Отцы и дети
№ 2012 / 4, 23.02.2015
С давних времён уподобляют разные периоды человеческой жизни временам года. Столь же верно это и в отношении творческого организма. С разницей, может быть, только той, что его вызревание, обретение скрыто от наших глаз
С давних времён уподобляют разные периоды человеческой жизни временам года. Столь же верно это и в отношении творческого организма. С разницей, может быть, только той, что его вызревание, обретение скрыто от наших глаз и всегда для нас неожиданно. Неожиданностью стала для меня новая повесть Фарида Нагима «Мальчики под шаром». Это именно явление вызревшего организма, выношенный и отчётливый плод.
Первое свидетельство тому – органичная, естественная для сознания автора форма повествования. Оно фрагментарное, повесть разделена на короткие главы, озаглавленные мужскими уменьшительно-ласкательными именами: Витя, Виталик, Колян, Петя. Каждая судьба пересекается с судьбой рассказчика – они связаны дружбой или просто знакомством.
Странные это мужчины. Какие-то вечные мальчики. Несмотря на возраст (им всем около сорока, кому-то и чуть за сорок). Какие же они? Одержимы стремлением к вечной молодости и всячески сопротивляются старению, в салонах красоты выщипывают брови и лакируют ногти?
 |
Вот они проходят перед глазами, изображённые с кинематографической живостью, в постоянном движении, – приходят, возвращаются, снова уходят, – и нескольких «кадров» достаточно, чтобы разглядеть в них антиподов блистающих «метросексуалов». Они не обращают внимания на свою внешность, их не волнуют седые пряди или морщины. Но подобные приметы не стирают моложавость. И даже это не моложавость, а какая-то подростковость натуры.
У некоторых не сложилась семейная жизнь, иные попросту не стремились к ней. Но только больное воображение может заподозрить в них латентных представителей однополой любви. Может быть, это обыкновенные неудачники, и Ф.Нагим представил галерею традиционных для нашей литературы «лишних людей»? Внешне так, но сущности нагимовских героев не объясняет. Здесь приходит на ум «история жизни человека, какой бы жизнь не была, есть история неудачи» (Ж.-П. Сартр), – но это не совсем точно, ведь к героям Ф.Нагима неприложимы самые понятия: успех, неудача, падение, взлёт.
Одни на глазах рассказчика спиваются и гибнут, другие поедают галлюциногенные грибы, третьи обретают веру, а потом вновь соскальзывают в сомнение. Но все одинаково проходят необратимую череду бедствий, источник которых не совсем ясен (собственные ошибки? жестокость общества? воля судьбы?).
За личным неблагополучием чувствуется неблагополучие в самой атмосфере современного мира.
Ф.Нагим перебирает причины загадочного явления. Как человек и писатель, воспитанный главным образом классической русской литературой, он пристально всматривается в общественную жизнь, принимает её близко к сердцу, и многие явления способен описать зримо и остро.
Социальное чутьё может сослужить писателю дурную службу, если всё для писателя социальной подоплёкой и исчерпывается (в значительной мере это относится к ранней прозе Ф.Нагима). Теперь не то. Теперь для него любое общественное явление – «земные одежды», по нищете или роскоши, по небрежности или глянцу которых можно догадаться о подспудных психологических мотивах, общем духовном состоянии.
Взгляд его движется как бы на ощупь, касается одного обстоятельства, второго, третьего… Так появляются в его повести гастарбайтеры-таджики. Они укладывают асфальт, ремонтируют теплосети, терпеливо метут дворы, в то время как друзья и знакомые рассказчика изнывают от бедности, тоски, горя. Таджики вечерами собираются на окраине парка, громко включают на телефонах национальные песни, засматриваются на молодых москвичек. У сорокалетних мальчиков, друзей и знакомых рассказчика, нет мочи для этого обыденного, будничного труда, и ещё меньше сил найдут они для естественного, нефальшивого флирта. Они нередко говорят о великой, меняющей жизнь любви, но в действительности боятся её, бегут прочь, как только встречается женщина, способная на сильные чувства. Даже к сожительству относятся они с подозрением. Возможная семейная жизнь вызывает замешательство, и особенное, если женщина ищет беременности. Ведь где-то (возможно, за углом) смеются, плачут, растут их не внебрачные, но оставленные дети? Значит ли это, что нагимовские сорокалетние мальчики хотели избежать тягот отцовства? Возможно, и так, но не это главное… Они успели состариться (обманчива моложавость, она вполне болезненная), но не смогли повзрослеть. Не набравшись достаточных сил для плодоношения, они вольно и невольно уклоняются от продолжения рода.
«Явление весны, переходящей в осень» (Ф.Ницше).
Нельзя сказать точнее.
Жестоко ошибётся тот, однако, кто усмотрит здесь аспект этнического вырождения. Это повесть о вырождении мужского начала в мире, в той цивилизации, которую принято называть христианской.
Часто слышишь о кризисе современной литературы, который, конечно же, несомненен. Недоумевают: в чём причина?
Над страницами нагимовской прозы, столь непохожей на всё прочее в современной литературе, я впервые задумался о том, что причина может лежать в тоталитаризме. Мир изменился. Смешались цивилизации, поколебалось христианство, восторжествовала полифония бытия и, как следствие, невиданная фрагментарность человеческого сознания. Изменился – и это важнейшее – самый состав в духовной атмосфере в мире. Литература же осталась, как была, каждый пишет в полной уверенности в прежней правоте, смотрит из своего угла, не оглядываясь по сторонам, не имея, тем более, достаточного обоняния, зрения, слуха.
Повесть Ф.Нагима, где, на первый взгляд, концы с концами не сходятся, где, при более пристальном рассмотрении, все противоречия уместны, – факт нового творчества в изменившемся мире.
Фарид Нагим. Мальчики под шаром. «Октябрь», 2011, № 8.
Илья КИРИЛЛОВ
Добавить комментарий