Ах, вино взбодрило кровь

№ 2012 / 40, 23.02.2015

Впер­вые Бо­ри­са Слуц­ко­го я уви­дел 27 ян­ва­ря 1966 го­да. По­мню эту да­ту точ­но лишь по­то­му, что имен­но в этот день по­эт по­да­рил мне свой не­боль­шой сбор­ни­чек

Впервые Бориса Слуцкого я увидел 27 января 1966 года. Помню эту дату точно лишь потому, что именно в этот день поэт подарил мне свой небольшой сборничек, изданный в «Молодой гвардии». В те годы в молодёжном издательстве выходили книжки известных поэтов в серии «Библиотечка избранной лирики».






Анатолий НЕСТЕРОВ
Анатолий НЕСТЕРОВ

Слуцкий оставил автограф: «Анатолию Нестерову – с надеждами». Надежды, надежды… Проходят дни и вместе с ними уходят надежды, вернее, уходят одни, а на смену им всё равно приходят другие.


…В те шестидесятые годы я учился в Воронежском университете, на филологическом факультете. Сдав зимнюю сессию, вполне благополучно «зайцем» приехал в столицу поездом «Воронеж – Москва».


Я неплохо знал и любил стихи Бориса Слуцкого. Мне нравилась его раскрепощённость строк, умышленное отталкивание от гладкописи. В его стихах напрочь отсутствовали равнодушие, казёнщина. В них чувствовалась непосредственность, сама жизнь с её нелёгкими острыми углами.


И вот, без всякой предварительной договорённости, наобум направился домой к поэту. С закономерным волнением звоню в дверь. Раздаётся пугающий шорох ключа, и на пороге Он.


– Здравствуйте! Вы знаете, я молодой поэт. Приехал из Воронежа. Хочу показать вам свои стихи, – что-то в этом духе я пролепетал.


– Проходите! – сурово произнёс Слуцкий.


В коридоре небрежно он взял букет цветов, которые я принёс, бросил отрывисто «спасибо» и молча передал их жене, которая тоже вышла на мой звонок.


Разговаривали мы с ним вдвоём, в отдельной комнате. Как входишь в квартиру Слуцкого, что на Третьем Балтийском переулке, так сразу из коридора, кажется, налево.


Некоторые мои стихи ему понравились. Он стал меня расспрашивать о жизни, о Воронеже, о снабжении в магазинах, которое в то время было скудным. Я удивился, конечно, про себя, почему его – большого поэта – волнует снабжение. Он должен быть выше этого… так по наивности и молодости казалось мне тогда.


И Слуцкий, как будто угадав мои мысли, сказал: «Настоящий поэт должен интересоваться всем. И не должен прощать ошибки… даже правительству».


– А я и не прощаю, – с детской и никому не нужной запальчивостью брякнул в ответ.


Можно было подумать, что от моего непрощения что-то зависит.


Зазвонил телефон. Слуцкий с кем-то говорил, как я понял, о предстоящем вечере поэзии. С уважением отзываясь о Белле Ахмадулиной, он сказал в трубку своему собеседнику:


– Нет, без отчества неудобно, она известный, большой поэт. Надо представлять Белла Ахатовна…


После телефонного разговора неожиданно спросил у меня:


– А вы чьи стихи больше любите – Гордейчева или Жигулина?


– Жигулина, – ответил я.


– Я тоже. Но Гордейчев хорошо начинал…






Портрет Бориса СЛУЦКОГО.  Художник Самуил АДЛИВАНКИН
Портрет Бориса СЛУЦКОГО.
Художник Самуил АДЛИВАНКИН

– Я не помню начала Гордейчева, мне трудно судить.


Слуцкий промолчал. Перевёл разговор на другую тему.


– Вы студент… Вам помогает кто-нибудь?


– Нет, никто. Родителей у меня нет. Кручусь сам. Вагоны разгружаю.


– А переводами занимаетесь? Кстати, какой иностранный язык изучаете?


– Немецкий… переводами не занимаюсь.


– Переводить стихи – это одно и то же, что вагоны разгружать, – чуть грустно произнёс Слуцкий и добавил:


– А немецкий учите получше, пригодится.


Потом спросил у меня:


– Кто вам нравится из молодых поэтов?


