Честь в честь

№ 2012 / 50, 23.02.2015

Исполнением наиболее известной оперы Пьетро Масканьи «Сельская честь» завершился продолжавшийся в течение всего стремительно уходящего года фестиваль памяти Ирины Архиповой.

Исполнением наиболее известной оперы Пьетро Масканьи «Сельская честь» завершился продолжавшийся в течение всего стремительно уходящего года фестиваль памяти Ирины Архиповой. По общему размаху этот концерт, возможно, несколько уступил осеннему представлению «Кармен» в столичном Доме музыки, но по исполнительскому уровню – что явилось для меня и, думаю, для многих меломанов приятным сюрпризом – уж точно не уступил нисколько. Итак, 3 декабря на сцене Большого зала Московской консерватории по мановению дирижёрской палочки Сергея Кондрашёва сошлись Владислав Пьявко (партия Туридду), Лариса Андреева (партия Сантуцци), Алексей Шишляев (партия Альфио), Ирина Рейнард (партия Лючии) и Екатерина Ковалёва (партия Лолы). Несколько в тени остались трое последних – и не только потому, что их партии были второстепенными. Алексей Шишляев пел, на мой слух, чрезмерно артикулируя, стараясь слишком явно, чуть ни напоказ, чтобы каждое слово было доброшено, долетело в целости до последнего ряда галёрки. Эту певческую добросовестность можно приветствовать, но не в том случае, когда она действует в ущерб вокальным достоинствам исполнения, что, надо признать, имело место поначалу. Ирина Рейнард и Екатерина Ковалёва на этом фоне выглядели скромно, вообще держали себя малозаметно, пели аккуратно, но без особого фанатизма, то есть в данном случае без подлинного артистизма, без «напряга» и накала страстей, исторически характеризующего оперу Масканьи. Кстати, основоположник итальянского музыкального веризма, если бы, думается, и одобрил, хоть отчасти, нахрапистую в целом манеру Шишляева, то уж точно не оценил бы застенчивость Рейнард и Ковалёвой. Впрочем, нужно отдать должное их, пусть и не сравнимому пока с архиповским, но всё же бесспорному дарованию.

Это, под стать хору, шло фоном. Конечно же, внимание публики было приковано в первую очередь к выдающемуся советскому тенору Владиславу Пьявко. Всегда несколько боязно слушать (читать, смотреть) тех, кто, по выражению писателя Сергея Есина (друг Пьявко, он тоже присутствовал в зале), уже находится в зоне Танатоса. Ощущение того, что ты, может быть, присутствуешь на заключительном (не для фестиваля, а вообще – как знать?) выступлении большого артиста – не из самых жизнерадостных. Ждёшь подспудно какой-то близкой катастрофы. Тем более что мне уже доводилось не так давно слышать престарелую знаменитость, и впечатление осталось вовсе не радужное. Однако в этот вечер всё прошло почти как по маслу. Конечно, вступительная партия, с досадным непопаданием по нотам, вызвала лёгкий ропот неодобрения в зале, но затем знаменитый тенор вошёл в раж, распелся. Ноты верхнего регистра Пьявко брал совсем как в пору своей вокальной и жизненной зрелости, легко и даже с видимым удовольствием, а всё остальное было, по большому счёту, уже не пением, а мелодекламацией. И тем не менее поклонники остались в основном довольны: голос их кумир не потерял, а, я бы сказал, довольно удачно приспособил к своему более чем солидному возрасту – разменяв восьмой десяток, так поют лишь немногие, единицы, действительно мощно одарённые природой.

Настоящей звездой вечера стала прелестная Андреева – в роскошном чёрном платье, она единственная смотрелась как настоящая итальянка. Если закрыть глаза, вернее, уши, на некоторую рассогласованность в её дуэтах (по крайней мере виновата здесь была не она одна), обладательница блистательного сопрано чувствовала себя вольготно в пространном диапазоне своей партии и, что особенно ценно, создала на сцене настоящий драматический образ, чему во многом способствовало пение не по «бумажке» – свою роль артистка, уже не к «сельской», а к собственной чести и в противоположность коллегам, знала наизусть.

Максим ЛАВРЕНТЬЕВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.