Все его идеи были страшно примитивные

№ 2013 / 27, 23.02.2015

Долгое время Виктор Перцов слыл у нас главным специалистом по Маяковскому. Но что он сделал из классика?! «Перцов, – утверждал в 1977 году в своих дневниках Валерий Кирпотин

Долгое время Виктор Перцов слыл у нас главным специалистом по Маяковскому. Но что он сделал из классика?! «Перцов, – утверждал в 1977 году в своих дневниках Валерий Кирпотин, – превратил Маяковского в деревянную, кустарную поделку». Ещё раньше Михаил Светлов при встрече с Зиновием Паперным заметил, что когда он видит книги Перцова, то никак не может понять, стоит ли их читать. «Всё равно что по котлете пытаться представить себе, как выглядела живая корова, из которой эта котлета сделана».

Виктор Осипович Перцов родился 1 июля 1898 года в Харькове. Окончив реальное училище, он в 1915 году поступил на юрфак Харьковского университета, но потом перевёлся на историко-филологический факультет. Его первым наставником в литературоведении стал А.И. Белецкий. У этого профессора юный Перцов занимался в семинаре по вопросам стиля.

Сразу после февральских событий 1917 года Перцов был призван на военную службу и направлен в Царицынский студенческий батальон. Затем его отправили в Петроград в Михайловское артиллерийское училище. Но вскоре случился Октябрь, и недоучившийся филолог вернулся в Харьков.

Рис. Олега Малянова

На формирование научных интересов Перцова сильное влияние оказали Гастев и Хлебников. Уже в 1960-е годы он признался: «Два события в моей жизни, происшедшие в 1918 году, определили направление моей литературной работы. В Харьков приехал Алексей Капитонович Гастев – в то время знаменитый пролетарский поэт, и я стал работать в Отделе искусств Наркомпроса под его руководством. Примерно тогда же в Красной Поляне под Харьковом, в усадьбе сестёр Синяковых, которые все как на подбор были красивы и оригинальны, я познакомился с Велемиром Хлебниковым – Председателем земного шара, легендарным поэтом-футуристом. Хлебников был влюблён в сестёр Синяковых, в каждый данный момент в другую. Почти все футуристы нашли в этой семье увлечение на свой вкус – Асеев, Пастернак, Маяковский. Так, с бытовой стороны я начал осваиваться в футуризме» («Советские писатели: Автобиографии», М., 1972, том IV).

В 1919 году Наркомпрос вместе с начинающим чиновником Перцовым из Харькова перебрался в Киев. Потом Гастев вызвал своего юного друга в Москву, где поэт попытался создать свой Институт труда. Перцов ему понадобился для подготовки первых номеров нового журнала «Организация труда».

Как чиновник Гастев оказался слабенький. Друзья прямо говорили ему, чтобы он бросил свою контору и вернулся к стихам. «Я, – обращался к поэту Асеев, – хочу тебя услышать, Гастев, больше, чем кого из остальных». Но Гастев считал, что время литературы безвозвратно прошло. Он уже ратовал за полный отказ от искусства. Бывшие приятели ему яростно возражали. И всё это происходило на глазах Перцова. Все эти споры о времени и о поэзии ему оказались очень даже близки.

В отличие от своего непосредственного руководителя Перцов быстро разобрался в сложных механизмах новой власти. У него обнаружилась деловая хватка. Он сразу всем стал нужен. Уже в конце 1920 года к нему явились первые просители: Борис Пастернак и Петников. Перцов пообещал им на оставшихся от издания журнала отходах бумаги выпустить сборник стихов. Потом его разными просьбами стали одолевать Хлебников, Асеев, Брюсов, другие поэты. Он всем всё обещал, но ничего до конца не доводил.

Ну а как критик Перцов начал с ниспровержений. Первой его жертвой стал его же первый проситель. Да, да, Пастернак. О нём он в 1924 году в журнале «На посту» напечатал крикливую статейку «Вымышленная фигура». Потом Перцов набросился на Ахматову. Он на полном серьёзе утверждал: «…у языка современности нет общих корней с тем, на котором говорит Ахматова, новые живые люди остаются и останутся холодными и бессердечными к стенаниям женщины, запоздавшей родиться или не сумевшей вовремя умереть» («Жизнь искусства», 1925, 27 октября).

Не удивительно, что вскоре Перцов на волне отрицания появился у лефовцев и добился благосклонности у Маяковского.

В 1927 году критик покинул Институт труда и перешёл на фабрику Госкино. На следующий год у него уже был готов сборник статей «Литература завтрашнего дня». В этой книге ему особенно была дорога статья о некрологах. Уже на склоне лет он вспоминал: «Я собрал большой материал некрологов, уделив особенное внимание замечательным литературным портретам Горького. Я доказывал, что о самом главном в человеке, о том, что он сделал для людей, о его творчестве обычно принято говорить после его смерти, что «живой человек» впервые предстаёт в некрологе как «живой работник». Это была полемика против рапповской теории «живого человека» в литературе. Я приводил примеры некрологов-воспоминаний Горького о Леониде Красине, Луначарского о Володарском, Г.Кржижановского о Р.Э. Классоне, П.Виноградской о Я.М. Свердлове и доказывал, что наша литература «патриархальна», что нужно в корне изменить положение – от человека в быту перейти к человеку в деле, на производстве. Ирония была в том, что рапповский лозунг за «живого человека» в литературе оказывался, с моей точки зрения, агитацией за литературу о покойниках» («Советские писатели: Автобиографии», М., 1072, том IV).

