Первый ряд
№ 2012 / 48, 23.02.2015
Я давнишний поклонник творчества Юрия Поликарповича Кузнецова. В моей библиотеке были практически все его книги, кроме первой – «Гроза», выпущенной Краснодарским краевым издательством в 1966 году
СИМВОЛ НЕТЛЕННОСТИ
Я давнишний поклонник творчества Юрия Поликарповича Кузнецова. В моей библиотеке были практически все его книги, кроме первой – «Гроза», выпущенной Краснодарским краевым издательством в 1966 году, и переводческой «Пересаженные цветы». После пожара остались только «Стихи» издательства «Советский писатель» (М., 1978 год) и «Стихотворения» серии «Библиотека избранных стихотворений» издательства «Молодая Гвардия» (М., 1990 год). Правда, сильно обгоревшие, но от этого они хуже не стали, а наоборот, приобрели символ нетленности.
Дело-то вот в чём. Когда я прочитал первую часть статьи Вячеслава Огрызко «Больше, чем донор» в «ЛР» № 39 от 28.09.12, думал, что во второй части Вы упомяните переводы Юрия Кузнецова с финского, опубликованные в книге «Кантелетар» издательства «Современник» (М., 1985 год). Во вступительной статье Унелмы Конкки этот эпический труд назвал сестрой «Калевалы». По своей сути это так и есть.
В первой книге «Песни общие для всех» Юрий Кузнецов перевёл пятьдесят две песни, а в третьей книге «Баллады и лирико-эпические песни» – двенадцать стихотворений. Обидно, что этот замечательный труд не прозвучал в Вашей статье. Тем более темы эпоса и мифологии в творчестве Юрия Кузнецова не были в пасынках, а доминировали во многих произведениях. Не случайно Кирилл Анкудинов в предисловии к книге «Стихотворения» серии «Всемирная библиотека поэзии» издательства «Эксмо» (М., 2011 год) делает упор на эту особенность в произведениях Юрия Кузнецова.
Мне хотелось бы узнать, как в научном и писательском мирах приняли переводы Юрия Кузнецова из этого замечательного народного эпоса. Неплохо к этому делу привлечь Роберта Винонена, потому что большую часть песен «Кантелетар» перевёл он наряду с Николаем Старшиновым и Олегом Шестинским.
Леонид ЗАШИХИН,
г. ЧАЙКОВСКИЙ,
Пермский край
РУССКИЙ АРХИСТРАТИГ
Арсений Замостьянов. Александр Суворов. И жизнь его полна чудес… – М.: Димитрий и Евдокия, 2012
 |
Что можно добавить к образу Суворова, который сохранился в народной памяти? Кажется, всё уже сказано. Таких беспрекословных национальных героев у любого народа немного. В России – Александр Невский, Пушкин, Суворов… Список можно продолжить – но Суворов будет назван в любой вариации. О нём написано немало книг в разных жанрах – и научные исследования, и романы, и стихи, и детские рассказы. Изданы письма Суворова, его «Наука побеждать», его приказы и наброски. Он и стихи, и приказы писал талантливо – порывисто, ярко. Так же, как и жил, и сражался. Но чем больше мы читаем о Суворове, тем сильнее наша потребность узнать про него побольше, осмыслить великого полководца в новом ракурсе.
Арсений Замостьянов много лет собирает и пытается осмыслить всё, что связано с Суворовым, с его наследием, с его образом – в литературе, в фольклоре, в кино и театре. В Литературном институте он вёл спецкурс, посвящённый Суворову. Написал несколько книг о полководце. «Великий Суворов и суворовский образ в отечественной культуре», «Суворов был необъяснимым чудом», «Бог войны Александр Суворов». Мало кто так любит и понимает Суворова.
Новая книга посвящена идеологии, нравственному облику полководца, которого неспроста называли русским архистратигом Михаилом. В XVIII веке Суворов казался чудаком во многом потому, что был православным. Не напоказ и не привычки ради. Он жил молитвой и спасением души, постоянно руководствовался христианскими стремлениями. Пожалуй, кроме тех моментов, когда его захватывал азарт боя, в котором, конечно, было немало честолюбия. Но – таков долг воина! Свои последние походы Суворов воспринимал как защиту Христианства от революционных нападок. Ведь во Франции в те времена не просто закрывали храмы, там проводились кощунственные церемонии… Потому и называл Суворов своих тогдашних врагов «безбожными французишками». Но пленных генералов отпускал под честное слово, с одним условием – никогда не поднимать оружия против России. Правда, наш фельдмаршал в этом оказался наивным: в 1812-м никого из них клятва не остановила. Правда, выдающийся французский революционный генерал Моро – противник Суворова в 1799 году – вскоре разочаровался в революции и стал служить России. Но это редкий случай. Сила, враждебная Суворову, была в те времена на взлёте и казалась несокрушимой. Кроме русского солдата никто не сумел одолеть революционную «гиену» (так назвал французских бунтарей Державин в стихотворении, посвящённом Суворову, об этом тоже написано в книге Замостьянова).
