Этос филологической науки

№ 2012 / 14, 23.02.2015

Когда Вадим Вацуро готовился отмечать своё 60-летие, редакция журнала «Новое литературное обозрение» решило сделать ему подарок и подготовило книгу статей

Когда Вадим Вацуро готовился отмечать своё 60-летие, редакция журнала «Новое литературное обозрение» решило сделать ему подарок и подготовило книгу статей, подчеркнув в преамбуле к тому, что Вацуро «олицетворяет этос дипломатической науки».







Вячеслав ОГРЫЗКО
Вячеслав ОГРЫЗКО

Вадим Эразмович Вацуро родился 30 ноября 1935 года в Ленинграде. После школы он поступил в медицинский институт, но очень быстро ему стало ясно, что его занесло куда-то не туда. Настоящим призванием Вацуро оказалась история литературы. Так он оказался на филфаке Ленинградского университета.


В университете первым исследовательскую жилку Вацуро обнаружил профессор В.Мануйлов. Он увлёк своего студента Лермонтовым и хотел оставить его в аспирантуре. Но у деканата нашлись свои любимчики. И вместо аспирантуры Вацуро после окончания в 1959 году филфака был отправлен младшим научным сотрудником в Кабинет источниковедения и библиографии НИИ театра, музыки и кинематографии.


Однако Мануйлов своего ученика не бросил. Он привлёк его к работе над книгой «М.Ю. Лермонтов. Семинарий». А потом профессор помог перейти ему в Институт русской литературы в группу пушкиноведения.


Вацуро оказался благодарным учеником. Он впоследствии принял активное участие во многих проектах своего учителя и особенно много сделал для осуществления главного замысла Мануйлова – составления «Лермонтовской энциклопедии».


В 1970 году Вацуро защитил кандидатскую диссертацию «Пушкин в общественно-литературном движении начала 1830-х годов». Но первую известность в научных кругах ему принесла другая работа – написанная в соавторстве с М.И. Гиллельсоном книга «Сквозь «умственные плотины». «Посвящённая столкновениям писателей пушкинской поры с цензурной, – отметил позднее Сергей Фомичёв, – эта книга казалась произведением чуть ли не диссидентским».


А.Зорин в своих воспоминаниях писал, что в книге двух соавторов «руку Вацуро было легко узнать по виртуозному выявлению подтекстов и контекстов, но важнее всего в книге или, по крайней мере, в этой главе [«Подвиг честного человека». – Ред.] была смысловая перспектива. Карамзин, увиденный Пушкиным, увиденный Вацуро, – взгляд был обращён из несвободного времени в относительно более свободное, что облегчало разговор и подчёркивало преемственность. В сущности, это был новый способ думать о прошлом, освобождённый от лобовых аллюзий, но остросовременный по абсолютно экзистенциальному ощущению истории».


После книги о цензуре пушкинской эпохи Вацуро взялся за историю альманаха «Северные цветы». Он считал: «Историю литературной жизни этого времени нужно искать скорее в письмах, дневниках, нежели в официальных протоколах, и то, что сначала складывается в кружке, затем заявляет о себе полным голосом на газетных и журнальных страницах. Сам же кружок интимен; он «функционирует», он живёт обычной домашней жизнью, с одной только особенностью: быт его олитературен, и чтение чужих произведений и писание своих такая же повседневность, как дружеский визит или вечернее чаепитие».


Многие филологи позже удивлялись, почему Вацуро, обладая поистине энциклопедическими знаниями, имея острый ум и научившись живо подавать любой материал, так мало при жизни выпустил книг. От него ведь читающая публика ждала яркую книгу о Лермонтове, жизнеописание Пушкина, рассказ о судьбе Дельвига. Кое-кто полагал, что учёный значительную часть своей жизни растратил якобы на мелочи. И якобы по этой причине он не стал писать докторскую диссертацию.






Вадим ВАЦУРО
Вадим ВАЦУРО

Но это не так. Вацуро был очень цельной натурой. И не его вина была в том, что академическое начальство ко многим проектам учёного относилось с подозрением. Оно, к примеру, не хотело ввязываться в работы, связанные с изучением готического романа. Партийное руководство боялось, как бы пушкинист с мировым именем не протащил сомнительные идеологические концепции.


