Куприн и Лондон

№ 2012 / 9, 23.02.2015

Моё дет­ст­во, как и дет­ст­во мно­гих чи­та­ю­щих маль­чи­шек в Со­вет­ском Со­ю­зе, про­шло под зна­ком книг Дже­ка Лон­до­на. В на­ча­ле 80-х он мне ка­зал­ся впол­не ак­ту­аль­ным и ин­те­рес­ным.

Моё детство, как и детство многих читающих мальчишек в Советском Союзе, прошло под знаком книг Джека Лондона. В начале 80-х он мне казался вполне актуальным и интересным. В голову не могло прийти, что в остальном мире (в той же Америке) он уже не воспринимался как популярный и востребованный писатель. И мои тамошние сверстники, и даже их родители, Лондона не читали.

Я уже писал лет восемь назад, что особенностью советской издательской практики являлось то, что в нашей стране после 1956 года наблюдался ренессанс популярной приключенческой литературы начала века. После Сталина вожди смягчились и разрешили издавать зарубежную развлекуху, но не современную, которой мы так и не узнали, навсегда разойдясь с окружающим миром, а ту, что они сами читали мальчишками, так сказать, проверенную и идейно неопасную. Наряду с Майн Ридом и Луи Буссенаром «в струю» попал и Джек Лондон, благо в пересказе Крупской о нём благосклонно отзывался Ильич. Ребёнком, разумеется, я ничего этого не понимал, и американцем восторгался, причём, в первую очередь, не «Белым Клыком» и северными рассказами, а произведениями менее известными, например, «Алой чумой».

Теперь же я задумался – а кто может считаться русским аналогом Джека Лондона? Имелся ли у нас в отчизне в то время писатель, схожий с ним по направленности творчества, месту в литературе и популярности? Думаю, что такой автор был – Александр Куприн. Сопоставлению его и Лондона, возможно, мешает реноме первого как «серьёзного писателя», стоящего в нашем восприятии сразу вслед за Буниным. Тогда как реноме второго – «писатель для детей и юношества». Но попробуем разобраться.

Напомню, что Лондон родился в 1876, а Куприн – в 1870-м. То есть они принадлежали к одному поколению. Оба – писатели не первого ряда. Сегодня литературоведам не придёт в голову сравнивать Александра Ивановича с Буниным, а Лондона с Шервудом Андерсоном. Их место – сектор популярной литературы хорошего качества. Не pulp fiction, но и не уровень Нобелевки. То есть та ниша (не в плане сюжетов), которую сегодня занимают, скажем, Улицкая или Михаил Шишкин. Они не открыли ни новых путей в словесности, ни переформатировали язык, ни стали основоположниками. Впрочем, этого от них и не требовалось. Оба много писали, купались в читательском внимании, были поизвестней большинства коллег, много зарабатывали – и это главное. Они отлично понимали – для чего родились и для кого пишут, не стараясь превзойти своё дарование.

Но сходство их не исчерпывается принадлежностью к вышеотмеченной писательской страте и одной генерации. Оно распространяется и на сюжет, на тематику творчества, сближаясь порой до удивительных совпадений. И Куприн и Лондон начинали с реалистических очерков – «Киевские типы», «Тайфун у берегов Японии». Оба писали про рыбаков – купринские «Листригоны» (едва ли не лучшее в его наследии), «Рассказы рыбачьего патруля» Лондона. Они совпали даже в том, что вывели главными героями греков. Вспомним лондонского браконьера Большого Алека («Король греков») и купринского Юру Паратино: «Его прозвали Большим Алеком за исполинское телосложение. Рост его достигал шести футов и трёх дюймов, и соответственно этому он был широкоплеч и широкогруд. У него были могучие, крепкие, как сталь, мускулы, а о его недюжинной силе среди рыбаков ходили многочисленные легенды. Смелость и неукротимость духа не уступали его физической силе, благодаря чему ему дали ещё одно прозвище – «Король греков». Рыбаки, большинство которых были греки, относились к нему с почтением и слушались, как вожака. Он и был их вожаком, защищал их интересы, лез за них в драку, вырывал из лап закона, если они попадались, и так их объединил, что в беде они горой стояли за него и друг за друга». «Юра Паратино вот каков: это невысокий, крепкий, просоленный и просмолённый грек, лет сорока. У него бычачья шея, тёмный цвет лица, курчавые чёрные волосы, усы, бритый подбородок квадратной формы, с животным угибом посредине, – подбородок, говорящий о страшной воле и большой жестокости, тонкие, твёрдые, энергично опускающиеся углами вниз губы. Нет ни одного человека среди рыбаков ловчее, хитрее, сильнее и смелее Юры Паратино. Никто ещё не мог перепить Юру, и никто не видал его пьяным. Никто не сравнится с Юрой удачливостью – даже сам знаменитый Фёдор из Олеиза».

