет нашего времени – времени великих свершений нашего народа, которое, собственно, и породило володинских героев. <…> Создаётся впечатление, что автор работает в отрыве от настоящих людей, от подлинной жизни» (Там же. Л. 8–9).
Решетов: «очень силён дух отрицания у него»; «Бойтесь отрицания. Тут недалеко и до «Нового мира», и до той померанцевской линии, которая естественно потерпела полное осуждение. Нельзя сбиваться на сплошное отрицание всего положительного» (Там же. Л. 55).
Воеводин: «<…> Володину, может быть, следует выйти из узкого круга магазинов, трамваев, сознательно, декларативно сужаемых образов к местам большего масштаба <…> Володин идёт по мелким фактам» (Там же. Л. 72). Кстати, в начале 1955 г. Воеводин успел одобрить книгу Володина (Воеводин В. Хорошее начало // Литературная газета. 1955. 17 февраля), однако к концу года, узнав мнение компетентных товарищей, прозрел.
Опять же судя по косвенным данным, Володин отвечал агрессивно, не молчал, никого не боялся, активно напал на Орлова (пиетета к участнику войны у Володина не было никакого, он сам был участником войны), запустил слово «помозовщина», возможно, имея в виду агрессивную бездарность и лицемерие, смешанное с тягой угодить начальству. Кстати, вскоре Помозов примкнёт к группе националистов, и не исключено, что уже в 1954 г. он высказал нечто в этом роде, не вошедшее в стенограмму (как правило, стенографистки были идеологически ангажированные).
Однако о выступлении Володина можно судить лишь по тексту заключительного слова Орлова: «Прежде всего, о выступлении т. Володина. Мне очень не понравилось это выступление, не потому, что он многое обращал в мой адрес, а, во-первых, нехороший был у него тон. Александр Андреевич <Прокофьев> об этом говорил. Эта брань «помозовщина». Человек вас критиковал, а вы хоть бы этого постеснялись. Нехорошо, неубедительно. Вы докажите, а кулаками доказывать – это не аргумент. <…> Мне не понравилось вот что. Тут во многих выступлениях были такие формулировки, как оценка творчества Володина. Какого творчества? 10 рассказов, написанных якобы своим жанром, жанром отрицания <…> Володин говорил о том, что хорошо выступил против теории бесконфликтности» (Там же. Л. 121, 123).
Все, конечно, понимали, что «сплошное отрицание всего положительного» – это борьба с ложью и лакировкой, что время меняется и то, что вчера казалось положительным, вызывает отвращение. Но это и бесило.
ВЗГЛЯД ИЗ 1995 ГОДА
«Я был свидетелем, присутствовал на однодневной конференции в ленинградском Доме писателей, которая почти целиком свелась (а может быть, и затеяна была специально) к обсуждению книги Володина, к коллективному избиению автора. Володин мужественно отбивался. Когда он в одиночестве (но доказав, что один в поле воин) сходил со сцены, я подошёл к нему и выразил восхищение его бойцовскими качествами. Он улыбнулся: «А что же делать!» (Британишский В.Л. Студенческое поэтическое движение в Ленинграде в начале оттепели // Новое литературное обозрение. 1995. № 14. С. 171).
С этого начинался Александр Володин.
Михаил ЗОЛОТОНОСОВ,г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Добавить комментарий