Уроки патологоанатомии

№ 2012 / 6, 23.02.2015

В Боль­шом за­ле Пе­тер­бург­ской фи­лар­мо­нии со­сто­ял­ся пре­мьер­ный по­каз но­во­го филь­ма Алек­сан­д­ра Со­ку­ро­ва «Фа­уст». Про­смотр, со­брав­ший весь го­род­ской бо­монд, чуть бы­ло не со­рвал­ся из-за тех­ни­че­с­кой на­клад­ки

Илья КОЛОДЯЖНЫЙ

В Большом зале Петербургской филармонии состоялся премьерный показ нового фильма Александра Сокурова «Фауст». Просмотр, собравший весь городской бомонд, чуть было не сорвался из-за технической накладки, что некоторые восприняли как мистический знак. Действительно, мистики, связанной с этим фильмом, хоть отбавляй. В самом деле, как можно рационально объяснить тот факт, что посредственная и антизрелищная картина (а подлинное киноискусство прежде всего должно быть зрелищным) завоевала главный приз Венецианского фестиваля – «Золотой лев» (с торжественной формулировкой: «фильм, который навсегда меняет каждого, кто его посмотрит»), потом в срочном порядке выходит в мировой прокат (38 стран), и, наконец, удостаивается чести быть представленным накануне Дня снятия блокады Ленинграда в одном из лучших залов города (бывшее здание Дворянского собрания).

«Фауст» – заключительная часть тетралогии Сокурова о людях власти: «Молох» (1999, о Гитлере), «Телец» (2000, о Ленине), «Солнце» (2005, о японском императоре Хирохито). По мысли режиссёра, Фауст является духовной предтечей всех «тиранов» XX века. Такое прочтение трагедии Гёте, где всё сводится к пресловутой проблеме власти, крайне одностороннее и даже примитивное (ещё как-то можно подвести под эту проблему некоторые произведения Шекспира, хотя и они, конечно, не исчерпываются только этим). Великое творение Гёте, в котором воплощена трагедия человека Нового времени, бросившего вызов Богу, как говорится, притянуто Сокуровым за уши.

На мой взгляд, верно передал общее впечатление от увиденного поклонник сокуровского творчества, сетевой кинорецензент Олег Татков: «На экране живёт, дышит, испражняется, пытается любить, верить, убивает своих граждан бюргерская мещанская Германия первой трети XIX века, погрязшая в войнах. Это невозможно описать, – в фильме есть физическая атмосфера того времени – безумно материальная, душно-пыльная, липко-грязная. Очень агрессивно-нездоровая атмосфера, – атмосфера разлитой патологии; – и нравственной, и духовной, и физиологической <…> Минимум возвышенного, – натурализм в самом жёстком виде…»

Натурализм, атмосфера патологии и впрямь преобладают в картине. Начать с того, что у Сокурова Фауст не просто доктор, а патологоанатом, что не без некоторого смакования «проиллюстрировано» в первой же сцене фильма (вскрытие мужского трупа).

Отношения между женщиной и мужчиной (Фаустом и Маргаритой) начисто лишены высокого чувства: и здесь всё на уровне анатомии, а не человека. То же самое можно сказать и вообще об отношениях между людьми: всюду проступает нечто абсурдное и звериное, а не человеческое.

Вероятно, Сокуров думает, что таким образом он создаёт правдивый художественный образ людей (и мира в целом), потонувших в низменных патологических страстях и пороках. Однако тем самым режиссёр обнаруживает только свою творческую несостоятельность и полное непонимание, хотя бы на интуитивном уровне, природы художественного творчества. Ведь подобное изображение человеческого бытия, что называется, «в лоб», без явственного присутствия идеала и смысла, без духовной вертикали, есть лишь механическая плоская фотография, и ничего больше.

Разумеется, в картине Сокурова воплощены не бюргерская Германия (как ошибочно полагает Олег Татков), и уж тем более не гётевский «Фауст», а отражён режиссёрский – увы, отнюдь не художественный – взгляд на них. Отражён, надо признать, с большим старанием добросовестного ремесленника: здесь и озвучивание картины на немецком языке, и стремление соблюдать до мелочей историческую обстановку (впрочем, наряды некоторых персонажей явно представляют собой плод буйной фантазии костюмеров), и даже использование в операторской работе учения Гёте о цвете. Однако все эти ухищрения не спасают положение, не делают фильм художественным явлением. Кто-нибудь возразит, что «Фауст» Сокурова относится к авторскому, интеллектуальному кино, и судить его нужно по другим законам. На это можно ответить, что если фильм, как бы он ни назывался, – массовым или интеллектуальным – претендует на художественное освоение действительности (а он, судя по заявлениям его создателей, претендует на это), судить его следует единственно по законам искусства.

Больше всего жаль в этом фильме даже не Гёте (как-никак, он за себя постоит), а Сокурова: ведь с таким мизантропическим взглядом на мир, наверное, нелегко жить на свете (к слову, что бы сегодня ни говорили о советском времени, но тогда к кинематографу людей с таким, мягко выражаясь, специфическим мировосприятием не допускали).

Могут сказать: хорошо, допустим, этот фильм не является художественным, но он обладает интеллектуальной ценностью, так как в нём поставлена и решается серьёзная проблема. Но я берусь доказать, что картина не имеет и этой ценности.

Общий пафос сокуровской тетралогии состоит в следующем: главная проблема, главная опасность современного мира заключается в существовании неких патологических личностей, снедаемых властолюбием. Художник, показывая этих людей в самом неприглядном, «недочеловеческом» виде, помогает тем самым избавиться от них, не даёт повториться тоталитарному прошлому и т.п. В основе этого пафоса лежит определённая историческая «концепция», согласно которой ходом истории руководят и, так сказать, вершат судьбы мира пришедшие незаконным путём к власти патологические злодеи. Такое «культовое» понимание истории, когда всё объясняется злой (или доброй) волей одного человека, также крайне односторонне и примитивно (увы, следует признать, что подлинное историческое мышление отсутствует у большинства современных кинодеятелей, отчего их продукция на исторические темы напоминает сказки для детей). Причина такого понимания (точнее, непонимания) истории кроется в полной зависимости режиссёра от господствующей, насквозь мифологизированной идеологии (чего, разумеется, Сокуров никогда не признает, изображая из себя независимого, свободного художника). Отсюда, между прочим, становится понятным, почему сей принципиальный и непримиримый киноборец с властью пришёлся ко двору нынешнему, выражаясь языком «болотных» оппозиционеров, режиму.

Можно только сожалеть, что ушибленный и ослеплённый этим «проклятым вопросом» – проблемой неограниченной власти, Сокуров давно отстал от жизни и совершенно не замечает истинных проблем, составляющих трагедию сегодняшнего дня: экологическую проблему и проблему охватившего весь мир потребительства. Но для апологета европейского гуманизма и общечеловеческих ценностей (каким, безусловно, является Сокуров) эти проблемы, конечно, не стоят внимания: зачем жалеть и спасать мир, который всё меньше проявляет почтения к этому самому гуманизму и этим самым ценностям?

Илья КОЛОДЯЖНЫЙ,
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