Тореадор

№ 2013 / 23, 23.02.2015

Защищать писателя – дело неблагодарное, тем более такого писателя, как Максим Кантор: слон от Мосек всегда отобьётся. Но когда возникает деформация представлений, художественности, смысла и идей, необходимо вносить ясность.

К ДИСКУССИИ ВОКРУГ РОМАНА

МАКСИМА КАНТОРА «КРАСНЫЙ СВЕТ»

Защищать писателя – дело неблагодарное, тем более такого писателя, как Максим Кантор: слон от Мосек всегда отобьётся. Но когда возникает деформация представлений, художественности, смысла и идей, необходимо вносить ясность. Рассерженная либеральная критика подошла к роману Максима Кантора «Красный свет» с опаской, – растрепать такую глыбу с наскока ей не по зубам. И вот ходят вдоль да около, с одного бока к роману подойдут, с другого, всё высматривают, где венцы плохо подогнаны, с какой стороны раскачивать удобнее? А текст сбит на совесть, с душою сделан, с честностью к самому себе и читателю. И выстраивают несчастные критики невнятные интеллектуальные концепции, стараясь если не разрушить роман, то хотя бы покарябать, обмазать чернильными пятнами, затушевать блеск.

Один из любимейших приёмов – передёргивание. Вырвать цитату из контекста и с её помощью выставить автора монстром, русофобом и чёрт те чем. Так поступает Геннадий Муриков в статье «Кто должен править в России?», напечатанной на страницах «Литературной России» № 22 от 2013 года. Он приводит полюбившуюся многим критикам цитату: «Русский – существо никчёмное. Он или ворует или пьёт…» и так далее. И не важно, что цитата не имеет к роману «Красный свет» никакого отношения, она ведь так удобно ложится в русло критической концепции. И что с того, что её нельзя рассматривать без понимания стилистики конкретного отрывка, конкретного текста, что уничижительный тон выбран автором в качестве приёма, и в нём только горечь и ничего кроме? Это критика не касается. Он вбил себе в голову, что Кантор русофоб и старается всеми силами это доказать. Надо сказать, убедительно получается, но только для тех, кто прочтёт статью МУРИКОВА раньше романа «Красный свет». ГЕННАДИЙ ГЕННАДИЕВИЧ, я намеренно пишу вашу фамилию заглавными буквами: страна должна знать своих лжецов в лицо. Не увидеть в романе тонкой, искренней, пронзительной любви автора к России, значит не уметь читать, забыть алфавит, запутаться в смысле простейших слов.

Надо сказать, что либеральной интеллигенции не за что восхищаться романом Кантора: им досталось от Максима Карловича в «Учебнике рисования», не прерывается традиция и в «Красном свете». Образы героев узнаваемы и намеренно доведены до гротеска. «Болотным» активистам всё никак невдомёк, что в России живёт огромное количество людей, которых так же не устраивает действующая политическая система в стране, но и с так называемой «оппозицией» им не по пути. Потому что у власти и оппозиции практика одна и та же – отличия лишь в риторике. А проблема дальнейшего развития России носит онтологический характер, это проблема бытия конкретного человека в пространстве-времени, это вопрос экспансии «золотого тельца». Именно эти глубинные подосновы вскрывает всем своим творчеством Максим Кантор. Потому что как бы мы ни ругали коммунизм, «70 лет застоя», идеи социализма, тупость советских чиновников и перегибы – нет у человечества иной цели, кроме как достичь равенства и братства (в любви, труде, созидании). И Кантор демонстрирует это ходом самой истории, воплощённой в бездушном и циничном образе советника Гитлера, Эрнсте Ханфштангле.

