Почему они не хотят слушать стихов

№ 2013 / 6, 23.02.2015

Вот уже несколько недель я учительствую в самой обычной московской школе. Мемуары писать рано, но для обобщения первых впечатлений вполне достаточно.

Вот уже несколько недель я учительствую в самой обычной московской школе. Мемуары писать рано, но для обобщения первых впечатлений вполне достаточно.

За двадцать с лишним лет, прошедшие со дня моего выпуска, многое переменилось. Форма отменена; одеваются теперь в соответствии с родительскими возможностями. В ходу у старших парней обтягивающие футболки с лейблами, олимпийки, толстовки с капюшонами, спортивные штаны с оттопыренными задами, кроссовки и кеды. Модницы носят блузки, леггинсы и балетки.

Школьные звонки теперь не те, что прежде: вместо бодрой оглушительной трели – тихая мелодия в мажоре. На столах учителей прижились ноутбуки, в буфете – пиццы, шоколадные батончики и соки.

Что-то, конечно, осталось незыблемым: классные часы и журналы, дневники, учебники, тетрадки, «бюджетные» завтраки и обеды, сменная обувь… На переменах так же шумят, гоняются друг за другом, иногда дерутся и плачут, ябедничают, заходятся в хохоте. На уроках слушают то открыв рот, то норовят погалдеть.

Не сразу заметишь, что это дети другой поры. Но заметить приходится.

Чем ближе к младенчеству, тем непосредственнее чувство, тем более похож молодой человек на свой изначальный образ. Милые пятиклашки! Хитренькие, смешливые, огорчающиеся взысканию, особенно несправедливому, пахнущие пеналами и ластиками.

Но чем старше…

…К концу школы мы были точь-в-точь, как они: внешне бесконечно усталые, слегка циничные скептики, внутренне ждущие самых больших и желанных перемен в жизни: первой взрослости, когда отступает наконец на второй план родительская опека и открывается широкая дорога… куда? Мы и сами не знали. Просто чувствовали, что наступает время первых наших, а не папиных и не маминых решений.

И эти дети чувствуют то же самое, и так же ждут своего часа, сохраняя в последнем классе крайне апатичный вид.

Тревожит другое: они всё время играют на своих телефонах в одну и ту же игру – маленький человечек бежит по городу, собирая монетки. У него множество проблем: то его хочет сбить машина, то сверху проливается град острых дождевых стрел, то сами дома вдруг начинают смыкаться перед ним, то приходится перепрыгивать огромные завалы. Если монеток достаточно, человечку всё нипочём, но если их мало или совсем нет, игра заканчивается.

Я часто вижу эту согбенную спинку, и уже привычно сличаю её со спинами наших без пяти минут выпускников. Какая схожесть… Причём на переменах спины у них прямые, стоят горделиво, выпячивая рост. Но стоит им войти в класс и сесть, начинаются «прятки»: симуляция сонливости. Даже самые мужественные и независимые приобретают вид дремотный и вялый, и пробудить их практически невозможно. Отличить притворяющегося ленивцем и слабаком от всамделишного ленивца и слабака может лишь матёрый психолог… да и нет среди них таких. Притворяются, чтобы лишний раз не приставали. Задаёшь элементарный вопрос, и тут же слышишь в ответ какую-нибудь нарочитую глупость. Это чтобы немного поржать: скучно же. В этом их вызов мне, не по злобе, а просто так, для души, привыкшей пировать в пустоте.

Я вузовский преподаватель и привык иметь дело с теми, кто хочет учиться. В школе всё иначе: ученик вынужден подчиняться всеобщему закону и пребывать в стенах образовательного учреждения «от и до». За него отвечают, он отчётная единица, и значит, он такой же безымянный солдат войны за самого себя, как рядовой срочной службы К. где-нибудь в в/ч номер такой-то или заключённый Н., отбывающий свой срок в ИТК такого-то режима.

Их лень понятна. Их боязнь показать истинное чувство – тоже. Непонятно другое: нежелание брать знания, которые им подносят на тщательно вытертом блюдце. Они слишком… знают, что им понадобится, а что нет. И если к истории и обществознанию они ещё питают некий пиетет, то к литературе – ни малейшего. Чтение великих стихов, от которых до сих пор меня как будто переворачивает, не будит в них ни торжества, ни самоуничиженья. На их высоких челах не отображается ничего.

За эти недели я использовал, кажется, все риторические приёмы для привлечения их внимания именно к литературе. Арсенал мой исчерпан, а результат тот же.

Почему?

Я так и спросил их: почему, ребята?