А что же Суворов-полководец? Ведь когда Державин писал о чудесах в его жизни, он, вероятно, имел в виду батальные победы.
В этой книге вы не увидите подробной и полной биографии Суворова – год за годом. Характер Суворова-воина Замостьянов показывает на примере одного подвига – не самого общеизвестного, между прочим. Но какого острого! Это – Кинбурнское сражение, в котором «батюшка Суворов» оказался на волосок от гибели. От сабли янычара его спас гренадер Степан Новиков – герой из «простого сословия». Один из русских «чудо-богатырей», которым всю душу отдавал Суворов. А началось Кинбурнское сражение с богослужения, потому что то был праздник, истинно русский православный праздник – Покров. Замечательная история, в которой действительно характер Суворова проявился ярко! Солдаты Суворова – рекруты, по большей части – из крепостных крестьян. Причём помещики делали всё для того, чтобы в рекруты попадали худшие работники – наименее складные, наименее деятельные молодые ребята. Так сказать, худшие из лучших. Армия становилась для них школой. Если не повезёт с командиром – школой одичания. А если попадётся Суворов – состоится чудо воинского воспитания. Истинное просвещение! Вот потому-то в суворовских частях редки были побеги, дезертирства. Ему удавалось сплачивать армию – не только дланью полководца, но и умом педагога. И такого Суворова последовательно открывает для нас Арсений Замостьянов.
Виктор ЧУМАКОВ
 |
Эта рецензия на книгу Арсения Замостьянова – одна из последних работ писателя и историка Виктора Трофимовича Чумакова. Он ушёл от нас 17 ноября, на восемьдесят первом году жизни. Совсем недавно, в доме-музее Марины Цветаевой, Виктора Трофимовича поздравляли с юбилеем. Было много цветов, наполнялись бокалы…
Приносим соболезнования большой семье большого человека: Екатерине Петровне Чумаковой и молодому поколению. А это – четверо детей, десять внуков, два правнука. Будем помнить о Вас, Виктор Трофимович! Будем перечитывать Ваши книги – «Два века русской буквы Ё», «Секретное землетрясение», «Правители России»…
Василий Аксёнов – Одинокий бегун на длинные дистанции. – М.: Астрель, 2012.
 |
Либеральное крыло российской культуры продолжает удивлять редкостной сплочённостью в деле увековечения памяти своих наиболее выдающихся представителей. Можно предположить, что семисотстраничный астрелевский том, великолепно оформленный фотографиями, не вместил да и не мог вместить всех желающих отдать долг памяти Василия Аксёнова в год его восьмидесятилетия. Один только заставляющий глубоко задуматься список тех, кто всё же уместился под обложкой книги, тянет на хлёсткую рецензию как объёмом, так и скрытым за всеми этими именами разнообразным, обильным содержанием. Назовём некоторых: Марк Роховский, Анатолий Найман, Владимир Войнович, Бенедикт Сарнов, Евгения Гинзбург, Александр Генис, Александр Кабаков, Борис Мессерер, Михаил Левитин, Андрей Макаревич, Михаил Генделев. Особую партию в этом дружеском хоре исполняют критик Евгений Сидоров и музыкант-полиинструменталист Олег Сакмаров («Дед Василий» и «Казанский зверь» из «Аквариума» 1990-х годов). Интересен и второй раздел книги: письма Аксёнова Бродскому, переписка с Ахмадуллиной и Мессерером, с Павлом Аксёновым, отцом писателя. Последний, кстати, обладал явным талантом, по крайне мере в эпистолярном жанре. Вот что отец пишет сыну накануне его 50-летия: «Дорогие наши старички, Майя (М.А. Аксёнова, супруга автора «Затоваренной бочкотары». – М.Л.) и Вася, примите наши поздравления по случаю наступившего лета. <…>20 августа этому мальчику исполнится целых 50 лет!» И т.д. Третий раздел книги – интервью Василия Аксёнова, в том числе и последнее, данное всего за три дня до несчастья, приведшего писателя к смерти.
