Внутри схватки

№ 2012 / 6, 23.02.2015

Вильнюсский поэт Юрий Кобрин не даёт интервью, хотя человек известный. Он награждён Рыцарским крестом ордена Великого князя Литовского Гедиминаса, российским орденом Дружбы, является заслуженным деятелем искусств РФ

Вильнюсский поэт Юрий Кобрин не даёт интервью, хотя человек известный. Он награждён Рыцарским крестом ордена Великого князя Литовского Гедиминаса, российским орденом Дружбы, является заслуженным деятелем искусств РФ, академиком Европейской академии естественных наук (Ганновер, ФРГ). Международное общество пушкинистов (Нью-Йорк) назвало Юрия Кобрина «Поэтом 2007 года Русского Зарубежья». Он – президент Благотворительного Фонда писателя Константина Воробьёва в Литве. Но всё же мне удалось «разговорить» Юрия Леонидовича, пользуясь более чем тридцатилетним знакомством.

– Юрий, вы фактически единственный по-настоящему известный за рубежом мастер русского слова, живущий в Литве. Были прозаики Константин Воробьёв, Георгий Метельский, Григорий Канович, Эфраим Севела, был, по-моему, недооценённый поэт Михаил Дидусенко. Я никого не забыл? В Литве много людей, пишущих стихи на русском языке, есть неплохие попытки в прозе. Но пока никто из них не признан так, как вы. Что, литовская земля оскудела русскими талантами?

– Это не совсем верно. Михаил Дидусенко был оценён, но человеческая жизнь его сокрушительно стремилась в бездну. Он не вписывался ни в советский, ни в антисоветский быт. Умер на полосе отчуждения в подмосковном посёлке с символическим названием Расторгуево 26 октября 2003 года на улице Старых Большевиков, что не менее символично. Один из самых значительных поэтов конца прошлого века ушёл от нас в статусе бомжа, такой вот по судьбе Велимир Хлебников… Своей жизнью распорядился сам, и не нам быть судьями. Виноватых нет. А признание было. Двадцать четыре года назад я «пробивал» его рукопись в издательстве «Вага». И после нудного и вязкого сопротивления в 1988 году «Междуречье» 37-летнего М.Дидусенко вышло в свет. Из нищенской руды выплавлял Миша свою ни на кого не похожую поэтику коммунального времени, в котором он «…неизвестней, чем Рихард Зорге, и чем дальше, тем неизвестней». А стихи, тем не менее, знали в литературных кругах Питера и Златоглавой. С 1995 года в «Знамени» появлялись внушительные корпуса его поэзии. Был даже номинирован на «Антибукер». Пусть любознательный стихолюб заглянет в Интернет. Там о вильнюсском уроженце немало сказано. В том числе и о нашем товарище Эргали Гере – писателе и публицисте остросовременном, одном из «скальпельных» стилистов в русской прозе. Он – автор тончайшего по проникновению в поэтический мир Дидусенко предисловия к посмертным книгам «Полоса отчуждения» («Пушкинский фонд» С.-Петербург. ММIV) и «Из нищенской руды» (Издательство Филимонова. М-ва. 2006), которые же и составил. Сам Эргали давно и прочно вошёл в литературу. Его рассказы «Электрическая Лиза», «Казюкас» – в числе лучших произведений жанра. Повесть «Сказки по телефону», как и тронувшая читательские сердца «Кома», вызвала одобрение самой взыскательной критики. Он – лауреат премии журнала «Знамя».

