Нераскрытые тайны Вяземского котла

№ 2013 / 8, 23.02.2015

Владимир Христофоров живёт в Вязьме. На его счету несколько книг прозы. В последние годы он работает специальным корреспондентом «Медицинской газеты».

ПРЕДСТАВЛЯЕМ ЛАУРЕАТА ПРЕМИИ «ЧЕСТЬ ИМЕЮ»

Владимир Христофоров живёт в Вязьме. На его счету несколько книг прозы. В последние годы он работает специальным корреспондентом «Медицинской газеты».

Владимир ХРИСТОФОРОВ

– Почему вы занялись вяземской темой войны?

– Случайно. Я попал в школу № 5 в 1995 году, там есть кружок следопытов-копателей. Они отдали мне содержимое ящика – полкового сейфа, который пролежал на дне воронки под Вязьмой 53 года. Ворох истлевших документов. Я взял всё домой – расшифровать. Целый год расшифровывал. Вонь была дикая – зайти нельзя было в дом, – тлен. Голова болела, резь в глазах, слёзы. Расшифровал и стал писать.

– А как ящик с документами попал в школу?

– Он не такой большой – обыкновенный железный ящик. В Вязьме жили братья – следопыты Акимовы. Не знаю, что искали. Может, оружие. Они нашли сейф и отнесли в вяземскую школу, где есть кружок. А они уже мне его передали.

– Неужели в этих документах была какая-то сенсационная информация?

– Я стал единственным обладателем ценнейшей бытовой информации о добровольцах – ополченцах. Многие добровольцы были босые, потому что у них порвалась обувь. Они шли голодные, разутые, холодные, неподготовленные. У них были учебные винтовки из фанеры. Вооружение (по списку, который у меня есть) – ужасное, затворы на винтовках от другого оружия, на полк два миномёта, один из которых разобран… Ни в какие бои они не вступали. Танки шли и давили их безоружных.

Что там творилось! Самострелы, суициды, расстрелы. Пацаны, школьники. Матери пишут письма – просят отдать детей, потому что школу нужно заканчивать. Может, и есть в архивах эта информация, но никто вас на километр к ней не подпустит. Если бы я всё это узнал, когда мне было лет сорок, это изменило бы всю мою жизнь – я написал бы книгу посильнее, чем «Прокляты и убиты» Астафьева. Потому что это уникальнейший бытовой материал.

Кто такие добровольцы? Приходит комиссар в десятый класс и спрашивает:

– Любите ли вы Родину?

– Любим! – отвечают школьники.

– Хотите ли защищать её?

– Хотим!

– Выстраивайтесь в очередь.

Писателей просили зайти в Союз, грозили отобрать билет, если не запишутся в ополчение. Многие шли добровольно, чтобы повысить свой политический статус. Один пишет: «Я пошёл ради своей сестрёнки Ирки, чтоб ей было легче». Русских немцев из Москвы выселяли – ни за что. Они тоже шли в народное ополчение, чтоб не выселили.

Этот гигантский ворох документов я почти осилил. Очень неплохо сохранились материалы политотдела дивизии, напечатанные на машинке. Там протоколы партсобраний особых отделов – расстрелять, назначить… жалобы печатали. Один пишет: «Ни копейки я не передам в фонд обороны – у меня жена с детьми голодает». Другой: «Плохо стреляют младшие командиры, потому предлагаю проводить стрельбу командного состава отдельно от бойцов» – стыдно.

– Где вы печатали эти материалы?

– Все публикации, начиная с 1996 года были напечатаны в «Вечерней Москве», в «Литературной России» (публикация называлась «Неизвестная сенсация»), в «Домашнем чтении», «Крестьянской России», «Ветеране». Получил много откликов – в том числе от очевидцев тех событий и их потомков. В итоге получилась вещь под названием «Аты-баты, шли солдаты», которая целиком пока не опубликована.

В «Литературной России» большей частью я затронул писательскую тему. Я неожиданно узнал, что в 2010 году вышла книга «Записки случайно уцелевшего» писателя Бориса Рунина. Книга вышла посмертно. И он там пишет о тех людях, о писателях, о которых я узнал. Он расширил мои знания, но не довёл исследование до конца. Мне пришлось о каждом писателе (а их несколько десятков) искать информацию – какие произведения написал, когда умер, и так далее. Обо всём этом я писал в вашей газете.

