Трудолюбивый паук
№ 2012 / 16, 23.02.2015
Впервые за месяц я проснулся без головной боли. Руки затекли, ноги тоже – ватные, по всему телу трель колючих мурашек. Ночью, должно быть, снова распахнулась форточка и впустила дыхание несозревшей весны
Из дневниковых записей
март, 2012
Впервые за месяц я проснулся без головной боли. Руки затекли, ноги тоже – ватные, по всему телу трель колючих мурашек. Ночью, должно быть, снова распахнулась форточка и впустила дыхание несозревшей весны в нашу скромную общажную комнату… Шесть на три, квадратный метр.
Пустяки. Главное, не болит голова.
Мой сосед вовсю дрыхнул. Изредка недовольно скулил, потягиваясь, когда я шумно топал по деревянному скрипучему полу, в спешке собирая пустые пивные бутылки. Не хватало ещё визита коменданта, как всегда случайного.
«Как голова?» – неразборчиво спрашивает сосед.
«Нормально», – отвечаю.
Он и впрямь думает, что голова у меня всегда трещит из-за вечернего алкогольного расстройства.
 |
Сегодня очередной вторник очередной учебной недели. В коридоре уже доносятся голоса – надоевшие, проклятые, гнусавые вопли студентов. Они хорошие ребята, но месячное моё беспамятство, полная потеря ощущений в моменты сохранения единственного желания – успокоить тупые щелчки в висках и колики в затылке, говорит за себя.
Я не хочу выходить из комнаты.
Мне страшно потерять первое безболезненное утро.
«Ты будешь чай?» – просыпается сосед.
Да, чай – это хорошо, лучше чай.
Чайник начинает мурлыкать, мычать, щёлкать.
По плану у меня сегодня две пары по налоговому праву и судебное заседание. Я защищаю интересы одной туристической фирмы – внезапная просьба начальника. Мой годовой стаж в юридической конторе, оказывается, позволяет бороться с известным в городе адвокатом. Тот высоко держит подбородок, ехидно улыбается и постоянно находит пробелы в документах. По правде говоря, меня это мало волнует, но я держу марку, надеваю лучший костюм, собираю портфель и делаю своё дело.
Я выиграю процесс через две недели.
Но сегодня я не хочу никуда идти.
Сосед уже вовсю хлюпает и зовёт: «Ты скоро там, остынет же». Голос у него бетонный какой-то, всё кажется, по мозгам бьёт. Но ничего вроде не болит. Хотя я всё равно прошу: «Ты можешь потише говорить?»
«А чего, голова, что ли, опять?»
Молчу.
«Говорю, нефиг бухать, но ты разве слушаешь кого. Ты же у нас – профессура».
Я пью не так уж и часто. Не по праздникам, а когда захочу. Я не верю в силу алкоголя, но и не считаю его слабаком. Наш брат просто из другого мира, где ему знают цену, где есть ему и почёт, и уважение.
А у нас… головная боль одна. Так принято вроде. Пьёшь – хорошо, а потом полная капитуляция.
У меня же никогда не болит голова от спиртного. Ни утром, ни после, никогда. Игорь Савельев сказал мне как-то, что это плохо, и с возрастом должно пройти. Мы курили тогда у входа в пансионат «Липки». Я боялся, что потеряю уникальную грань.
С того разговора прошло года полтора. До сих пор я не страдаю похмельным синдромом. Возможно, последние дни…
«Я тебе повторяю, я не болею от выпивки».
«Почему ж у тебя вечно голова болит?»
«У меня просто болит голова».
«Просто так ничего не бывает», – отвечает сосед, смотрит своими глубокими серыми глазами и ждёт, что я скажу.
А что говорить… он прав. Ничего не случается просто так. За талант нужно платить, за каждое слово – отвечать, за любой шаг – благодарить Бога.
В пять лет я оступился. Свалился с турника, ударился головой о кривой булыжник. Темнота, звёзды, потеря сознания. Врачи долго не держали, пояснили, что всего-навсего лёгкое сотрясение мозга.
Ещё через пять лет удар о себе напомнил. Тогда начались первые – настоящие – головные боли. Врачи держали дольше, заставляли ходить на приём ещё долгое-долгое время. Кажется, в какой-то старой замусоленной медицинской карточке значится диагноз «арахноидит головного мозга». Девятилетнему мне объяснили, что это значит – одна часть моего опорного пункта покрыта тонким слоем паутины, в принципе, ничего страшного…
Да мне как-то всё равно. Я до сих пор не могу точно понять, что значит обозначенное латинское слово.
Прописали пить лекарства, этот горькой элеутерококк несколько раз в день. Я почти не морщился, когда пил. Надо так надо, мне не сложно.
Потому, когда впервые классе в девятом мы с одноклассниками попробовали водку, я не понял, в чём же тот описываемый старшими ребятами ужас и одновременно – сила… та же самая настойка, которую я периодически пропускал внутрь, чтобы стабилизировать работу головы.
С медицинского учёта меня давно сняли, и каждый звериный шум в голове я воспринимаю, как должное. Таблетки почти не пью, а если и живёт под коркой у меня какой-нибудь паук, да Бога ради. Паук же вроде символ трудолюбия…
«Ты пойдёшь на пары?» – спрашивает сосед.
«Пойду, но позже. Мне сегодня ко второй».
«Окей, тогда я погнал».
«Слышишь, купи, пожалуйста, сигарет».
Я не выйду сегодня из комнаты. Мне важно сохранить хотя бы дневную безмятежность паука.
Паук трудился целый месяц, даже больше. Заботливо перебирал прутьями-лапами, творил орнамент скатерти. Он, глупый, надеялся победить, запудрить мне голову, но почему-то остановился. По крайней мере, я хочу в это верить.
Паук работал, а я болел. Болел за вас, мои друзья, за мать с отцом, за любимую сестру, за несчастливых прохожих вокруг и заносчивых прототипов поодаль, за всех ищущих и теряющих, за любимых и забытых. Я не мог сосредоточиться, но – думал, и – понимал.
…Я так и не вышел из комнаты. Я боялся.
Я боролся со страхами, осторожно выводил слово, второе… казалось, от слов мне становилось ещё легче, дыхание оживало, зрение рисовало чёткие грани, сердце не стучало, – трогало аккуратно грудь.
Я оживал, я чувствовал, что снова могу писать, находить прекрасное в запятых, ужасное – в двоеточиях. Болезнь умирала на бумаге, вместе с ней умирал паук. Рождался новый текст, новый спокойный день, когда ничего не могло мне помешать.
Один-единственный, случайный, такой скорый бессмертный день.
Знаю, голова просто так не болит.
Дай Бог всем здоровья.
Сергей КУБРИН,г. ПЕНЗА
Добавить комментарий