Бедный попугай
№ 2012 / 39, 23.02.2015
– Как вам удаётся совмещать работу журналиста и писателя?
– Сейчас никаких текстов, кроме художественных, я не пишу. Я утром просыпаюсь, спускаюсь к себе в кабинет и начинаю работать
Юрий ВЯЗЕМСКИЙ
– Как вам удаётся совмещать работу журналиста и писателя?
– Сейчас никаких текстов, кроме художественных, я не пишу. Я утром просыпаюсь, спускаюсь к себе в кабинет и начинаю работать, как работает шахтёр. Труд прозаика – это труд человека, которому дали лопату и сказали копать в одиночку шахту. Когда я спускаюсь вниз и понимаю, что никакого вдохновения нет, я себе, мягко говоря, командую: «Работай, сволочь». Иногда грубо. А вечером в 10 часов я прихожу к жене, мы садимся ужинать и перед сном, как положено в нашем возрасте, наедаемся. Всё.
Юрий ВЯЗЕМСКИЙ |
– О чём ваша новая книга «Бедный попугай, или юность Пилата»?
– Это продолжение цикла о Пилате. Детям эту книгу не надо давать. Потому что она – с достаточно сильным эротическим элементом. Чтобы в последующих книгах написать о настоящей чистой любви, мне нужно было, и такое ощущение, что мне кто-то диктовал это сверху, написать о Древнем Риме. А в Древнем Риме любовь была не очень христианская. Но в отличие от своих коллег, произведения которых изобилуют матом, я старался писать как можно более возвышенным языком.
– Изменился ли ваш замысел от первой к третьей книге?
– Мне сложно сказать, но могу отметить, что когда я уходил в Древний Рим, а потом возвращался домой и садился ужинать, жена мне говорила: «Юра, я твоя жена Таня, возвращайся из древнего мира, мне очень хочется с тобой поговорить». А мне казалось, что я – здесь, среди нас, потому что мало чего изменилось за эти годы. Люди так похожи, а мудрые люди всегда говорили, что Москва – это третий Рим. Я, правда, с ними не всегда соглашался, потому что мне казалось, что Москва – это Вавилон. То есть мы скорее европейская Азия или азиатская Европа. Квартирный вопрос всех мучает до сих пор.
– Насколько образ Понтия Пилата, созданный в «Мастере и Маргарите», повлиял на персонажа вашей книги?
– Булгаков чрезвычайно сильно на меня повлиял. Но – с точностью до наоборот. У Булгакова совершенно чётко указано, что этот роман навеян Воландом и тёмными силами. Из всех сочинений, которые я знаю, роман Мастера – самый антиевангелиевский.
– Как вы оцениваете состояние гуманитарного образования в России?
– Конечно, все реформы – нужные и важные, и люди над ними работают замечательные, но общее впечатление ужасающее, и когда я с умниками работаю, и когда студенты ко мне приходят после школ, я наблюдаю одну и ту же ситуацию. Знаете, какой самый известный роман Достоевского? «Братья Стругацкие». Вот результаты реформы.
– Вы долгие годы работаете с молодёжью. Насколько поменялось отношение к знаниям, к учёбе, к науке?
– Я считаю, что умные, стремящиеся к знаниям люди со времён Древнего Египта не изменились. А что касается тенденций, московские школьники становятся всё более утомлёнными солнцем, всё более вялыми. Это общая тенденция, потому что умники и у нас, и в Древнем Египте энергичны, и постоянно тянутся к знаниям, потому что больше их ничто не интересует. Это их призвание, это их образ жизни – называйте, как хотите. Что касается провинциалов, то чем дальше от Москвы, тем больше я вижу энергии, потому что девушки и юноши понимают, что им кроме себя никто не поможет – пробиться, выбиться, показать себя. Поэтому провинция становится всё более интересной, иногда агрессивно интересной и агрессивно энергичной.
Записала Любовь ГОРДЕЕВА
Добавить комментарий