Мой дед – Сергей Михалков

№ 2013 / 12, 23.02.2015

– Я старший сын его старшего сына – т.е. я его старший внук.
– Можно много серьёзных слов говорить о Михалкове, – о «человеке-эпохе»

МОНОЛОГ ЕГОРА КОНЧАЛОВСКОГО

Записано 11 марта 2013 года, на пресс-конференции в

«ИТАР-ТАСС», посвящённой 100-летию со дня рождения Сергея Михалкова

Мой дед

– Я старший сын его старшего сына – т.е. я его старший внук.

– Можно много серьёзных слов говорить о Михалкове, – о «человеке-эпохе», о человеке, пережившем всех Генеральных секретарей коммунистической партии, родившемся при царе и умершем при Президенте, написавшем три гимна, но меня связывают с ним, как внука с дедом, гораздо более приземлённые и жизненные ситуации.

Егор КОНЧАЛОВСКИЙ

– Он внешне очень мало менялся за те 40 с лишним лет, когда я его знал.

– Всегда одинаково одевался – у него был серый пиджак, Звезда Героя, галстук, рубашка, брюки. Такое ощущение, что у него одинаковые наборы костюмов висели в шкафу, и он только перевешивал Звезду Героя.

– Он немножечко от прямых обязанностей дедушки абстрагировался.

– Сколько его помню, – меня он ни разу не ругал и ни разу не наказывал.

– В последние 10–15 лет его жизни мы очень-очень дружили, очень-очень сблизились и очень часто встречались.

– Вы не поверите, – мы разговаривали совсем не о том, о чём, как предполагается, должен разговаривать внук и дед. Мы разговаривали с ним в основном о девушках. Его очень эта тема интересовала до последних дней его жизни. И в этом смысле мои отношения с ним были скорее горизонтальные, чем вертикальные.

– У меня нет таких отношений, например, с Никитой Сергеевичем, у меня нет таких отношений с папой, а вот с дедом у меня были отношения, как с товарищем. Почему и как это сложилось, каким образом – я не знаю, но мы всегда были с ним предельно откровенны.

– Единственное, что он не любил, так это то, что я курю. Однажды я пришёл к нему в Париже в гости, а на подоконнике лежит открытая пачка сигарет. Я спрашиваю: «Ты что, закурил»? Он отвечает: «Да нет, они без табака и без никотина». Я: «Тогда зачем ты их купил?» Он говорит: «Да так, – «повыдрючиваюсь» в Москве».

– На меня сильное влияние оказал тот факт, что когда я был молодой и не очень умный, конечно, присутствие или наличие такого деда, как Сергей Михалков – автора гимна и Депутата Верховного Совета, – автоматически причисляло меня к так называемой «золотой молодёжи» и им подобным. Слава Богу, мне эту ситуацию удалось в какой-то момент сломать…

– Когда я был ещё достаточно молодой, я уехал на Запад. Кстати говоря, – дед был очень против того, чтобы я уезжал на Запад. Он был убеждён, что как только я ступлю на английскую землю, меня тотчас же завербует ЦРУ. Он действительно был в этом уверен. Даже я был уверен, что это будет.

– В 90-е годы я сделал маленький документальный фильм про Сергея Владимировича и спросил его, как следует назвать этот фильм. Дед попросил меня назвать фильм – «Я был советским писателем». И на самом деле он был советским писателем, советским человеком. То есть вся его жизнь, становление, взросление прошло при советской власти, и он искренне так себя называл.

– Да, конечно, он боялся дворянского происхождения и прочих вещей, которых тогда боялись все дворяне, как-то закрепившиеся и оставшиеся в России. Многие ведь уехали – эта история известна, но он всегда считал, что смог состояться как поэт, как творческая личность только на Родине, только в Отечестве.

Война

– Совершенно огромное впечатление на него произвела война.