Разве вам не интересно узнать, за какое стихотворение расправились с Мандельштамом, какая мания владела Есениным, какими путями пришли к своим опрощениям Заболоцкий и Пастернак?

Нет.

Но я ведь не требую от вас какого-то углублённого понимания этих фактов, но элементарная человеческая реакция на слово, обращённое к вам, должна быть?

Нет, нет и нет, сказали мне их бесконечно усталые глаза.

Да что с вами такое? – спросил их я. Вас перегрузили фактами? Вы измотаны? Вам не хватает времени на себя, вас мучит какая-то потаённая тоска, тревога?

Да не то, чтобы… и так, и так, продолжали они.

Вам не нужны знания?

На меня впервые посмотрели, как на идиота.

– А зачем?

– Ну, как это – зачем?! Чтобы не быть рабами. В наступившем веке рабом будет тот, кто лишён информации… разве нет?

На меня ещё раз посмотрели, как на идиота.

– Всё куплено, – был серьёзный, строгий ответ.

И тут до меня стало медленно доходить.

– Вы имеете в виду, что знать или не знать всё равно, если не иметь денег?

– Да.

Этот ответ многое мне объяснил, включая вполне выстраданную позицию их родителей, а также их собственное коллегиальное и согласованное мнение о дальнейших перспективах – их личной и неповторимой жизни.

Занятно: пока мы, гуманитарии, с пеной у рта защищаем право литературы на пребывание в школьной программе, спрашиваем ли мы мнения тех, кого ей учат? Так вот: литература в их глазах – самый бесполезный и никчёмный предмет. С их точки зрения, учить ей не надо. Может быть, спрашиваю я себя иногда, они каким-то образом, шестым вещим чувством почувствовали нравственное банкротство русской, советской и постсоветской интеллигенции? Ведь если вдуматься, к чему им, уже кое в чём разобравшимся, творчество этих, как они считают, незаконно, в рамках клановой солидарности обожествляемых трепачей, болтунов, место которых в той же школьной программе так искусственно расширено за счёт людей действительно скромных, деловых, честных?

Это такое время… Будь ты хоть семи пядей во лбу, денег у тебя всё равно не будет, если твои родители бедны. Этому научила их наша «великая эпоха» – наши великие депутаты, бизнесмены и шоумены в одном лице.

При относительно равных стартовых условиях советской поры шанс догнать и перегнать более удачливого кандидата в вуз оставался. Дочь секретаря райкома могла срезаться на экзамене в МГУ. Потенциально её место мог занять талантливый сын слесаря пятого разряда, при наличии, конечно, везения и упорства.

Сегодня такая ситуация невозможна: за образование платят. «Всё куплено» – это приговор не только сегодняшней системе образования, при которой детям богатых родителей учиться бессмысленно, потому что за них всё равно заплатят, а детям бедных – потому что за них не заплатит даже государство. Это приговор системе чудовищного социального расслоения, месяц за месяцем отрывающей от народа некую «элиту», которая никогда не будет работать на свою страну, потому что не знает ни цены её пота, ни цены её слёз. «Элита», образование которой оплачено заранее, никогда не будет любить своей страны и работать на неё, потому что такой «элите» всё достаётся даром. Такой «элите» смолоду прививают одну основополагающую ценность: «правильного» выбора страны проживания. А если нет разницы, на какую страну работать, зачем, как сказано в одной из реклам, «платить больше» – то есть нести издержки, связанные с тем, что в России и было, и будет тяжко, порой невыносимо тяжко жить и работать?

Разрыв между бедными и богатыми в нашей стране сегодня достиг фатальной отметки: никто не хочет учиться, потому что никакая учёба больше не сделает из бедного богача. Наши дети больше не верят в сказки: разрыв непреодолим. Одним с рождения уготована участь господ, другим – рабов. Навсегда.

– Неужели вы не надеетесь на свои знания даже совсем немного? – спросил я у них уже изрядно севшим голосом.

– Не-а, – тихо, но твёрдо ответили мне выходцы из бедных московских семей.

– Значит, вы позволите сделать из себя тупых потребителей любой лжи и любых подделок, овец, гонимых на убой бездарными правителями? – задал я свой последний вопрос, думая хоть как-то поколебать их отчаяние.

– Всё куплено. – сказали они. – Всё решено за нас.

Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь смог разубедить их… если бы мог, я бы уже завтра обещал этим детям, что когда-нибудь в России наступит совершенно иное время.

Но им и без меня достаточно лгали.

Сергей АРУТЮНОВ,
литератор, учитель истории,
обществознания, права и литературы
ГБОУ СОШ № 492,
г. МОСКВА