Я помню, как в 1976 году пришёл в литературное объединение молодой инженер из Вильнюсского аэропорта Виктор Чубаров. За пару лет вырос в стихотворца со своим взглядом на мир, резким и пристальным. Сборники стихов «Встречное движение», «Пульс», «Висячие сады» свидетельствовали об авторе не «местном», а общесоюзном. В двухтысячном году стихи В.Чубарова публиковались в «Новом мире»… Живёт и здравствует в Вильнюсе потрясающий Юрий Григорьев, предвосхитивший поэтику Иосифа Бродского. Он автор единственной книги стихов «Август», вышедшей в Вильнюсе в 1968 году, сотоварищ по Литинституту Тимура Зульфикарова. Сегодня, уже в ХХI веке, его с изумлением открывают в Интернете и потрясённо обмениваются мнениями искушённые читатели, многие из которых родились позже рождения самого «Августа». А вы спрашиваете, не оскудела ли литовская земля русскими талантами? Журнал «Наш современник» несколько лет назад опубликовал подборку виленчанки Марины Умурзаковой. Стихи дерзкие и прямые… На международных конкурсах Н.Гумилёва и М.Волошина особо отмечались стихи Владимира Таблера из Каунаса. Лично мы знакомы не были, только по телефону. Но как-то я опубликовал подборку его стихов в республиканском еженедельнике «Обзор», сопроводив публикацию такими словами: «На неплодородном русском культурном поле Литвы упрямо произрастает поэтический талант каунасца Владимира Таблера. После явления общероссийскому читателю вильнюсцев Михаила Дидусенко и Виктора Чубарова, память о которых жива для истинных любителей настоящей словесности от Клайпеды до Южно-Сахалинска, Нью-Йорка и Тель-Авива и о которых не знают местные графоманы, Таблер – фигура примечательная и уже заметная. Хотя бы тем, что, когда читаешь его опыты, попадаешь в зависимость от авторской интонации, мысли, впитываешь воздух его художественной среды и окружения, личного и личностного начала…» Не думал я, что эта врезка будет впечатана на обложку его посмертной книги «Когда оглянёшься», выпущенной в Москве в «Ателье Вентура» в 2011 году.

Лица не общим выраженьем отличается и клайпедчанин Виктор Тимонин. За выход сборника «На краю Ночи» в издательстве «Вага» в 1990 году пришлось «воевать» несколько лет. Уже в наши дни о. Виктор, священнослужитель храма Всех Русских Святых, издал книгу поэзии «Точно сын возвращается», навеянную посещением святых мест в Палестине (Иерусалим) и в Греции. Любопытно работает и Виталий Асовский, автор нескольких сборников стихов и популяризатор литовской поэзии. Радует вхождение в русский литературный мир вильнюсца Глеба Нагорного, дебютировавшего в Москве романом «Флёр», а его пьесы привлекли внимание режиссёров театров как в нашей республике, так и в Российской Федерации. И в Вильнюсе, и в Ставрополе они идут с неизменным успехом, готовятся к постановке в Тольятти, Мурманске и в других городах. Да и Ваши повести «Зелёный грипп, или ощущение перезагрузки», «Стела», написанные в жанре фантастического реализма, заслужили непреходящее читательское внимание. Жаль, что российская критика почти не обращает внимания на авторов-соотечественников из Литвы. Впрочем, так и в советские годы было…

– Кстати, о переводах. Я насчитал в вашем «багаже» тринадцать книг литовских поэтов, которых вы представили русскому читателю. Какую из них сами бы отметили?

– Пожалуй, малую антологию литовской поэзии «Я вас переводил…». Это почти девятисотстраничный том, под одной обложкой шесть книг поэтов разных по стилю, эстетике и политическим воззрениям. Но это – мой выбор. Общее у них одно: я с ними дружил. Они мне дарили и дарят – кто жив! – человеческое тепло и счастье. В общении с ними «Пустое вы» давно было заменено «сердечным ты»… В антологию вошли книги Э.Межелайтиса, Ю.Мацявичуса, Ю.Марцинкявичуса, Р.Скучайте, П.Ращюса, Ю.Някрошюса. Когда-то эти авторы в моём переложении публиковались в «Литературной России» и «Литературной газете», в «Дружбе народов» и «Смене». Этот том я расцениваю как возвращение долга людям, которые меня в своё время поддерживали на жизненном пути.

– Читал, что путёвку в творческую жизнь вам дал сам Арсений Тарковский. Как это произошло?