– Война на всех всегда производит сильное впечатление. Я убеждён в том, что война в жизни любого человека, если у него была война, – это самые яркие ощущения жизни. Яркие, но не обязательно в хорошем смысле. Яркими ощущения могут быть и вполне в трагическом смысле. Но мне он говорил: «Если бы у меня был пистолет и передо мной бы стоял немец, я бы его застрелить не смог». То есть во время войны он ни разу не стрелял. В него стреляли, его контузило, но он не стрелял. И при этом дед был военным корреспондентом и всё время на передовой…

Смешное

– Я частенько возвращался с ним с дачи, с Николиной горы, на машине. Это был «Мерседес», и в нём был магнитофон, а в магнитофоне стояла кассета. Как-то мы едем, – а машине было уже несколько лет, – и я спрашиваю: – «Почему мы музыку ни разу не послушаем»? Он удивился: «А что, музыку можно послушать»? Включили кассету – она играет «Тум балалайка», как я помню сейчас. Он и говорит: «Ой, как здорово! Тут музыка есть?» Проходит ещё несколько месяцев, мы опят едем, он мне говорит: «Ну, давай послушаем музыку»! Включаем, и опять та же самая «Tум балалайка». То есть он понял, что есть музыка в машине, но что можно поменять кассету, он не догадался. Потом я ему объяснил, что можно вынуть кассету и вставить какую-нибудь другую, например «Рамштайн»…

– Я могу говорить о нём бесконечно.

О сходстве

– Вот говорят, что Никита Сергеевич очень похож на Сергея Владимировича с возрастом. Внешне, мне кажется, да. Мне кажется, что и я похож. Хотя внешне, пожалуй, я похож не очень.

– В нём не было зависти, в нём не было желания отмстить и так далее. Он поэтому и прожил так долго, я думаю. В нём не было тех качеств, которые сокращают нашу жизнь. Мы сами сокращаем нашу жизнь…

– К сожалению, те хорошие качества, которые я перечислил, во мне, надеюсь, есть, но в меньшей степени. Тем не менее какое-то сходство я улавливаю.

Развал СССР

– Конечно, он застал это всё, и был период времени, когда у вполне заслуженных и проработавших в поту всю жизнь людей – я имею в виду не только писателей и режиссёров, а вообще всех советских людей, – сгорели все сбережения. Кто-то успел как-то перекрутиться. Сергей Михалков всю жизнь работал. Он был не бедным.

Иллюстрация Игоря Гончарука

– К тому моменту, когда начались великие изменения в нашей стране, он был уже очень пожилым человеком Он сидел в своей большой квартире на площади Восстания и как-то был немножечко даже заброшен, если можно так сказать…

– Касательно положительных или отрицательных оценок того, что происходит в стране, – он их особенно не давал. Он не говорил, как многие пожилые люди, прожившие при советской власти: «Вот как было хорошо при советской власти, а сейчас плохо». Наверное, при советской власти было что-то хорошее, хотя я лично считаю, что это не так.

– Он никогда не ругал изменения, которые происходили в стране, никогда не сетовал. И довольно скептически и спокойно относился к этому.

