Интонация важнее смысла

№ 2012 / 37, 23.02.2015

В России имя Харуки Мураками прогремело в самом конце девяностых – об «Охоте на овец» не слышал, пожалуй, только самый далёкий от книжного и литературного мира человек.

В России имя Харуки Мураками прогремело в самом конце девяностых – об «Охоте на овец» не слышал, пожалуй, только самый далёкий от книжного и литературного мира человек. С тех пор на русском языке было издано множество его книг, большинство из которых переведено с японского Дмитрием Ковалениным. Именно он открыл для себя творчество этого японского писателя, работая некоторое время в стране Восходящего солнца. Переведя книгу понравившегося автора на русский язык для литературного конкурса, он и не мог предположить, что отныне его имя будут неразрывно связывать с именем Мураками, что он лично познакомится с писателем и даже съездит с ним в путешествие на остров Сахалин…

Сегодня Харуки Мураками жив и здоров, находится в прекрасной физической форме и не устаёт радовать поклонников новыми книгами и продолжениями, казалось бы, уже законченных сюжетов. В сентябре на полках книжных магазинов появилась одна из самых ожидаемых читателями новинок «1Q84. Книга третья. Октябрь-декабрь». Появление этой книги стало сюрпризом как для читателей, так и для переводчика – казалось бы, первые две части являются целостным литературным произведением, но Мураками решил иначе. Об этом и многом другом нам рассказал переводчик, востоковед и писатель Дмитрий Коваленин.

Дмитрий КОВАЛЕНИН

– Что означает название книги «1Q84»?

– Есть 1984 год, который Оруэлл описал как «год Большого брата», это тот, что на нас вечно смотрит. Из которого герои вдруг проваливаются в некий 1Q84 год. «Q» по-японски – это девятка, а также международный символ вопроса. Поэтому этот мистический год с символом Q может оказаться и нашим 2012 годом, и любым другим.

– Изначально третья книга не была запланирована Мураками, верно?

– Это большая загадка и для меня и, возможно, для самого автора. До сих пор в Японии не смолкают споры, нужно ли было городить этот третий том. С одной стороны, два тома, открытый финал Мураками, и на этом, в стиле Дэвида Линча, как он любит писать, можно было всё закончить.

В двух первых томах создаётся некая реальность, которая уже отличается от существующей. Герои оказываются там, где жить не очень-то хочется. Встаёт вопрос – как попасть туда, куда действительно хочется. И если в двух первых томах главные герои только задаются вопросом, осознают, что их реальность им не нравится, то в третьем томе даётся ответ, как на физическом уровне можно это исправить. Как себя реорганизовать, что сделать со своей головой, со своим окружением, со своей реальностью так, чтобы твоя реальность тебе нравилась. В третьей книге – не ответ, но очень чёткий намёк на то, в какую сторону идти и куда двигаться. Первые книги – это уже законченная история. А третья – со своим финалом. И недаром именно здесь приводится цитата из семитомника Марселя Пруста – возможно, будет и продолжение. Я буквально вчера купил этот третий том, почитал, пробежал глазами. И у меня сложилось впечатление, что он плотнее и сильнее, чем два первых. Эта книга – эксперимент. Мы привыкли, что фильм или книга начинается и длится какое-то количество времени или страниц. Имеет начало и имеет конец. Но в этих книгах главное интонация, а не смысл, и главное – процесс. Мураками – сын и внук дзен-буддийских священников. Его постоянно ломает, он постоянно задаётся различными вопросами. Он долго работал барменом. А что такое бармен в музыкальном баре? К нему приходит человек, для которого уже весь свет не мил, и ты его должен накормить, напоить, поставить хорошую музыку, ещё и выслушать, что он расскажет о жизни. И так – целых семь лет. Уже наслушавшись всего этого, загрузив в себя жизни людей, он стал писателем, перемикшировал всё так, что людям это стало нужно. За это его нельзя не уважать.

Когда человек приходит в бар, ему не важно, где начало, а где конец. Он приходит за атмосферой. Интонация важнее смысла. Посмотрите, сколько вокруг книг. Всё уже давным-давно сказано и известно, всё повторяется. Сегодня книги пишутся для интонации. Литература сливается с музыкой.

– Чем третья книга отличается от первой и второй?

– Три тома – это три раза по 600 страниц. Первая и вторая книга – это два тома по 24 главы, написанные от лица мужчины и женщины по очереди. Это мажор и минор. Два раза по 24 – хорошо темперированный клавир Иогана Себастьяна Баха. Все белые и чёрные клавиши расписаны. Музыкальный ряд кончился. О чём говорить дальше? Но в третьем томе он постарался создать модель 3D, начал делать объёмную литературу.

– А что вы понимаете под интонацией?

– В этой книге есть сцена, когда сын приходит к отцу, который лежит в коме. Но отец никак не может на приезд сына отреагировать. И сын от нечего делать достаёт книгу, которая у него была с собой, и начинает читать вслух. Вошедшая медсестра говорит, что никто из родственников пациентов так не делает обычно, и это очень удивительно. На что сын говорит, что даже не уверен, слышит ли его отец. Медсестра говорит, что это и не важно. Потому что главное – читать с положительной интонацией. Их, японских медсестёр, даже специально учат разговаривать с пациентами особой интонацией, потому что интонация важнее смысла.

– С чего началось ваше знакомство с творчеством Харуки Мураками?

