О рецензировании для доверчивых

№ 2013 / 23, 23.02.2015

Молчание наших ягнят-пушкинистов по поводу выхода моей книги «Тайна Пушкина» меня не удивляет, как уже давно не удивляет и их молчание по поводу любой моей публикации.

Молчание наших ягнят-пушкинистов по поводу выхода моей книги «Тайна Пушкина» меня не удивляет, как уже давно не удивляет и их молчание по поводу любой моей публикации. То, о чём я пишу, как правило, подрывает основы их филологического существования. Аргументов для открытого спора в печати у них нет; возразить не могут, а согласиться не хотят. Вот они и предпочитают замалчивание. Те же, кто решаются вступать со мной в полемику, либо занимаются сплошными подтасовками и передёргиваниями (как, например, А.Галкин в статье «Невольник чести» в журнале «Эхо планеты» от 7 февраля этого года), либо рецензируют книгу, вообще не пользуясь какой-либо аргументацией, по принципу: «Ну, не нравишься ты мне!» Такова и рецензия С.Костырко в «Русском журнале» («Про литературоведение для бедных»).

Рецензия С.Костырко в «Русском журнале» сама по себе, интереса не представляет, поскольку она не только не даёт представления, о чём написана книга, но, наоборот, старается её содержание скрыть. Судите сами:

«Книга раскрывает мистификаторский талант Пушкина, благодаря которому поэту удавалось оберегать свои честь и достоинство, – говорится в аннотации к «Тайне». – …Как и во всём, чего бы он ни касался, Пушкин был гением и в своих мистификациях».

Об этом в рецензии Костырко – ни намёка, ни упоминания.

В соответствии с аннотацией книга открывается конспективным изложением (на 1 страничку) моей теории литературной мистификации как самостоятельного жанра искусства, имеющего свои законы, свои особенности и ограничения. По авторскому замыслу, с одной стороны, положения теории должны помочь ответить на некоторые вопросы, которые могут возникнуть при чтении книги, а с другой, вся книга неизбежно становится развёрнутой иллюстрацией к этой теории. Целиком страничку приводить не будем, но для примера три пункта из неё процитируем:

«…Литературная мистификация вводит в заблуждение большинство современников и, следовательно, допускает нарушения этики.

Литературная мистификация всегда обращена в будущее.

Мистификаторы, как правило, оставляют «ключи» для её разгадки, но не оставляют прямых документальных свидетельств мистификации…»

Об этом в рецензии Костырко тоже ни слова.

Смысл названия книги раскрывается в моём предисловии «Пушкинская тайна», где на основе большого количества свидетельств современников показывается, что, в силу своего характера, Пушкин был прирождённым проказником, занимался разнообразными проказами на протяжении всей жизни, а потому естественным образом стал и мистификатором в литературе («Читатель, …смейся: верх земных утех Из-за угла смеяться надо всеми», – писал он в «Домике в Коломне».) В результате, «выстраивая и свою жизнь и судьбу, как литературу, Пушкин был автором и главных мифов о себе самом – от происхождения до смерти, мистифицируя и современников, и потомков. Этот шлейф тайн, сопровождавших жизнь и творчество Пушкина и составляет его, пушкинскую Тайну, присущую ему – и только ему…

Пролить свет на Тайну Пушкина, – писал я в предисловии, – показать, что она присутствовала практически на всех этапах его жизни и духовного пути и сообщала дополнительное измерение его произведениям и поступкам, – и есть задача этой книги».

Об этом в рецензии Костырко тоже ни звука.

В соответствии с заявленным в Предисловии книга построена в «хронологическом порядке» – «от происхождения до смерти». В 1-й главе («Как Пушкин нас брал на арапа») на основании «разводной» переписки Осипа Ганнибала и бабушки Пушкина Марьи Алексеевны рассматривается версия пушкиниста Александра Лациса (1914 – 1999) о цыганском (а не «арапском», как общепринято) происхождении матери Пушкина (Осип Ганнибал – Екатерине II, в челобитной по поводу его с Марьей Алексеевной бракоразводного процесса: «а происхождение дочери моей всевышнему возмезднику известно»), усиливается дополнительными соображениями его аргументация в обоснование цыганского происхождения поэта и показывается, что «Моя родословная» – пушкинская мистификация, как и мистификации других семейных преданий. Для нас это может быть интересным, объясняя не только отсутствие в облике матери Пушкина, его самого и его потомков каких бы то ни было «арапских» черт, но и «кочевую» жизнь Пушкина, про которого кем-то было удачно сказано, что он всю жизнь провёл в кибитке. Логика главы постепенно подводит к нашим нынешним возможностям с помощью генетического анализа проверять подобные версии, тем самым закрывая возможность спекуляций на эту тему.

В последней главе книги рассматривается и поддерживается дополнительными аргументами пушкинская мистификация вокруг одного из важнейших документов в истории смертельной пушкинской дуэли – «диплома рогоносца», который, по версии академика Н.Я. Петракова, был написан и разослан самим Пушкиным и задуман как предупредительный выстрел в адрес Николая I, нагло укладывавшего в постель жену поэта. Рассмотрена и масонская подоплёка «диплома рогоносца», в котором Пушкин объявлял себя летописцем масонского ордена в России («коадъютором Великого магистра Ордена Всех Рогоносцев и историографом Ордена») – и не безосновательно, поскольку он зашифровал эту летопись в двух своих сказках: летопись XVIII века – в «Сказке о царе Салтане», XIX века – в «Сказке о мёртвой царевне». Расшифровка последней приводится.

