Закрытый показ Александра Гордона

№ 2012 / 8, 23.02.2015

«За­кры­тый по­каз» для ме­ня боль­шая за­гад­ка. Не­по­нят­но, для че­го су­ще­ст­ву­ет про­ект, по­свя­щённ­ный то­му, че­го у нас нет, по­че­му ум­ные – и не очень – лю­ди в сту­дии каж­дую суб­бо­ту ве­дут дис­кус­сии о том, че­го у нас нет

Проект



«Закрытый показ» для меня большая загадка. Непонятно, для чего существует проект, посвящённный тому, чего у нас нет, почему умные – и не очень – люди в студии каждую субботу ведут дискуссии о том, чего у нас нет, почему с помощью этих дискуссий зрителей пытаются приучить к тому, к чему приучать не следует. На мой взгляд, за всё время существования проекта были показаны два стоящих фильма: «Простые вещи» Алексея Попогребского (в котором явно просматривается иоселианиевский «Певчий дрозд») и «Белая лента» Михаэля Ханеке. Авторы программы создали Тяни-Толкая, который должен, по их заверениям, одновременно обслуживать и глубокого, и широкого зрителя. Как этот проект будет работать на широкого зрителя, если хорошее кино он гарантирует исключительно гурманам? Что касается хорошего кино, то оно всегда было большой редкостью. Ещё большая редкость оно сегодня, когда на дворе бушует мировой системный кризис всех и вся. И тут возникает следующий вопрос. Если высококлассные фильмы так редки, тогда чем же еженедельно кормит нас передача «Закрытый показ»?


До 10 февраля 2012 года Александр Гордон выступал в проекте, о котором идёт речь, в двух ипостасях: ведущего и критика – серьёзного критика – фильмов, демонстрируемых в программе. 10-го же февраля, во время показа фильма «Огни притона», он оказался в других ролях: ведущего и режиссёра. С последней ролью Александр справился успешно, хотя, возможно, временами излишне рьяно защищал своё детище. Роль ведущего в данной ситуации оказалась более чем странной – ведущий занимался тем, что подпевал режиссёру. Но не от этого недочёта передача потеряла интригу и интерес, а от того, что в ней не было Гордона-критика.


Дискуссия



В ходе полемики актрисы фильма и Александр Гарриевич высказали мысль о том, что, сняв эту ленту, режиссёр обнажился. Вот новости-то. Разве существовала возможность снять фильм и при этом не обнажиться? И вообще, о том, что люди, занимающиеся творчеством, только и делают, что обнажаются, известно давно – об этом в своей «Орешине» ещё Овидий писал. Но вопрос в другом. Почему при самообнажении Феллини, Шукшина, Тарковского я, как зритель, получаю удовольствие, а при самообнажении Гордона испытываю неловкость? Может быть, самообнажение самообнажению рознь?


Склонен думать, что заявления Александра о том, что фильм «Огни притона» ему нравится и как зрителю, и как ведущему, что при создании его он только и делал, что думал о зрителях и уважал их, есть не что иное, как пиар и попытка разжалобить телевизионную аудиторию и потенциальную аудиторию кинозалов. Это лукавство, за которым стоят очень серьёзные вопросы. Противопоставляя режиссёрам, которые снимают для зрителя, режиссёров, которые снимают для себя, Александр, будучи человеком высокообразованным, прекрасно понимает, что для зрителя снимают как те, так и другие. Только у одних мерилом того, что и как они снимают, является собственный интеллект, собственные переживания, собственное мировоззрение, а у других интеллект, переживания, мировоззрения зрителей. Ну, ни за что не поверю, что Александр Гарриевич не читал Пушкина, у которого постоянно и в письмах, и в заметках «писать для себя», «писать для себя»:







На это скажут мне с улыбкою неверной:


– Смотрите, вы поэт уклонный, лицемерный.


Вы нас морочите – вам слава не нужна,


Смешной и суетной вам кажется она;


Зачем же пишете? – Я? для себя. – За что же


Печатаете вы? – Для денег. – Ах, мой боже!


Как стыдно! – Почему ж?



Лукавство режиссёра Гордона и в том, что, будучи большим поклонником Антониони, для других он снимает кино, которое с Антониони рядом не лежало, и, наслаждаясь, к примеру, фильмом «За облаками», другим предоставляет возможность насладиться «Огнями притона».


Фильм



Поиск других форм в процессе работы над фильмом, как мне кажется, не дал результата. И хотя в «Огнях притона» есть что-то и от советского кино («Первый троллейбус»), и авторского («Я шагаю по Москве»), и от фильма-оперетты («Вольный ветер»), но соединить глубокое и широкое – артхаус и мейнстрим – в одно целое не удалось. Кажется, успешно соединять в своих фильмах всё и вся может только один режиссёр в мировом кинематографе – Вуди Аллен. Его фильмы – особенно последние – на мой взгляд, несовершенны, но оторваться от них невозможно.





Скорее всего, Александру, находящемуся внутри съёмочного процесса, фильм и в самом деле видится импрессионистским. Но импрессионизм – это не только впечатление художника, застигнутого врасплох натурой, но и впечатление зрителя, застигнутого врасплох художником. В случае с «Огнями» подобной трансляции впечатления не случилось (я говорю только о своём впечатлении). Более того, по мнению В.Манского, произошло перетекание импрессионизма в кич1.