– В 90-е годы я работал по контракту в японском порту Ниигата, он как раз смотрит на Владивосток. И в свободное от работы время я ходил в книжные магазины, чтобы привезти, коли я уж попал в эту страну, что-то интересное. И я нашёл его книги на полке в магазине. Мне посоветовали обратить на него внимание друзья. Я спросил, чем можно покорить читателя из России. И один товарищ посоветовал книгу «Охота на овец» и сказал: «Это рок-н-ролл для всех». И я ушёл в эту книгу с головой. И я решил её перевести – не по заказу, без дед-лайнов, для души. Тут как раз появился Интернет. И я наткнулся на литературный конкурс, куда я и отослал рукопись в номинации «Перевод». Жюри, кстати, возглавлял Борис Стругацкий. И рукопись выстрелила. И вышла книга в издательстве «Азбука», потом её выкупило издательство «Амфора»…

– Как прошла ваша первая встреча с Харуки Мураками?

– Я очень волновался, был тогда очень молод. Это был 2001 год. Мы уже тогда выпустили «Охоту на овец» и «Дэнс, дэнс, дэнс». И если в 1997–1998 годах книги плохо шли, то потом интерес к Мураками резко возрос, пошли хорошие продажи. Мне позвонили из посольства Японии в Москве и предложили оплатить недельную поездку в Токио – взять интервью у Харуки Мураками. Интервью это, кстати, можно почитать в сети, я его назвал «Не хочу ничему принадлежать» – его фраза. Он оказался на удивление человеком робким. Он практически не даёт интервью у себя в Японии.

– А личное знакомство помешало в дальнейшей работе над переводами его книг?

– Скорее помогло. Он очень вдумчивый, его больше интересуют мысли людей, чем какое-то эффектное общение на публику. Когда я его звал в Россию (а мы с ним съездили на Сахалин, отчасти эта поездка нашла отображение в последней книге). Он мне стал более понятен, мы нашли общий язык.

– Приходится вам иногда добавлять что-то от себя?

– Это очень тонкий момент. Доколе это музыка, я её буду играть. Представьте, что какая-то музыкальная композиция написана для пианино, а её волею судьбы нужно сыграть на скрипке. Что-то поплывёт, верно? Но мелодия всё равно сохранится. Как говорит сам Мураками, главное, чтобы глаз бежал по строчкам ровно и не спотыкался. Если ради этого, то да, я могу что-то немного изменить. Но это не должно менять общего стиля произведения. Ведь даже один и тот же анекдот звучит на разных языках по-разному. Но ваша задача – чтобы все рассмеялись. Если у меня возникают принципиальные вопросы, я пишу в контору Мураками – напрямую он ни с кем не общается – и уточняю. Но за всю историю моей работы над переводами его книг я такой возможностью воспользовался всего три раза. В остальном, как мне кажется, я его чувствую, музыка играет.

– В начале 2000-х годов Мураками был очень популярен, и к нему многие относились как к «модному» писателю…

– Мне очень часто приходилось бороться с этим штампом модности. Ему самому глубоко по барабану – модный он или нет. Он просто бежит свою дистанцию, и бежит честно. А то, что его ставили в одну линию с Донцовой… я старался на это не отвлекаться. У Мураками есть своя история и в Японии, и в других странах. Донцову, в конце концов, на 38 языков не переводят.

– А чем обусловлен простой язык этих книг?

– Это принципиальная позиция. Я родился на Сахалине, где не было никакого восхищения Японией. Я жил на самом краю Южно-Сахалинска – лесок, сопки, а если немного отъехать – океан, который приносит с приливом буи и бутылки с иероглифами. И ты прекрасно знаешь, что твой одноклассник-японец – такой же, как и все остальные, несмотря на то, что у него дома принято есть палочками… В остальной России японцы воспринимались чуть ли не как марсиане. Нам же просто было воспринимать их непосредственно, как обычных нормальных людей. Когда с японцами поразгружаешь брёвна в порту, то увидишь, что они и матерятся так же, и смеются так же, а если беда – то и плачут так же, то уже не получается их романтизировать.

Может быть, я чуть-чуть перестарался, если вы спрашиваете. Но нужно знать особенности японского языка, чтобы понять. Например, меня спрашивают, почему в тексте так много тире. Потому что в японском очень много интонационных моментов, как, например, у Горького: «Море – смеялось». Этот интонационный провис, конечно, можно заполнять лишними словами, но зачем? Я хочу показать, что красиво – не обязательно сложно. Те же хокку, танку – всего три строчки, а появляется целая картинка.

– Вы планируете и дальше переводить романы Мураками?

– Если жизнь позволит, я хотел бы написать свои какие-то крупные вещи. Пока у меня получались только небольшие повести и рассказ о том, как я жил в Японии, «Сила трупа», он есть в сети и выходил в «Эксмо» в книжке «Коро-коро». Конечно, если он будет писать ещё, я буду переводить. Я себя сравниваю скорее с исполнителем. Мне уже 40 стукнуло, и дальше побежало. Мне не хочется ничего выдумывать. Взять бы что-нибудь хорошее и перевести, чтобы моим друзьям, родным и близким понравилось.

– Может, настала пора съездить ещё раз в Японию и в местном книжном найти ещё одного яркого, интересного России автора?

– Такие авторы встречаются раз в 20 лет. Я очень внимательно слежу. Пока ничего такого нет. Но я тереблю знакомых китаистов – надеюсь, они предложат что-то интересное.

Записала Любовь ГОРДЕЕВА