Я, не раздумывая, ответил: «Волгин и Заурих». В то время их подборки стихов заполонили московские журналы.


Слуцкий промолчал…


– А вы не знакомы со своим земляком Алексеем Прасоловым? – с теплотой и заинтересованностью в голосе произнёс он.


В то время я ещё не был знаком лично с Алексеем Прасоловым. Рассказал, что видел Прасолова всего один раз, когда он вместе с другими воронежскими поэтами, в частности, с Павлом Мелехиным, выступал в кафе «Россиянка», которое находится в центре города.


Борис Слуцкий написал записку Александру Богучарову, работавшему в те годы в отделе поэзии журнала «Смена». Он рекомендовал мои стихи. Богучаров прочитал, кое-что отобрал, обещал напечатать. Но опубликованы в журнале они так и не были.


После первой встречи с Борисом Слуцким прошло четыре года. Я уже закончил университет и работал литсотрудником в районной лискинской газете.


Однажды заведующая отделом писем нашей редакции Люся Анцупова, обаятельная и весьма способная журналистка, собралась ехать в Москву. Я вручил ей новые свои стихи и просил зайти домой к Борису Слуцкому.



Через несколько дней, вернувшись из Москвы, Люся рассказала, что просьбу мою выполнила. Слуцкий обещал внимательно прочитать стихи и написать мне письмо. Из её рассказов отчётливо помню: на вопрос Слуцкого, кого она любит из современных поэтов, Люся ответила: «Роберта Рождественского». «Я очень уважаю этого поэта», – сказал ей Слуцкий.



Из Москвы Люся привезла для нашей газеты новые стихи поэта, которые не были тогда нигде напечатаны.


18 апреля 1970 года в лискинской районной газете «Ленинское Знамя» были опубликованы стихи Бориса Слуцкого «Надо, значит надо», «Убеждённость», «Учебная музыка», «Летний дождик».


И на страницах районной газеты звучал неповторимый голос поэта.







Убеждённость,


с которой сын из окопа


Пишет матери:


«Всё хорошо у меня!»


Убеждённость,


срывающая оковы


И пылающая


светлее огня.


Убеждённость


не в бытии,


а в сознании,


в том, что будет,


Как надо,


Как следует быть,


Жизнь до жизни


Предчувствующая заранее,


Смерть до смерти


Готова,


Как рюмку, испить.



Вместе со стихами Бориса Слуцкого была напечатана и его записка, которую он специально написал для своей подборки. Привожу её полностью:


«Ровно 27 лет назад наша 20-я гвардейская дивизия проездом с Западного фронта на 3-ий Украинский ночевала в Лисках. До сих пор помню разбитые бомбёжкой пути и руины, которые тогда окружали станцию. То, что Лиски отстроились, выросли и похорошели, – это радость не только для лискинцев, но и для всех советских людей.


Борис Слуцкий».


Вскоре из Москвы я получил небольшое тёплое письмо от Бориса Слуцкого. Он, в частности, писал: «Ваши стихи я передал в журналы «Пионер» и «Знамя», в последнем журнале шансов мало. Будете в Москве – заходите!»


В девятом номере журнала «Пионер» за 1970 год была напечатана моя подборка.


Раньше, по молодости лет, мне казалось, что талантливость таких поэтов, как Борис Слуцкий, доказывать никому не нужно. Талант – это аксиома. Но в жизни оказывается всё сложнее… И отношение к поэзии Слуцкого никогда не было однозначным. Кого-то притягивали его мудрое видение мира, неброское своеобразие его неспешных строк. Кто-то упрекал поэта в прозаизме, приземлённости, кому-то не хватало внешнего лоска и эффективности. Такова судьба всего, что выходит за рамки привычного, ординарного. И эти оценки уже не столько характеризуют самого поэта, сколько тех, кому они принадлежат.


В связи с этим вспоминается совещание молодых литераторов, которое проходило в конце шестидесятых годов в Воронеже. Среди московских гостей-руководителей семинаров был Марк Соболь.


В заключительный день, на общем заседании, подвыпивший Марк Соболь распространялся перед нами о том, что конкуренции он не боится, что у него есть свои поэтические угодья. Развивая мысль, что не всегда популярность автора и его произведения находятся в прямо пропорциональной зависимости, Марк Соболь голосом, не терпящим возражений, буквально заявил следующее: «Товарищи! Все мы отлично знаем, что Борис Слуцкий – не поэт!»