Судя по рассказам многих сослуживцев, Вацуро сомнительно относился к различным версиям. Считалось, что он был человеком фактов. Но проработавшая с ним много лет Лидия Лотман полагала, что это ошибочное мнение об учёном. В своих мемуарах она рассказывала: «Что же касается предубеждения Вацуро к «теориям» и предположениям, то сам он не мог удержаться от создания смелых концепций и делал это, по большей части, очень удачно. Так, например, в статье «Великий меланхолик» он выдвинул остроумную гипотезу о том, что «приятель», о котором Пушкин пишет в «Путешествии из Москвы в Петербург», не кто иной, как сам автор, и затем, доказывая это предположение, В.Э. развивает блестящую концепцию об отношении Пушкина к своему собственному характеру, об осмыслении его характера и настроения Гоголем, об их отношении к своему лидерству в литературе. Таких смелых и сложных идей в работах В.Э. много, но от произвольных предположений и лихих попыток навязывать поэту свой собственный образ мыслей идеи В.Э. отличаются тем, что он был погружён в реальность и духовный мир пушкинской эпохи и черпал основания для своих изящных построений из множества известных ему, разысканных им лично исторических фактов. Случайный вопрос или разговор с ним как бы открывал шлюзы его учёности, и он давал точные и оригинальные справки, щедро делясь тем, что было научной новацией» (Л.Лотман. Воспоминания. СПб., 2007).


На людях Вацуро всегда оставался бодр. Он старался никогда не унывать. Сергей Фомичёв подчёркивал, что артистизм и остроумие отличали Вацуро и в повседневном быту. «Предметом его особенной гордости было воспоминание о том, – писал Фомичёв, – как однажды – в Грузии! – он во время многолюдного застолья был единогласно избран тамадой. Этот, всеми признанный талант Вадима Эразмовича – особая тема. Вспоминается, например, такой случай. В 1997 г. мы вернулись в Институт после Четвёртой международной Пушкинской конференции, которая прошла в Нижнем Новгороде и в Болдине. На заседании учёного совета в ходе отчёта по этому поводу из зала раздалась саркастическая реплика: «Представляю, какие там были застольные заседания!» Пришлось специально объяснить, что банкет стоил остальных культурных мероприятий, так как руководил им Вацуро, а это всегда – высокая поэзия. Учёный совет сочувственно загудел, а после заседания к Вадиму Эразмовичу подошёл Дмитрий Сергеевич Лихачёв и сказал: «Вы знаете, что в прошлом году я отметил своё девяностолетие и уже больше не собирался устраивать застолий по поводу дней своего рождения. Но если Вы согласитесь вести стол, я, пожалуй, и в этом году устрою банкет для сотрудников Пушкинского Дома».


Примерно тогда же заведующий древлехранилищем Пушкинского Дома Владимир Бударагин посвятил учёному одно из своих стихотворений. Он писал:







Вадим Эразмович Вацуро


(В народе трепетно – Вадим) –


Своеобразная натура:


Анахорет и нелюдим,


Всегда сомненьями томим,


На всё окрест взирает хмуро…


Вадим Эразмович Вацуро


(В народе попросту – Вадим)


Дионисийская натура:


Тифлис провидится за ним,


Когда он тостом одержим


И вдохновлён стрелой Амура…


Вадим Эразмович Вацуро…


Народ склоняется пред ним,


Он сам себе номенклатура,


Наук словесных пилигрим,


Умов властитель…


Явлен, зрим


Вадим Эразмович Вацуро!



Умер Вацуро 31 января 2000 года в Санкт-Петербурге. К годовщине его кончины Андрей Немзер написал: «Он не стремился облегчить (или усложнить?) жизнь будущим историкам, выстраивая свой «образ». Он старательно избегал «метафизических прений» и, глубоко проникая в экзистенциальную проблематику классического текста (например, финала пушкинской «Метели») или жизненного события (например, чувства Дельвига в ночь казни декабристов), говорил именно что о вечном, а не о «своём». (Разумеется, без «своего» не было бы увидено вечное. Да и исторически конкретное тоже. Очерки о противостоянии словесности и власти в эпоху Пушкина и Николая I никак не сводились к «советскому опыту», но без этого опыта строились и смотрелись бы совсем иначе.) Он не «расстёгивался» и, видимо, многое не считал нужным договаривать. Обстоятельства последних лет (в том числе тяжёлый недуг) сыграли свою роль, но только ли в них дело? У В.Э. остались неопубликованные статьи (иные напечатаны посмертно); он не завершил монографии о «готическом романе» в России (материалы к ней собирались десятилетиями); не сделал статьи о Пушкине для родного ему словаря «Русские писатели. 1800–1917» (выяснилось, что четвёртый том завершается «Погодиным», «до пятого когда ещё дело дойдёт», – и Вацуро «временно» отложил работу); не написал (и, кажется, в планах не держал) монографии о Лермонтове. Меж тем Лермонтова Вадим Эразмович знал как никто – голова кругом идёт, когда пытаешься представить себе эту – исчезнувшую до рождения – книгу. Да и пушкинскую статью в словаре тоже» (А.Немзер. Памятные даты. М., 2002).


После смерти учёного его вдова Тамара Фёдоровна Селезнёва проделала колоссальную работу по изучению архива мужа. Из разрозненных рукописей она сложила книгу «Готический роман в России», набросок к которой Вацуро делал на протяжении всей своей научной деятельности.

Вячеслав ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.