Нужда в литературе

№ 2013 / 24, 23.02.2015

Прочёл статью Алексея Татаринова «…Против Льва и всего святого» в № 21 «Литературной России». Удивительны не только глубина анализа, непривычность темы размышлений

Прочёл статью Алексея Татаринова «…Против Льва и всего святого» в № 21 «Литературной России». Удивительны не только глубина анализа, непривычность темы размышлений для столь увлечённой «пелевинщиной» аудитории, но и сам автор, человек, сохранивший себя в этой аудитории, в народе, который по его словам «быстро осознал себя торговцем-неудачником, пыльным человеком, потерявшем мешок на пути с турецкого базара». Однако, полностью соглашаясь с идеей критики книги Павла Басинского, не совсем принимаю некоторые утверждения как инструменты такой критики.

Если Иоанн Кронштадский как «символ народного согласия с Богом и Кесарем… отвлекающим от социальной безнадёжности», сомнения не вызывает, так же как «интеллигенция, решившая стать обслуживающим персоналом безграничного торгового центра» достойна только сочувствия, то Лев Толстой – вовсе не «честный еретик» и «символ отрицания церкви». Еретиком он никогда не был, а символом отрицания его сделали. Иначе как расценить слова гения: «Как я не поставлю вопрос: как мне жить – ответ: по закону божию. Что выйдет настоящего из моей жизни? – Вечные мучения или вечное блаженство. …кроме разумного знания… есть ещё какое-то другое знание, неразумное – вера… она одна даёт человеку ответы на вопросы жизни… Без веры нельзя жить».

Сводить учение Толстого (что делает Иоанн Кронштадтский и с чем согласен автор статьи) к мысли «верно проживёшь, потом спокойно, с чистой совестью умрёшь»… «без вечной жизни» – ошибка. Толстой рассматривал смерть и последующую жизнь – как «переход от одного окна к другому». О его глубочайшем понимании таинства смерти говорят и следующие строки: «26 ноября 1906. Ясная Поляна. Сейчас, час ночи, скончалась Маша (дочь. – М.С.). Странное дело. Я не испытывал ни ужаса, ни страха, ни сознания совершающегося чего-то исключительного, ни даже жалости, горя… Смотрел я всё время на неё, как она умирала: удивительно спокойно. Для меня – она была раскрывающееся перед моим раскрыванием существо. Я следил за его раскрыванием, и оно радостно было мне. Но вот, раскрывание это в доступной мне области (жизни) прекратилось…». Где же здесь неверие? Где отрицание вечной жизни? И далее: «Читал Мережковского… Кому хочется христианство с патриотизмом, кому с войной, кому с богатством… и каждый по своим требованиям подстраивает под себя христианство», – как сейчас сказано. Вот против чего был Толстой. Вот где нашёл врагов и порицателей. Да, не принимал гений обязательную ритуальность церкви, что было, то было. Но осторожными в оценке этого нас заставляет быть следующий факт: не принял её и Христос. Неукоснительность и главенство поведенческих норм ветхозаветной церкви иудеев были буквально уничтожены положениями евангелий. И после такого всегда, нормальному человеку не уйти от вопроса: если однажды какие-то нормы изжили себя (или были искажены духовенством), может ли такое случиться через две тысячи лет снова? Советчиков много, а решать каждому, хотя ответа всего два: православие (в лице того же И.Кронштадского) говорит: «Не может». (однако мы видим, по какой заповеди живёт западное христианство: «Что есть, что пить, во что одеться» – то есть в прямом противоречии с «Новым Заветом») И второй ответ: в МИРЕ возможно всё. Поэтому, соглашаясь с А.Татариновым, что «Наши толстовцы (большинство молодых публицистов. – А.Т.) – вереница мелких противников РПЦ…» рассматривающая свою позицию «лягнуть Русскую Церковь» как «способ заработка на комфортный стул… или билет в высшее общество колумнистов», оградил бы от них великое имя. А ещё лучше – ударил бы, как призывает автор, по рукам, разрушающим церковь. Ведь сам Толстой утверждал: нет более последовательного христианина, чем я (имея в виду свой круг). Да и «отлучения» его от церкви никогда не было.

А вот «бегство Толстого от литературы», что обсуждает автор, – удивительный и правильный, по моему мнению, финал жизни любого честного литератора. Потому что на вопрос А.Татаринова: «Нужна ли литература миру?», в отличие от И.Кронштадского, отвечу: нужна. Ох, как нужна. Но лишь как инструмент, как способ взывания ко всему человеческому, что есть в нас, на пути сближения с Творцом. В чём и смысл жизни. Как некая производная инструментов самой церкви. Но однажды, на каком-то поразительно откровенном отрезке пути, необходимость в литературе отпадает и далее человек идёт лишь с Евангелием. В этой великой нужде в литературе, нет места ни Золя, ни Боккаччо, ни Шекспиру, ни Чехову. И многим, многим широко известным именам, и не только в литературе. Но это уже совершенно иная тема.

Михаил СЕРГЕЕВ