Я был ошеломлён. Мне хотелось возразить московскому гостю, но я постеснялся прерывать вдохновенное выступление самодовольного мэтра.


О вкусах спорить глупо. Как говорят в народе: «Кому – офицеры, кому – огурцы». Но всё же своё мнение, с многолетним опозданием, в ответ на заявление Марка Соболя хочу высказать. Я не сомневаюсь в том (надеюсь, моих единомышленников немало), что Борис Слуцкий – большой поэт. Его вклад в современную поэзию отрицать нельзя. А для истории совершенно не важно, кто там маленький копошится у подножья глыбы, пытаясь утвердить себя в этой суетной жизни.


И совершенно очевидно, что русская поэзия даже не заметила: был ли в ней Марк Соболь или не был.


Вернёмся к более справедливым воспоминаниям… Только где-то в 1974 году мне удалось вырваться в Москву. Кажется, это было осенью. Позвонил Слуцкому. Он предложил мне:


– Сегодня у меня занятия с молодыми поэтами, приходите, Толя, вам будет интересно.


Узнав адрес, куда приходить, я попрощался. Занятия Слуцкий проводил, если я не ошибаюсь, в каком-то Доме политпросвещения. Собралось человек сорок. Слуцкий представил меня. Я коротко рассказал о себе и прочитал стихотворений десять. Мнения разделились. Пришлось услышать и добрые слова, и столкнуться с резкими нападками в свой адрес. Выступали и другие стихотворцы.


– Кто вам понравился из выступавших? – спросил у меня Слуцкий, когда мы с ним шли по улице после этой литвстречи.


– Честно говоря, никто. То, что я слышал сегодня, это, по-моему, далеко не лучшие отголоски прошлого века. Вам, очевидно, их стихи тоже чужды, в них совсем не чувствуется пульс сегодняшнего дня.


– Мои ученики, с которыми я занимаюсь, нравятся мне тем, что они не похожи на меня, – ответил Слуцкий.



Расстались совершенно неожиданно. Вынув из кармана пять рублей и размахивая ими, он остановил первую попавшуюся легковую машину. Частник любезно открыл дверь. В то время пять рублей ещё что-то значили. Мы попрощались, и Борис Слуцкий уехал.



Примерно спустя год, неожиданно для себя, я получил из Москвы бандероль. Поэт прислал мне свой новый сборник «Продлённый полдень».


Автограф был очень краток: «Анатолию Нестерову – дружески. Борис Слуцкий».


В ответном письме я поблагодарил его за книжку и послал несколько своих новых стихотворений. Вскоре из Москвы пришло письмо.


«Дорогой Толя!


Получил Ваше письмо и сердечные стихи. Мне больше всего показались стихотворения «В небе туча серая» и «Ах, вино взбодрило кровь». Впрочем, это песня, хорошая песня. «Рассказ рабочего» – недодуман, неглубок. Единственное в нашей профессии спасение и исцеление – работа. Желательно – ежедневно.


Ваш Борис Слуцкий».


После этого письма я ещё раза три в разные годы был в Москве. Звонил каждый раз Слуцкому домой, но каждый раз, может быть, стечение обстоятельств, телефон не отвечал. Позднее от знакомого столичного литератора узнал, что Слуцкий очень тяжело переживал смерть жены, вскоре серьёзно заболел и сам. Стихи писать перестал, начисто потерял рифму. Детей у Слуцких не было. Одному, больному жить стало, очевидно, невмоготу, и он уехал к брату в Тулу, где и скончался 22 февраля 1986 года.


…И теперь, когда я бываю в столице, мне так и хочется набрать знакомый номер 1-55-00-00. Я знаю, сейчас ответит телефонистка. «Дайте пожалуйста, добавочный 2-48», – попрошу я.


Трудно поверить, что на другом конце провода уже больше никогда не услышу немного суровый, но всегда доброжелательный голос поэта Бориса Слуцкого:


– Здравствуйте, Толя.

Анатолий НЕСТЕРОВ,
г. ЛИСКИ,
Воронежская обл.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.