Об этом в рецензии Костырко тоже ничего нет.

Остальные главы рассматривают мистификационную «составляющую» содержания пушкинских произведений и переписки в хронологическом порядке.

Обо всех этих главах в рецензии С.Костырко – тоже ни слова, ни звука, ни намёка, ни даже зубовного скрежета.

Господи, да о чём же, в таком случае, написана рецензия? – спросит удивлённый читатель. – Может, это вовсе и не рецензия?

Да нет, дорогой читатель, этот опус Костырко и по форме, и по сути – рецензия. Он опубликован в рубрике «Вдоль книжной полки», сопровождается (как и положено рецензии) обложкой моей книги, а написан как некоторое ироничное размышление по её поводу, основанное на четырёх примерах, которые, с его точки зрения, наглядно свидетельствуют о ничтожности рецензируемой книги.

Почему рецензентом выбран ироничный тон? – Это самая удобная позиция для нападения. Ведь ирония кажется убедительной и победительной безо всякой аргументации, и при умелом её использовании, просто в «пересказе» отдельных мест рецензируемой книги, для доверчивого читателя, не предполагающего никакого обмана, рецензия может выглядеть сокрушительной, а при небольшой подтасовке – и уничтожающей. Именно этого и добивался Костырко.

В первой главе его внимание привлекло следующее:

«Законы жанра, в котором работает Козаровецкий, предполагает обязательность ниспровержения устоявшихся в науке и в сознании читателей представлений. Ну, скажем, представлений о наличии африканской, «арапской», крови у Пушкина. Нет-нет, доказывает автор, не верьте никому, кто так считает, даже самому Пушкину не верьте, он сознательно вводит вас в заблуждение, поскольку точно знал, кто он: он – цыган».

Ни один аргумент в пользу пушкинского знания о своём происхождении не приведён и не опровергнут; тем не менее ироничный тон рецензента должен освободить читателя от каких бы то ни было сомнений в абсурдности «представлений» автора.

По поводу второй главы («Искать ли женщину?») Костырко останавливается на том, что «в книге, например, возникает фигура Льва Троцкого, который, как выяснили «пушкинисты», был прямым потомком Пушкина по линии одной из его внебрачных связей, что в свою очередь и определило трагическую судьбу ведущих наших пушкиноведов в 30–40-е годы, поскольку Сталин очень боялся, что тайна эта выйдет наружу, и потому уничтожал возможных её носителей; в компании с Троцким как носителем пушкинской крови оказываются в книге также Лев Гершензон и Константин Симонов. Такое вот наследие оставил нам великий поэт».

Прискорбно, но я не знаю, кто такой Лев Гершензон, хотя ещё прискорбней, что Костырко не знает, кто такой Михаил Гершензон, и при этом берётся судить книгу о Пушкине. Но принцип построения этого абзаца – тот же: ирония при отсутствии какой бы то ни было аргументации и умалчивание основного содержания главы.

«Ударную точку» рецензент ставит в абзаце о последней главе книги:

«На вопрос, кто на самом деле писал «Диплом рогоносца», здесь даётся категорический и пафосный ответ: разумеется, сам Пушкин – это была «гениальная пушкинская мистификация, где общепризнанное толкование – лишь оболочка текста, а многозначность смысла превращает этот текст в обвинительный акт и в духовное завещание одновременно».

И здесь ничем не мотивированная ирония без какой бы то ни было аргументации.

Таким образом, рецензентом оказалась «незамеченной» львиная доля содержания книги, а то, что было замечено, либо извращено, либо без каких бы то ни было оснований подвергнуто иронической насмешке. Как это могло произойти?

Может быть, рецензент не прочитал ни аннотации, ни предисловия, ни подробного содержания, ни самой книги, а заглянул только в начало и конец, причём не стал читать всю первую главу, а только пролистал? Точно так же он поступил и со 2-й, и с последней главами, лишь случайно заглянув в конец 7-й? Могло ли такое быть? Нет-нет, я не могу поверить, что г-н Костырко, человек несомненно ответственный (он работник отдела поэзии журнала «Новый мир» и куратор сайта «Журнальный зал»), мог так безответственно подойти к рецензированию и так огульно охаять книгу, которую не читал. Но тогда остаётся единственный вариант: он книгу прочитал и, прекрасно понимая, что поступает, мягко говоря, неблаговидно, сознательно книгу оболгал, скрыв в своей рецензии правду о её содержании.

«У людей, имеющих интерес к собственно культуре, потребность в изучении личности и биографии Пушкина-писателя – это потребность в понимании» мотивации судьбоносных поступков и произведений поэта, а не в «бытовом подстрочнике к его сочинениям», как это полагает Костырко. У Костырко и подобных ему «рецензентов» рецензируемая книга «интерес представляет исключительно как подсобный материал для» самоутверждения «Обнаружить авторский (рецензента. – В.К.) интерес к Пушкину как к собственно поэту, как к художнику и мыслителю», говоря словами самого Костырко, в его рецензии «очень трудно. И потому невозможно избавиться от мысли, что об этой ипостаси Пушкина – художника и мыслителя – человек, писавший эту» рецензию, «просто не ведает. Искренне». – В.Козаровецкий.

Владимир КОЗАРОВЕЦКИЙ


КТО ХОЧЕТ ВОЗРАЗИТЬ?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.