Архаист-новатор над картой литературы

№ 2013 / 21, 23.02.2015

В Доме русского зарубежья состоялась церемония вручения премии Александра Солженицына. Имя лауреата было объявлено заранее, поэтому в кулуарах и зале

В Доме русского зарубежья состоялась церемония вручения премии Александра Солженицына. Имя лауреата было объявлено заранее, поэтому в кулуарах и зале не ощущался тот ажиотаж, что сопутствует многим другим литературным премиям. Торжественную часть посвятили не нагнетанию интриги, а объяснению того, кому и за что присудили награду.

Тон своего рода дискуссии задала Наталия Дмитриевна Солженицына, напомнив слова своего покойного мужа, мечтавшего когда-то в изгнании об особенной литературной премии: «Не пропустим достойных, не наградим пустых».

И до недавнего времени (а первое вручение состоялось в 1998 году) лауреатами становились писатели и учёные старшего поколения, давно признанные «не пустыми» – Владимир Топоров, Инна Лиснянская, Евгений Носов, Валентин Распутин, Андрей Зализняк, Леонид Бородин, Александр Панарин, Игорь Золотусский…

Максим АМЕЛИН

Исключением в 2006 году стал относительно молодой (по возрасту) писатель Алексей Варламов, а вот в последние два года сорокалетние вышли на авансцену премии: в прошлом году лауреатом стал Олег Павлов, а в нынешнем – поэт, переводчик и издатель Максим Амелин, который был удостоен её «за новаторские опыты, раздвигающие границы и возможности лирической поэзии. За развитие традиций русского стиха и за обширную просветительскую деятельность».

Члены жюри постарались обосновать свой выбор. «Иногда он (Максим Амелин. – Р.С.) кажется мне человеком из русского ХVIII века, который он больше всех веков и любит. То есть таким человеком в камзоле и напудренном парике, которому в поэзии и вообще в культуре всё внове, всё интересно, но и всё нуждается в немедленном развитии», – признался Павел Басинский.

Литературовед Людмила Сараскина с ним не согласилась, сказав, что ей Амелин наоборот видится человеком середины ХХI века, когда знание древних языков, по её мнению, станет нормой. Именно благодаря искусству быть «с мировой литературой на дружеской ноге» позволило Максиму Амелину стать «архаистом-новатором», «подданным и данником» литературы, издателем и переводчиком совершенно разных поэтов и писателей.

Театровед и критик Борис Любимов поразился разносторонним и необычным интересам лауреата – граф Хвостов и баснописец Александр Измайлов, Катулл и Пиндар – и объяснил это цитатой из давнего стихотворения Амелина: «Я из другого текста».

После этого со своей речью выступил виновник торжества. Получилась настоящая лекция, выдержки из которой я позволю себе привести:

«Поэзию, как область приложения умственных и душевных сил, я не выбирал, она выбрала меня сама и заставила служить себе истово и преданно. По крупицам собирая малодоступные творения старых русских поэтов, вчитываясь в них и размышляя над ними, я пришёл к однозначному выводу, что карта нашей поэзии предельно неточна, что на большей части её законной территории расположен историко-литературный ГУЛАГ, куда ссылались все неугодные на протяжении нескольких веков, а те языковые богатства, которые там сокрыты, никак или почти никак, не используются».

«История русской поэзии, представавшая в идеологическом литературоведении бесконечным батальным полотном, явилась передо мной скорее общим хором пусть и неравносильных, но весьма разнообразных голосов, каждый из которых по-своему славословит Творца и творение. Сторонники противоположных мнений о поэзии, суждений о её языке и взглядов на сущность поэтического вещества, шишковисты и карамзинисты, славянофилы и западники, оказались различными частями единого тела адамова, без которых оно не является полным, а значит и дальнейшая преемственность может не состояться, дав неожиданный сбой».

«В искусстве, в отличие от промышленного производства, нет прогресса. В своих стихотворных опытах я стараюсь говорить о болях и радостях современного мира языком торжественным и нерабским, показывая недопроявленные возможности его смысловых и стилистических регистров. Усреднённость языка для поэзии, на мой взгляд, не менее губительна, чем серость чувств и убожество мыслей. Те формальные новшества, которые я пытаюсь вводить, так же, как и языковые, лишь наследуют хорошо забытым находкам и развивают упущенные направления. Экспериментаторство ради экспериментаторства, взятое в отрыве от многовековых традиций национальной поэзии, само по себе, оставляет меня равнодушным».

По окончании церемонии лауреат ответил на несколько вопросов для нашей газеты.

– Максим, это ваша первая литературная награда?

– Нет, далеко не первая. Но выбор жюри премии Александра Солженицына, честное слово, стал для меня полной неожиданностью. Это высокая честь, быть удостоенным этой награды после видных деятелей литературы и науки, подвижников русского языка и культуры.

– Прошу прощения за следующий вопрос, но всё же задам: какие творческие планы?

– В стихотворчестве – продолжать поэму «Соловецкая страда», в переводе – закончить корпус переводов Пиндара, в публикаторстве – выпустить книгу Михаила Собакина, забытого поэта XVIII века, который, на мой взгляд, великолепен. Он автор первого русского верлибра – это 1738 год.

– Через несколько дней состоится вручение премии «Поэт» Евгению Евтушенко. А кто, на ваш взгляд, достоин этой премии в ближайшие года два-три? Есть ли у нас ещё живые классики, не увенчанные «Поэтом»?

– У нас много хороших поэтов, которых пока эта премия обошла. Мой список может быть довольно большим, поэтому я могу назвать лишь несколько очень разных поэтов, которых я бы отметил: Алексей Цветков, Вера Павлова, Евгений Карасёв, Ирина Ермакова, Сергей Стратановский…

Роман СЕНЧИН