– Обо всём этом я написал в мемуарном очерке «Уроки Тарковского» в 1996–1999 гг., который публиковался в моих книгах «Возмущение сирени», «Высокое давление» и «Постскриптум». Пересказывать кратко не вижу смысла. Хочу только заметить, что путёвку в творческую жизнь Арсений Александрович мне не давал. Он дал мне рекомендацию в Союз писателей в 1966 году. И учеником его я, как некоторые пишут, не был. А вот образцом личностного поведения в предлагаемых жизнью обстоятельствах он был. Как и несгибаемый Константин Воробьёв, и совестливо-мужественный Василь Быков, с которым дружил задолго до встречи с незабвенным Арсением Александровичем и его женой Татьяной Александровной Озерской. Первые письма Василя ко мне датированы 1964 годом. А когда через два года появилась моя первая книжка «Очереди за небом», мой тогда гродненский старший товарищ откликнулся на неё словами: «Прочитал за один присест. С удовольствием – знакомые мне стихи и с наслаждением – незнакомые. Молодец! Особенно хороши «Тайны», «И вошла в эти комнаты…», «Прозрение». Это – высокая поэзия… В общем – рад за тебя, Юрий! Обнимаю – твой Василий». На сие письмо я наткнулся спустя сорок пять лет, приводя в порядок архив. Слова лестные, но ни одного стихотворения из этого списка в свои, выходившие затем книги, я не включал. Да и с Иосифом Бродским был до встречи с Тарковскими знаком. В 1965 году мы с ним были в одной группе на 1-й конференции молодых писателей Северо-Запада в Ленинграде. И на заключительном Пленуме от нашего семинара, а их было больше десятка, читали стихи с трибуны Иосиф Бродский, Александр Морев и Юрий Кобрин. Будущий нобелиат три дня как вернулся из ссылки. Об этом у меня цикл стихов «Из венка Иосифу». Приходилось сидеть за одним столом и с Борисом Слуцким, бывшим внутренним рецензентом моих «Очередей…», и Юнной Мориц, Александром Межировым и Петром Вегиным, Робертом Рождественским и Андреем Вознесенским, Михой Квливидзе и Арви Сийгом. Со Львом Озеровым общался долгие годы, а затем вступил в недружественную полемику на страницах вильнюсской «Вечёрки» и писательской газеты «Литература ир мянас («Литература и искусство»), с Давидом Самойловым то по-приятельски выпивали, то неприлично скандалили на людях, а через пару лет снова чокались в Дубултах и слышал: «Старик, я тогда был не прав…» Разные встречались собеседники, и, надеюсь, чем-то интересен был им и я. А в «учителя» не брал никого: портфель ни за кем не носил…

– Многие ваши стихи отличает высокая степень гражданственности. В одном из стихотворений вы написали: «Я русский сын земли литовской…» Такая фраза накладывает определённые моральные и духовные обязательства. В чём они?

– Ну, что я сам говорить буду. Один из самых «нестандартных вильнюсских умов» Феликс Фихман – вечная ему память! – к подборке моих стихов написал: «Кое-кто автоматически относит стихи вильнюсского поэта к «гражданской поэзии». Сказать по правде, мне не совсем понятно деление поэзии на «гражданскую» и «лирическую». Поэзия едина независимо от избираемого ею предмета. Смутно ощущаемый водораздел имеет иные координаты. Вспоминая свою давнюю (1988 г.) строку «Я русский сын земли литовской», от которой поэт не намерен отрекаться, он дописывает стихотворение уже в 1991 году в независимой Литве: «…Но руту, василёк, тюльпан// копытит вдрызг, подобно овцам,// согласная с вождём толпа://– Литва принадлежит литовцам!//Литва принадлежит? Нет, мы// принадлежим Литве все вместе,//кто не поддался власти тьмы// в своём достоинстве и чести». Что же тут «гражданского»? Это – человеческая позиция, не связанная по рукам и ногам политической предвзятостью… Быть может, ещё более чётко и кратко она выражена в «Моём вертепе»: «Страна – это не государство,// не скинешь её, как хомут».

– Кстати, может ли художник находиться «над схваткой»?

– А почему «над»? Художник, хочет он этого или нет, всегда находится «внутри» схватки. За что бьют его и справа, и слева, и ещё сверху. Потому-то и пресловутая трещина сквозь сердце проходит. И не идеологию он должен пропагандировать, а говорить о том, что чувствует и думает. А читатель – понимать, что поэзия многослойна и нужно проникать в неё, ощущая не только видимые слова, но и их цвет, запах, музыку, просодию, подтекст, сам нерв поэтического голоса.

– Когда-то, отвечая на один из моих вопросов, вы сказали: «Стихи – один из способов борьбы со смертью. Оглядываться не хочется, ошибки исправлять – тоже. Тщета это. А вот что сделать хотелось бы, не скажу. Сглазите. Но сделаю». Сейчас, спустя годы, спрашиваю: «Сделали?»