Об актёрской игре в фильме говорить не хочется. Герои, за редким исключением, опереточны. Но о главной героине – Любови – сказать необходимо. Её отличительной чертой является то, что она со всеми мила. Возможно, такой и должна быть проститутка в обращении со своими клиентами. Но со всеми окружающими-то почему? Не может вытравить из себя профессиональных ужимок? Скорее всего, старание быть обворожительной – это не беда персонажа, а беда исполнительницы. Это не Любовь пытается обворожить всех, кого она встречает в жизни, а на протяжении всего фильма сюсюкающая, как маленькая девочка, взрослая актриса пытается обворожить зрителей. Возможные причины сюсюканья – актриса верит в то, что проститутка это необычная женщина, или не верит в то, что проститутка может быть искренней. То, что актрисе не хватает простодушия, было заметно и во время обсуждения. Справедливости ради следует признать, что роль эта невероятно сложна из-за заложенной в неё противоречивости. Мазине удалось справиться с задачей. Помогло верное решение образа – в Кабирии она была «старенькой девочкой». В самом деле, трудно представить, кто в мировом кинематографе мог бы справиться с задачей, стоящей перед О.Фандерой. Франческа Романа Колуцци («Серафино»)? Не знаю. Ширли Маклейн («Квартира», «Двое на качелях», «Милая Чарити»)? Возможно. Но скорее, Стефания Сандрелли («Я её хорошо знал»). Правда, проститутками в профессиональном смысле этих троих назвать нельзя. Кстати, если память мне не изменяет, сцена приезда Любови в деревню – калька с приезда в деревню героини Сандрелли. Да и пляжные сцены есть и в том, и в другом фильме. Да и умирают они обе в финалах. Но насколько картонна смерть Любови в сравнении со смертью Адрианы.


И возникает вопрос. Как можно пробудить зрительский интерес к живому человеку на экране, если на экране нет живых людей?


Когда о спектакле или фильме говорят, что он актёрский, это означает только одно – в нём нет режиссуры. Что имеет в виду Александр Гарриевич, заявляя, что «Огни притона» фильм одновременно и авторский, и актёрский? Да, ещё и зрительский…


Александр Гордон прав, когда, размышляя о кино, говорит, что «наш народ последнее время стал путать слёзы умиления со слезами очищения, тем самым катарсисом. Это наша беда». Возразить на это нечего. Но, кажется, в отношении «Огней притона» слёзы умиления со слезами очищения перепутали сами создатели фильма.


Какого зрителя должен пробудить этот фильм: глубокого или широкого? Женщин, девочек и одесситов будить не надо, они и так фильм посмотрят. А дальше? Не получится ли, что, доверившись интеллекту и обаянию Александра Гордона, широкий зритель решит, что «Огни притона» и есть кино. В результате чего настоящий кинематограф этого зрителя как раз и недополучит? Хотя, если быть до конца честным, вины Александра Гордона во всём этом нет. Зритель сам должен выбирать, что ему смотреть, а что не смотреть.



1 Возможно, широкому зрителю, посмотревшему «Огни притона», интересны будут приведённые ниже определения кича.



Кич – продукт творчества, претендующий на художественную ценность, но не обладающий ею. Обычно кич характеризуется поверхностностью, сентиментальностью, слащавостью и стремлением к усилению эффекта.


Яндекс.Словари: Словарь по общественным наукам, 2000.



Китч (кич) – (от нем. Kitsch – халтура, дурной вкус) – произведения массовой литературы, рассчитанные на невзыскательный вкус. К. характеризуется подчёркнутым эклектизмом, нарочитостью. Может быть непреднамеренным и намеренным…


literary_criticism.academic.ru. Словарь литературоведческих терминов. – 2005.



Кич – дешёвка, сентиментальщина, безвкусная продукция, рассчитанная на внешний, зачастую шокирующий эффект. Понятие возникло в немецком языке и первоначально означало «дешёвый предмет», а именно перекрашенную старую мебель…


Андреева Р. Энциклопедия моды. – 1997.



Кич (польск. Kicz, из нем. Kitsch – «поделка, дешёвка») – суррогат композиции, произведение искусства, в котором художественные ценности в значительной мере подменяются или вытесняются спекулятивными, утилитарными, прагматическими. Кич – выражение мещанской психологии, результат вырождения культуры в цивилизацию, тенденции, характерной для второй половины XIX–XX вв. Возникновение этого явления связывают с отчуждением художника, мастера от продукта своего труда в результате «промышленной революции», начавшейся в XVII в. Её пагубные результаты в области искусства стали заметны в середине XIX в. В изменившихся социальных условиях происходило не развитие вкуса публики, а напротив – снижение требовательности художника, приспособление его к расхожим потребностям людей. Создание «кичёвки» – наиболее лёгкий путь. «Кич-мышление» предполагает известный всем стереотип, обеспечивающий ощущение лёгкости, доступности, близости якобы сложных вещей. Это обман себя и других. Новизна подменяется штампом, остроумие – пошлостью, напряжённый творческий поиск и художественное открытие – тривиальностью, банальностью. Но чтобы выдавать банальность за подлинное искусство, её надо снабдить яркой, крикливой, обращающей на себя внимание «новаторской формой». По мнению философа В.П. Руднева, «кич есть зарождение и одна из разновидностей постмодернизма. Кич – это массовое искусство для избранных». Мастера (кича), не опасаясь переборщить, выйти за границы эстетики, дают зрителю то, что он в глубине души давно хочет увидеть, полный набор штампов, хорошо испытанных атрибутов. М.А. Чегодаева отметила, что с художественной точки зрения подобное творчество «сводится к вялому эпигонскому повторению тем и сюжетов» классического искусства. Нейтральность формы приводит к тому, что подобные вещи «смотрятся почти репликами, дилетантскими копиями, выполненными не очень профессиональной рукой».


Яндекс. Словарь изобразительного искусства.



Владимир КОСУЛИН

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.