…………………………………………………………………………………………….
Владимир Козаровецкий. Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации. – М.: Алгоритм, 2012.
 |
Книга выдающегося отечественного литературоведа и автора «Литературной России» – итог его многолетней работы по расшифровке и истолкованию некоторых важнейших произведений Пушкина, использовавшего литературное творчество помимо решения чисто художественных задач ещё и как средство сознательного введения в заблуждение современников, а с помощью недальновидных исследователей – также и подавляющего большинства потомков. Так, пушкинское авторство «Гаврилиады» до сих пор оспаривается иными (например, дьяконом А.Кураевым) из соображений защиты однобоко понимаемой ими нравственности; между тем знаменитая скабрёзная поэма имела своей целью вовсе не оскорбление религии, а выпад против Александра I (в тексте он выведен в образе Бога) и его «всесильного временщика» графа Акарчеева (Змий): царский адюльтер был зашифрован Пушкиным столь искусно, что преемник и брат Александра Николай вначале грозил суровой карой автору, буде он найден. Козаровецкий, восстанавливая ход событий, реконструирует запечатанное объяснительное письмо, переданное поэтом Николаю и уничтоженное императором сразу по прочтении, после чего расследование было немедленно прекращено. Попутно прослежена генеалогия Пушкина, проанализированы и заново атрибутированы пресловутый «дон жуанский список» и послуживший прологом к роковому финалу «диплом рогоносца», в чьих лабиринтах заплутало немалое количество подслеповатых учёных. Вообще вскрыт громадный пласт пушкинистики, наросший за 170 лет на текстах поэта, с критической точки зрения пересмотрены и отвергнуты казавшиеся ещё на так давно незыблемыми аксиомы ортодоксальных литературоведов, присвоивших себе полное право на трактовку пушкинского наследия. В результате читателю явлен тот Пушкин, каким он, по всей вероятности, и был в жизни, – шалун и проказник, свободолюбивая личность и поистине гениальный поэт.
………………………………………………………………………………………………..
Инга Кузнецова. Воздухоплавания. – М.: Воймега, 2012.
 |
Берясь за очередную книгу этого большого поэта, я снова вспоминаю слова Георгия Адамовича, зафиксировавшего гумилёвское отношение к стихотворной манере Константина Вагинова, в то время – одного из студийцев «Звучащей раковины»: «Стихи Вагинова вызывали в нём сдержанное, бессильное раздражение. Они поистине были «ни на что не похожи»; никакой логики, никакого смысла; образы самые нелепые; синтакис самый фантастический… Но за чепухой вагановского текста жила и звенела какая-то мелодия, о которой можно было повторить, что «Ей без волненья внимать невозможно». Гумилёв это чувствовал».
Нет, я не воспринимаю стихи Инги Кузнецовой как – упаси Боже! – чепуху; я-то как раз не могу не внимать без волненья её прекрасным мелодиям, но при этом отчётливо понимаю, что без особой точки зрения на её тексты, без того, что Хлебников называл «правильным углом сердца», шедевры «Воздухоплавания» многим могут показаться такой вот «вагиновской нелепостью», где нет «никакой логики», «никакого смысла», «синтаксис самый фантастический» и т.д., и т.п. Что же должно помочь читателю не заблудиться в столь же якобы труднопроходимых дебрях кузнецовского текста? По-моему, в первую очередь – знание того, что никаких особенных дебрей тут нет. Всё у Кузнецовой, как у Хлебникова и у Вагинова, на самом деле гораздо проще, нежней и внятней, чем кажется неподготовленному взгляду. Поэтическая ткань тут иной раз настолько прозрачна, что иному не впадлу будет воскликнуть сакраментальное «а король-то голый!». Но не кричите, не позорьтесь. Разведайте, расшифруйте или хотя бы вообразите биографический контекст, в котором создавалось то или иное стихотворение. И вам откроется, что стихи поэта, собранные здесь в циклы, представляют собой точнейшую, филигранную фиксацию событий его внутренней и внешней жизни, в большинстве случаев связанных с обстоятельствами сердечных увлечений. «снег спешился пошёл по кругу/ и встал в медлительных проёмах/ дверей и окон нараспашку/ многоэтажки/ увидев как он цвет очистил/ и переняв его приёмы/ мы выбежали друг из друга/ как дом из дома». 80 страниц великолепной и современной любовной лирики!
Максим ЛАВРЕНТЬЕВ
Добавить комментарий