Мартын Ганин в статье «Не очень красный свет», опубликованной на сайте colta.ru, использует другой критиканский приём, – осмеяние художественных достоинств романа. Кантор, по его мнению, ядерный графоман. Примеров Ганин не приводит. Да и зачем? Его авторитетного мнения должно быть достаточно. Зато критик сразу переходит к развенчанию «пропаганды» в романе. Всё идёт в топку: приёмы гротеска, сюжетные линии, образы героев. Как слепой котёнок, критик тычется из угла в угол, прыгает с места на место; статья его расплывается на глазах, как подтаявший студень, но Мартын Ганин не замечает этого, продолжая лениво любоваться собственными мыслями. Кульминацией является отождествление Эрнста Ханфштангля с главным героем романа Джонатана Литтелла «Благоволительницы». «Ханфштангль временами плохо отличим от литтелловского Ауэ – ну, с учётом того, что Литтелл – писатель, а Кантор – см. выше», – пишет нам Ганин. Это даже не дилетантство критика… Это намеренное искажение литературы, рассчитанное на тех, кто не читал «Красный свет», но успел ознакомиться с романом Литтелла. Кстати, Кантор принципиально не читал роман «Благоволительницы» во время работы над «Красным светом». Об этом я слышал от него самого. Мартын Ганин, конечно, не знал этого обстоятельства, а если бы и знал, то интеллектуальный снобизм всё равно не позволил бы отказаться от сравнения. Я отношу Ганина к критикам, которые с радостью гадят, улавливая малейшие колебания тренда. Истина и объективность для таких людей не важны, главное – попасть в волну, добавить свой голос к общему лаю. Глядишь, заметят, по головке погладят. Что с такими делать? Прижигать подушечки пальцев, чтобы руки не тянулись к клавиатуре.

Большинство «критических замечаний» к Максиму Кантору носят идеологический характер, и не имеют ничего общего с литературой. Насколько я знаю, только один критик, Никита Елисеев, отметил великолепный, объёмный, монументальный синтаксис языка Кантора, разбирая его первый роман «Учебник рисования». Это синтаксис эпопеи, восходящий к лучшим традициям Толстого, Шолохова, Горького. Современный читатель отвык от такого языка. В него погружаешься, и не хочется выплывать на поверхность. Автор чётко и твёрдо знает, что именно он хочет написать, и эта определённость цели обуславливает внятность и вес литературного языка. К сожалению, не все современные писатели могут этим похвастаться.

Куда осторожнее в критическом разборе «Красного света» Валерия Пустовая (статья «Следователь устал», «Российская газета» от 26.04.2013). Наработанное мастерство и художественное чутьё не позволяют ей идти против истины и говорить, что роман плох, когда это не так. Поэтому и замечания носят исключительно идеологический характер. Но её критический ход тоньше, изысканней, филигранней, чем у описанных мною выше критиков. Лёгкими штрихами она подводит к мысли оправдания Кантором сталинизма, а это уже беспроигрышная точка опоры. Отталкиваясь от неё, можно сделать сокрушительный вывод: «”Красный свет” – тоталитарно написанный роман, в котором оппонентам автора не дадут оправдаться». Всё бы так, только оправданием сталинизма Пустовая называет взгляд автора на эпоху со всех сторон: лагеря, НКВД, пустая патетика газет, но и народная воля, вера в Победу, многоголовость советской управляющей верхушки до памятного 37-го года. Историю можно переписать, чем и занимаются уже почти сто лет, шарахаясь от одной точки зрения к другой, но от содержания учебника прошлое не изменится. Именно эту мысль доказывает Кантор, а Пустовая мастерски доворачивает её в нужном русле, и вот перед нами писатель-сталинист, «борющийся с современным искусством». Ну, шагните вы чуть дальше, Валерия, и станет ясно, что не с искусством Кантор борется, не с постмодернизмом или абстракционизмом, но с порядком вещей, при котором смысл и внятность не просто отходят на второй план, но высмеиваются, как эстетически устаревшие, при котором краска, слово или жест лишаются содержания. Но Пустовая не делает этого шага, остаётся на удобной для неё позиции. Это её дело. В конце концов, каждый человек имеет право на те или иные политические предпочтения, но тогда «право на всеведение» критика Пустовой подводит нас к «тоталитарно написанной» статье.

Вообще Максим Кантор видится мне тореадором, вышедшим против быка с красной тряпкой, хотя на тореадора автор совсем не похож. Даже при коротком знакомстве становится очевидна тихая интеллигентность, скромность, простота и глубокий ум этого человека. Тем сильнее становится впечатление.

Дмитрий ФИЛИППОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.