– Другая крупная тема вашего творчества – флот. Насколько я знаю, вы работали на Чукотке, лично связаны с флотом. Расскажите об этом.

– Напасти на меня сыпались с самого рождения. Мать отказалась забирать меня из роддома, забрал отец. Семипалатинский полигон. Я учился в первом классе, когда произошёл взрыв атомной бомбы. Всё разнесло, даже наш класс. Сестрёнка родная (её тоже отец забирал) утонула. Потом в 1953-м году – взрыв водородной бомбы. Смерть отца – лучевая болезнь косила весь город, кроме (пока) меня. В 16 лет начал печататься в областной газете Семипалатинска, а в 17 начал работать в профессиональной газете. И лет 15 я был во всех газетах самым молодым. И чем я занимался? Я был гонцом – бегал в магазин и пил вместе со старыми журналюгами. Но в 19 лет начали выходить в Алма-Ате книжки очерковые. Один очерк – брошюрка. Четыре штуки. Надоела Караганда! Поехал на Чукотку.

В 25 лет у меня была очень редкая награда «Почётная грамота Карагандинского обкома партии». И в Магаданском обкоме партии, куда я написал, сразу как увидели эту награду, меня вызвали, деньги прислали. Так я попал на Чукотку. Где три с половиной года из пятнадцати работал охотоведом. А это большой риск. Работал пастухом-оленеводом, колхозным рыбаком на ставном неводе, звероловом на острове Врангеля. Если жизнь – это мешок, то в мой мешок напихано столько риска, приключений и пьянства… сколько раз я падал, расшибался, поднимался…

На Чукотке у меня стали выходить книги прозы. За первую я сразу получил премию Магаданского комсомола. Первое предисловие написал Анатолий Ёлкин, писатель, пьяница (все пьяницы), он был первым заместителем главного редактора журнала «Москва». Он меня приобщил к флоту. У него дома был уникальный музей флотских штук – мин, торпед, трофейных вещей. Он меня заразил любовью к флоту. И, наконец, я познакомился с Виктором Конецким, который всю жизнь писал о флоте. Потом я подружился в Абрамцево с Юрием Казаковым – классик!

В 1979 году вступил в Союз писателей. Был принят единогласно – голосовали Олег Куваев, Юрий Рытхэу, Альберт Мифтахутдинов, Виктор Конецкий.

– А море-то в вашей жизни было?

– На Чукотке у меня было своё маломерное судно как у охотоведа, было табельное оружие – я ловил браконьеров. Дружил с подводниками Магадана. Как дружил – пьянствовали вместе. Бывал на всех ледоколах, которые заходили каждую весну на Чукотку – пробивали лёд, чтобы завезти так называемый «генгруз». А это спирт. Первым везли спирт, потом уже картошку и всё остальное.

На ледоколах я жил и плавал. Атомоход «Ленин», ледокол «Хабаров»… но служить – не служил. Любил флот, со всеми капитанами был знаком.

– У вас есть повесть «Деньги за путину» – сами были рыбаком?

– Колхозным рыбаком я был. Это всё лето на ставном неводе. Мы – бригада из десяти человек. Всё лето ловили лосося. Книга «Деньги за путину» издавалась несколько раз – в Москве, в Хабаровске и Магадане. И тиражи были не сравнить с нынешними.

Каждый из десяти членов бригады за путину стащил домой десять вёдер красной икры – закон. Сто вёдер ушло налево.

– Что-то изменилось с тех пор?

– Был огромный скандал в своё время в «Росрыболовстве». А ставным неводом так же ловят. А изменилось вот что. У нас сейчас даже в Москве нет свежей кеты. Она вся уходит в Японию. У нас есть норвежская сёмга, а это искусственная рыба, выращенная на биодобавках. А браконьеры как были так и остались. В «Мире Севера» я публиковал очень важную статью – о том, что возрождается Главсевморпуть. Он должен дать толчок всей экономике Полярного круга и Арктики.

Об авиабраконьерстве я писал в «Литературной газете», развернулась дискуссия, результатом которой стала статья в Уголовном кодексе РСФСР.