Не прошли писатели-современники и мимо Русско-японской войны – Куприн создал своего «Штабс-капитана Рыбникова», а Джек Лондон слал корреспонденции из Маньчжурии, находясь как журналист среди японских войск.

Обоих писателей привлекали сильные неоромантические типы – вроде Волка Ларсена или Олеси, люди, свободные от условностей цивилизации. То, что Куприна восхищало в крымских рыбаках и жителях Полесья, Лондон находил в золотоискателях Аляски и туземцах южных морей. И Лондон и Куприн являлись романтиками-реалистами, не дотошными бытописателями, предпочитая описанию – действие, особенно американец.

В духе времени и тот и другой живописали социальные язвы эпохи: купринская «Яма» и лондонские «Люди бездны», очерки-воспоминания о бродяжничестве. «Белый пудель» перекликается с каким-нибудь «Куском мяса» – типичные картинки капитализма рубежа веков, с его каторжным детским трудом, пропастью между богатыми и бедными, недоеданием и мизерной зарплатой. Оба рисуют честных и симпатичных интеллигентов, остро чувствующих несправедливость общественного устройства, но проигрывающих свою битву в одиночестве – «Мартин Иден» и «Молох».

Будучи в жизни циниками, и Куприн и Лондон, как и положено, много писали о сентиментальной любви – «Гранатовый браслет», «Маленькая хозяйка большого дома». И тот и другой, сменив множество занятий в молодости, потом до конца жизни черпали из этого опыта. Жестокое детство оставило на них неизгладимый след, и они долго сводили с ним счёты в книгах и в жизни. Оба много пили, много занимались спортом, много тратили и жили напоказ, шикарно, обзаводясь солидными домами и прочими атрибутами удачливой писательской карьеры.

Лондон умер в 1916 при невыясненных обстоятельствах. Через год в России случилась политическая катастрофа, выбросившая Куприна в эмиграцию, где он быстро состарился, стал писать всё хуже и хуже, и как писатель, по сути, кончился. Лучшая пора творчества обоих пришлась приблизительно на 1900–1910 гг.

Ввиду своей «заграничности» Джек Лондон воспринимался в СССР как более современный писатель – на фоне несколько «архаичного» Куприна. Это объясняется тем, что Лондон описывал некую условную «заграницу», не имевшую для нас чётких хронологических рамок. В представлении советского читателя «та» Америка, в общем-то, мало отличалась от «этой», с которой Брежнев вёл бесконечные переговоры. Напротив, мир Куприна казался давно минувшим прошлым, между его героями – кадетами, рыбаками-частниками, инженерами при буржуях, царскими офицерами – и нами пролегала бездна.

Если же, для полноты картины, указать на различия, то Лондон более «коммерческий» писатель. Недаром его, как и Дюма, обвиняли в плагиате и использовании литературных негров. На момент смерти он зарабатывал больше любого другого американского писателя и имел мировую славу. Куприн по своему дарованию стоит явно выше его, и никогда не сползал в чистую коммерцию, всё-таки положение соотечественника Льва Толстого обязывало. Потому его финансовые успехи оказались скромнее.

Максим АРТЕМЬЕВ