– И вот в этот момент, – в 90-е годы, – у нас с ним была замечательная история, – забавная. Так как рубль упал в четыре раза, и, соответственно, всё подорожало в несколько раз, то многие компании, особенно те, которые занимались розничной продажей, – не знали что делать, потому что их продукция подорожала в четыре раза. Одна голландская компания, делавшая сладости и конфеты – дорогие конфеты, поняла, что надо закрывать офис и уезжать из России, потому что никакого бизнеса здесь не будет. Но как-то так получилось, что я с ними встретился по рекламным вопросам. Они решили выпустить в России конфету, которая везде в Европе называлась «Лонг Джон» – Длинный Джон. Это дешёвая конфета, – она тогда в России стоила три рубля. Они никак не могли найти название, адекватное для этой конфеты в России. И было предложено название «Дядя Стёпа». Они с радостью согласились, но условием была передача прав на выпуск этих конфет. Был получен очень приличный гонорар, который тогда очень помог. Было ещё два условия: рекламу снимаем мы (я как режиссёр снимаю рекламный ролик об этой новой конфете, которой до сих пор у нас в стране не было), а дед пишет сценарий. Ну и в рекламе снимаются его внуки и правнуки. Через день я получил листочек бумажки от деда, где было написано «Депутат Верховного Совета СССР – Сергей Владимирович Михалков» и далее машинописный текст – «Не мечтали даже дети. Дядя Стёпа есть в конфете». Это и стало слоганом. Я собрал детей, чуть не сошёл с ума на этих съёмках, потому что все они ковырялись в носу, и собрать их в кадре было невозможно… Но как-то мы это сняли. И это был, наверное, единственный раз, когда я видел Даду нормально выпившим, – до машины нам надо было дойти как-то. (Дада это наследственное прозвище от Петра Петровича Кончаловского, когда тот умер. Его в семье так звали.) Он выпил бутылку виски, а ему уже было в то время сильно за восемьдесят. Вот такой эпизод был…

О дворянском происхождении

– Он этого и не скрывал, но и не выпячивал. Т.е. была пара научных сотрудников, которые занимались архивами и поднимали историю рода по его инициативе. То, что посчитали предков до 16 века – это, конечно, его заслуга. Он это тихонечко делал.

– Мне кажется, что в начале жизни, в сталинское время, если честно, дед опасался за дворянское происхождение. Собственно, даже в фамилии ударение стало ставиться на другую букву, чтобы немножечко абстрагироваться от дворянства, но я вполне понимаю мотивы, которые стояли за этим.

– Ещё его отец – профессор-птицевод – написал книжку, за которую вполне посадить могли. Назвалась она «Почему в Америке куры хорошо несутся?» И после этого он переехал из Москвы в другой город – от греха подальше…

О темпераменте

Дед во всех своих проявлениях был довольно сдержанный человек – будь то радость или гнев. Единственный памятный случай , когда он остановиться не мог, – это когда мы, выпив по несколько рюмочек водочки, начали шутить. Я помню, мы с ним в Краснодар летали, – смеёмся страшно, а над чем уже и не помним…

О памятнике деду и столетнем юбилее

– Главное, – это моё мнение, – чтобы не поставили двухметрового милиционера с лицом Сергея Владимировича.

– Я не знаю, каким должен быть памятник. Я как кинорежиссёр мыслю. Если мне нужен художник-постановщик, я за него работу не делаю, а приглашаю его, потому что мне нужен его талант. Мне кажется, что памятник – это должна быть авторская вещь. Я не могу сказать, каким он должен быть. Я могу сказать что-то, лишь увидев несколько эскизов: это мне нравится, или это мне не нравится. Это Михалков, или это не Михалков. Мне кажется, если это задача творческая, а не политическая, то должны скульпторы решать.

– По юбилею, я считаю, то, что делается, – прекрасно. Такой поддерживающий пиар. Это, наверное, хорошо и необходимо в какой-то степени в современном мире – пиар и реклама. Но, главное, – не нужно перепиариться. Во-первых, это неприятно, а во-вторых, это действует контрпродуктивно, – когда пиара слишком много….

Об изданиях Сергея Михалкова

– Для меня лично как для внука это важно. Кстати, до того как дед женился второй раз, он мне, по какой-то причине, завещал права на «Дядю Стёпу». Это одно из главных его произведений. И меня очень озадачило это, потому что он думал, что я буду этим заниматься… Мне бы хотелось, чтобы он издавался.

– Я вообще по-настоящему стал читать деда только своей дочери, – стихи я имею в виду. До этого я всегда думал, – ну дед, и чего деда-то читать? Есть много других поэтов. Деда я всегда успею прочитать. И по-настоящему узнал его как прекрасного поэта уже в зрелом возрасте. Мне бы хотелось, чтобы он был в школьной программе. Даже несмотря на то, что он всегда говорил: «Я – советский писатель и я был советским человеком». Всё-таки мне кажется, и я даже смею сказать, – он несколько больше, чем просто советский человек, потому что его литература, его поэзия не ушла с советской эпохой.