– Без ложной скромности могу сказать: «Сделал!» Вы, конечно, помните, как двадцать лет назад памятник А.С. Пушкину, стоявший в скверике за Кафедральной площадью, под покровом ночи переместили за город в Маркучяй, где в музее-имении уже находилось два бюста поэта. Русофобы ликовали… А нормальные виленчане чувствовали себя оскорбленными до глубины души. Плевок надо было смыть. Убедившись, что демагогические возгласы русских «партийцев» и псевдообщественников результатов не принесут и о возвращении бюста на прежнее место речи быть не может, я решил вернуть Пушкина, «сосланного в Маркучяй», как написал 14 июля 1992 года в стихотворении «Бедность богатых», в центр города, но в новом облике. Разработал проект с тем, чтобы установить скульптурную композицию у стен Пятницкой церкви, где в 1705 году Пётр I крестил Ганнибала, прадеда великого Александра. И с этой идеей пошёл к митрополиту Виленскому и Литовскому Хризостому. Владыка написал поддерживающее письмо мэру города. Не буду сейчас рассказывать о всей пятилетней борьбе за воплощение этой идеи в жизнь, о политических инсинуациях и доносах, как литовских, так и русских этнофетишистах. В будущем обязательно напишу об этом. Сейчас только скажу: отказывали мне в разных инстанциях более двадцати раз. В том, что памятник будет открыт, ещё за сутки до установления я не был уверен. Но 5 мая 2011 года скульптурная композиция «Ладони» была открыта. Профили знаменитого прадеда и гениального правнука смотрят друг на друга из сомкнутых материнских ладоней России. Под барельефами факсимильные подписи. Венчает скульптуру православный крест. В открытии и освящении памятника принял участие архиепископ Виленский и Литовский Иннокентий, присутствовали мэр города Артурас Зуокас, члены Сейма, главы дипмиссий, сотни горожан. Пушкин вернулся из ссылки! Воплотили мою идею в конкретный образ скульптор Витаутас Наливайка и архитектор Кястутис Микшис. Высота монумента (от подножия до кончиков пальцев ладоней исходящих с пьедестала) – 2,5 м, с православным крестом – 3,48 м. На изготовление бронзовых ладоней ушло около 200 кг металла. Масса гранитного пьедестала – 1650 кг. На него нанесена надпись на литовском и русском языках: «По благословению митрополита Виленского и Литовского Хризостома в дар Вильнюсу – Фонд писателя Константина Воробьёва». Это первый в мире памятник, где увековечен арап Петра Великого.

– Я слышал, вы и стихи написали об этом событии? Не прочтёте ли?

ПАМЯТНИК Скалозубый, нагловзорый Пушкин – в роли Командора? М.Цветаева Я вернулся из ссылки в город из Маркучяй, где три меня, из тех дней, где глумливым хором нас гнобила, за всё виня, власть невеликодушной черни. Не один раз пустел пьедестал… Вам – мой автопортрет вечерний, хохоча, его начеркал! Мздовоздатель, в ночи спесивой неконфетный, дуэльно-злой нагловзорый и некрасивый перед выстрелом – я такой! Что же ржёт, словно мерин сивый, дурачок с проливной слюной? И, когда вы едите картофель, – нищих хлеб в юдоли земной, – поглядите на прадеда профиль: он сажал клубни чёрной рукой! То, что грезилось пьедесталом, на который взойдёт народ, присностыдной памятью стало, вырисовываясь в эшафот. Скалозубый, победновзорый, несть в языце лести моём, я прощаю скрытых позором, русской рифмы резким крестом.

– В следующем году вам исполняется 70 лет. И снова спрашиваю, что хотели бы сделать к юбилейной дате?

– И снова не отвечу. Сглазите. Е.б.ж. (если буду жив), встретимся, поговорим…

Беседу вёл Юрий СТРОГАНОВ

Фото Владимира МОРАРА

---

Юрий Кобрин «ТВОРЦЫ» Поэту вздумалось описать любопытное собрание букашек. – Сам ты букашка закричали… и стихи твои букашки, и друзья-то твои букашки. Сам съешь. А.С. Пушкин. «Опровержение на критики» (т. VII, стр. 116). Минус по Цельсию брод сковал; лёд подловат однако… Бесстрашно пишут под Бродского, страшно под Пастернака. Синтаксис, рифмы строчек брошу вам для затравки. Мой неудобный почерк не поддаётся правке. А призёра районной премии Фетакафки некому урезонить в литературной лавке, где верещит о Серёже, треплет Ю.П. Кузнецова, врёт, что в синяк серой рожи Юрою был поц-це-ло-ван! Пилят творцы опилки не с верстака ли Рубцова? И тараторят пылко, выпив на рупь целковый. Вот строкорез к обороне зычно скликает рать, к сцене побатальонно любо в строю шагать! Возведена их бездарность в степень. А это – стиль! Им ли не зависть бес в дар нёс? Пилят опилок пыль… Что осквернённый Маркучяй взят на «ура» словоманом? Знал времена и покруче и зарубцовывал раны! Ты ж, не боясь слова броского, ни телогрейки, ни фрака, чти, перечитывай Бродского, Лермонтова, Пастернака… 17.08.2010