– Вы часто говорите о пьянстве. Как удалось не спиться?

– Моя любимая книга – «Квартал Тортилья-флэт» Джона Стейнбека. Я прочитал эту повесть пятьдесят лет назад, помню до сих пор. Книга о пьяницах – такая жизнестойкая, добрая. Один из образов – образ ангела-хранителя. Когда герой пил, ангел летал над ним и рыдал. Я считаю, что ангел-хранитель и меня вытаскивал. Сейчас мой ангел-хранитель – моя жена. Великая русская женщина.

– Правда ли, что большую роль в вашем творчестве сыграл Юрий Казаков?

– Огромную роль. Я у него жил подолгу. Когда мы пропьёмся (а пил он ужасно), он рассказывал мне, как создавал «Во сне ты горько плакал», «Свечечка», «Арктур – гончий пёс». Он рассказывал предыстории рассказов, как всё было на самом деле. Как он встретил на берегу женщину, как они шли, как ромашки стучали по ведру. Более того, я подружился с его матерью Ульяной Васильевной и общался с ней даже после его смерти. Она меня жалела как женщина из-за того, что мать меня бросила. Отец его сидел. Он читал все мои произведения, давал мне советы. Я написал о нём воспоминания «Послушай, не идёт ли дождь», опубликованы в журнале «Север». Название у меня содрали и сделали очень плохой фильм о Казакове. А когда вышли воспоминания, мне в три часа ночи позвонил уже известнейший тогда Виктор Конецкий. Хвалил. Он сказал, что хочет написать книгу о Казакове. И написал. Они очень дружили. Казаков мне советовал учиться у Конецкого – его описаниям, вниманию к деталям.

В гости к Казакову часто приходил Венечка Ерофеев, приносил «Москва – Петушки». И мне Казаков говорил: «Не увлекайся Венечкой, это сортирная литература». Венечка зазывал меня к себе в гости, подружиться. Но Казаков отговаривал. Благодаря Казакову мы не сошлись.

У Казакова была дурная манера всё прятать, когда напьётся, а потом обвинять тех, кто с ним пил, в краже. Венечку обвинил в краже электробритвы, которую он привёз из Парижа. Потом она нашлась. Меня он обвинял в том, что я украл у него издание «Лолиты» Набокова. Потом извинялся – в валенке её спрятал. Я обижался. Но у него хватило сил перед смертью подойти ко мне в ЦДЛ и извиниться за всё.

Виль Липатов, автор «Деревенского детектива» и шеститомного собрания сочинений, был моим учителем. В Переделкино я писал при нём один рассказ, который впоследствии был переведён на бенгальский язык, и мне прислали за него гонорар в три рубля, на которые нельзя было купить даже бенгальский огонь. И Виль Липатов, и Анатолий Ёлкин жутко пили. А Казаков меня очень жалел. Хотел меня положить в лечебницу «от этого дела».

– Сейчас вообще не пьёте?

– Бывают срывы. Приехал я пятнадцать дней назад в редакцию. Все меня поздравляли с победой в конкурсе «Честь имею». На планёрке шеф выставил шампанское. А мне – только начать. Потом мой друг поставил бутылку, потом – я сам. Сорвался. А так – нет. Возраст уже – скоро под сто будет.

– Ваша судьба тесно связана с «Литературной Россией»…

– Да, судьба нас связывает уже около сорока лет. Я даже четыре года работал в штате при Эрнсте Сафонове. Становился лауреатом года раза четыре или пять. Стоял у истоков журнала «Мир Севера». Читаю всё, что написал Вячеслав Огрызко – восторгаюсь! Мы с ним одной крови – колымчане, хорошо помню его отца. Благодарен Виктору Кашлеву за многолетнюю дружбу. Слежу за творчеством Романа Сенчина. Его «Елтышевы» во многом выигрывают по сравнению с книгами новых Нобелевских лауреатов.

Благодарен редакции за конкурс «Честь имею» – это вообще высший пик удачи! Жена до сих пор считает, что меня разыграли. Как думаете, правда, машину дадут?

– Приходите на торжественную церемонию чествования лауреатов, сами всё увидите!

Беседу вела Любовь ГОРДЕЕВА