О личности деда

– Сергей Владимирович Михалков был человеком осторожным. Он был дипломатом и чувствовал атмосферу окружающей среды и времени как среды в том числе. Но, тем не менее, я сейчас могу ужасно соврать, но официально в тендер (тогда, конечно, такого слова не было) по написанию гимна в 1943 году он не был приглашён, потому что дед был детским поэтом. Были прекрасные, серьёзные, замечательные и заслуженные поэты, – к примеру, Твардовский, Симонов. Поэтому с Эль Регистаном они, как говорят, – «на дурачка», – взяли написали гимн и послали на конкурс. Ну и там этот вариант зацепился, – с ним пошла работа, и в результате мы имеем то, что имеем.

– Мне кажется, что это его главное качество – здоровый авантюризм. При его осторожности и его дипломатичности, он был человеком достаточно авантюристичным внутри. И вот этот авантюризм передался абсолютно точно моему отцу. Про Никиту Сергеевича и говорить нечего… И уже, наверное, от моего отца это передалось мне… Здоровый авантюризм – т.е. способность вписываться в аферы, – в хорошем смысле этого слова. (Смеётся)

О мечте

– Я бы с большим удовольствием снял художественный фильм, но не о семье Михалковых, а о Сергее Михалкове. С большим удовольствием, потому что он прожил длинную жизнь, полную драматических коллизий, героических и радостных вещей. И вот если бы Тёма Михалков (младший сын Никиты Сергеевича Михалкова) не взрослел, – он бы прекрасно его сыграл, потому что он очень похож на деда в молодости.

О семейных ценностях и нынешней среде

– Дело в том, что Василий Суриков в своё время выгнал из дома Льва Толстого. Не пустил в дом. Оказывается, у Сурикова болела родственница, а Толстой приходил с ней разговаривать, – как потом выяснилось, – писал и пытался понять, как чувствует себя умирающий человек. Когда Суриков это понял, он его в дом больше не впустил. Пётр Кончаловский не пустил в дом Владимира Маяковского потому, что тот надел морковку вместо галстука, а с морковкой вместо галстука в доме Кончаловских не принимали. Но нас тогда не было…

– Когда началось поколение Натальи Петровны Кончаловской и Сергея Владимировича Михалкова, – тут уже мы были. И самое главное – общение. Общение с людьми, которых бабушка собирала в доме. За столом у неё сидели люди, которые сегодня составляют золотой фонд русской культуры, включая Чингиза Айтматова, к примеру, или Сергея Бондарчука. Сидели крупные люди, крупные личности. Мы-то думали больше, как нам бутылку шампанского незаметно украсть со стола. Сидели крупные личности, и хоть мы их и не слушали внимательно ушами, но мы их слышали, – и та атмосфера на нас всех очень сильно влияла.

– Сейчас уже другие люди, другие разговоры, другая атмосфера. Людей делает та среда, в которой они вырастают. В этом смысле повезло Наталье Петровне Кончаловской, выросшей в семье Сурикова, который был совершенно «сумасшедшим» в творческом смысле человеком. Повезло очень отцу и Никите Сергеевичу, которые застали Петра Кончаловского, а я не застал. Он ведь был очень большой художник – я по нему писал диплом в Кембриджском университете. Его же никто не знал, а сейчас он один из самых продаваемых в «Сотбис» русских художников.

– Всё-таки, среда определяет нас, – общая среда, как совокупность частных сред, – она делает тех людей, которые будут идти за нами. Меня немного пугает то, что ждёт нас впереди, особенно посмотрев российское телевидение несколько дней подряд во время болезни. Во времена Сурикова с Кончаловским телевизор не смотрели…

Записал Олег ТАТКОВ