А можно с места?

№ 2012 / 8, 23.02.2015

Вот уж и не знаю – сви­де­тель­ст­во ли это здо­ро­вой жиз­ни или об­ще­ст­вен­ная бо­лезнь? И то, что мне хо­чет­ся ска­зать сей­час, вхо­дит ли в ло­ги­ку дня, или это уже один вы­крик с ме­с­та?

Вот уж и не знаю – свидетельство ли это здоровой жизни или общественная болезнь? И то, что мне хочется сказать сейчас, входит ли в логику дня, или это уже один выкрик с места? Помните, была прежде в протоколах общих собраний такая фраза о выкриках с места, когда кто-то мешал разумному ходу обсуждения неуместным замечанием или не идущим к делу рассуждением?

И почему-то всё вспоминаю героя эрдмановской пьесы «Самоубийца», который после матушки революции в трудные годы собирался покончить с собой, потому что никак не мог найти места в слишком новой для простого сердца реальности. И тогда к нему дружно потекли представители партий, прося указать в посмертной записке за малую копеечку причину смерти существованием другой партии, мешающей правильному движению общества. И вспоминаю я этого беднягу в самой неподходящей обстановке.

Мы сидим в трапезной своего храма после Литургии Сретения за чаем, и я вдруг почти без удивления посередине фразы отмечаю, что мы говорим о выборах: батюшка, два монаха, писательница, инженер, врач, кузнец. Только улыбнёшься: электорат, малая модель мира, «избирательный участок». Прохоров, Зюганов, Путин – представлены все. Демократия во всём торжестве.

Батюшка привычно обращается к нам «братья и сестры», а я неожиданно ловлю себя на смущении. Как это «братья и сестры», если у нас у каждого своя кандидатура на примете? Какая же мы семья, если каждый смотрит на Родину в разные окошки и в разные стороны. И скоро догадываюсь о причине.

Каждый из нас говорит не о себе и не от одного себя, а ещё от кого-то «третьего», как будто через голову, словно не сам говорит, а кого-то представляет, и не о своей правде свидетельствует, а о какой-то «нашей». И эта «наша» у каждого разная. А разная потому, что из неё убрано моё единственное сердце, моё «я» перед Богом. И догадываюсь, что «с места-то» не «я» кричит, не душа моя, а чиновник во мне или бизнесмен, продавец или покупатель, музейщик или учёный. «Место», а не сердце. А такие разные они оказались потому, что мы давно не называли свою Родину и своё время, не обдумывали их сердцем, а пользовались или старыми стереотипами, или «цеховой» принадлежностью.

А за это время, за перестроечные года, пока мы бегали, пока ломали больше, чем строили, пока отрицали больше, чем утверждали, сложилась совсем новая жизнь. Другая, не подвластная старому словарю, семья, община, Родина. И нам бы сейчас онеметь перед тайной совершающейся перемены и из молчания и любви начинать по слову называть это новое, как ощупывать себя после болезни и не узнавать в зеркале, привыкая к новому лицу, а мы тонем в чужих лозунгах, декларациях, взаимных передёргиваниях, подлавливании друг друга на обмолвках.

А выборы-то не президента предстоят, а твёрдого имени и пути Родины посреди мирового шатания, общей потери ориентиров и массовой подготовки к тому, чтобы подтвердить пророчество календарей майя о конце света 21 декабря этого года.

Ну, а коли не хочется подтверждать, то, может, пришла пора догадаться, что спасение, в общем, очень просто, и состоит оно в том, чтобы каждому слову вернуть его первоначальную плоть и подлинность и тем назвать родную Россию полным и ясным единственным именем с определёнными для каждого сердца экономическими, идеологическими, духовными границами.

Так и слышу: ну, ты, видать, опять за тоталитаризм, чтобы все на одно лицо. Хотя вот и в церкви (сам же в ней «Апостол» читаешь) вспомни, что и у апостола Павла сказано: надлежит быть разночтениям, чтобы выявились искуснейшие.

Да помню, помню, а только у апостола это разномыслие искалось в пределах одной истины, в глубине одной соединительной мысли. Там «искуснейшие-то» перед Богом стояли, а не перед избирателями вертелись. И коли бы соискатели-то власти Родину прежде себя видели, мы бы сразу по первому слову это и узнали, потому что видели бы, что они её вернее нас чувствуют и точнее называют. И мы уж тогда своими «выкриками с места» (а «места-то» эти как раз Россия и есть – от моря до моря) тоже чувствовали, что называем эту переменившуюся Родину вместе с ними, и она опять нам не «плацдарм для инновационных рывков», не «инвестиционное пространство», а материнский дом. Тогда, глядишь, и выборы были бы не предметом раздражения и противостояния всех против всех, а объединением усилий.

Простите мне этот провинциальный романтизм. Да мир не одной столицей и интеллектуальной тонкостью стоит – надо бы оставить место и простодушию.

Валентин КУРБАТОВ,
г. ПСКОВ