В 1932 году Перцов перешёл в редакцию «Истории заводов» и возглавил коллектив по созданию книги о Московском инструментальном заводе, которая потом оказалась никому не нужной из-за пустословия. Хотя сам критик оценивал свой труд иначе, называя его чуть ли не шедевром, который якобы получил похвалу лично у Горького.

Как критик Перцов всегда ориентировался на мнение верхов. Узнав, что начальство хорошо отнеслось к Леониду Соболеву, он тут же дал в «Знамя» хвалебный отклик на роман писателя «Капитальный ремонт». Услышав, что Пильняк вновь оказался не в милости, он первым бросился в Союзе писателей обвинять художника во фрондировании. Стали падать акции Всеволода Вишневского, и он немедленно поместил в «Литгазете» статью «Эпоха и характер» с разгромом романа-дилогии «Мы, русский народ». Естественно, такие поступки авторитета Перцову не принесли. Не зря в писательских кругах его именовали приспособленцем.

Новый виток в карьере Перцова пришёлся на 1938–1941 годы, когда он оказался в составе государственной редакции по выпуску сочинений Маяковского.

Критик размечтался, решив, что теперь будет править бал в литературе. 31 мая 1939 года он устроил собрание зоилов в «Литгазете». Но куда его понесло?! Критик начал обсуждать вопросы размеров. Возмущённый Валерий Кирпотин, вернувшись после собрания домой, записал в своём дневнике: «Не отдельные жанры, а общий смысл процессов, тенденций развития даёт главный результат». Но чего Кирпотин хотел, если Перцов-то реальной жизни как раз не знал. Это был обыкновенный начётчик, жаждавший получить власть над коллегами.

Летом 1940 года Перцов за свои серые критические работы был на закрытом заседании президиума Союза писателей выдвинут на соискание Сталинской премии. Кроме него, из критиков литературное начальство хотело отметить также Юзовского, Гурвича, Ермилова, Роскина, Дермана и Кирпотина. Но потом все эти кандидатуры были отметены. Премия по разделу литературной критики досталась профессору Игорю Грабарю, который в первоначальных списках даже не фигурировал. А из маякововедов награду получил Николай Асеев, написавший поэму «Маяковский начинается».

Если я не ошибаюсь, нюх изменил Перцову только один раз. Летом 1940 года до него дошли слухи, будто Сталин наконец простил Ахматову и, более того, Ахматова якобы вошла в круг любимых вождём поэтов. Подтверждение этих слухов критик увидел в издании сборника Ахматовой «Из шести книг». Перцов немедленно напечатал в «Литгазете» хвалебную статью «Читая Ахматову» (несмотря на то, что в 1925 году он готов был эту поэтессу просто изничтожить). Вскоре последовало ходатайство Фадеева и Пастернака о выдвижении Ахматовой на Сталинскую премию. А потом выяснилось, что вождя устроили далеко не все новые стихи Ахматовой. Но сам он публично высказывать своё мнение не стал, решившись расправиться со своенравной поэтессой руками Агитпропа и Жданова. И Перцов из-за этого чуть не угодил в опалу.

Потом началась война. Перцову дали бронь и направили в военно-исторический отдел Генштаба. Затем в 1943 году его перевели в официозное издание «Литература и искусство». А после Победы он оказался уже в Институте мировой литературы.

Вспоминая на рубеже 1960–70-х годов свою судьбу, Перцов в автобиографическом материале не раз хвалился: мол, он первым после многих лет забвения в 1945 году опубликовал статью о Есенине и первым защищал опальных литераторов. Но это всё от лукавого. То, что Перцов написал о Есенине, не поддавалось никакой критике. Он не нашёл для поэта ни одного живого слова. Что касается других литераторов, то критик умел только громить. Сохранился отчёт с его выступлением в октябре 1946 года на собрании московских поэтов. Какую чушь Перцов нёс, к примеру, по поводу поэмы Твардовского «Дом у дороги». «В этой поэме, – утверждал критик, – нет удовлетворённой гордости советского человека, торжествующего свою победу».

А как он издевался над Пастернаком? «Пастернак, – заявил Перцов в 1947 году, – ушёл от большой общественной темы и замкнулся в индивидуализме» («Новый мир», 1947, № 3).

О глупости критика ярко рассказала Лидия Чуковская. 3 марта 1947 года ей довелось услышать доклад Перцова о поэзии, сделанный на первом всесоюзном совещании молодых писателей. Она потом отметила в своём дневнике: «Доклад Перцова о поэзии. Нескладно, приблизительно, невнятно, бездарно. Тоже о Пастернаке. Вот в 46-м году вышло «Избранное». Что же позволяет себе поэт печатать в этом «Избранном»? (Жду с замиранием сердца: что же?) Строфы, которые так трудны, что пробираться через них – неокупающийся труд. И цитирует совершенно понятное, лёгкое об Урале (без родовспомогательницы и пр.)».

В 1950 году Перцов защитил докторскую диссертацию, выпустил книгу «Маяковский. Жизнь и творчество» и стал считаться ведущим специалистом по поэту. Без него уже не обходилась ни одна дискуссия о глашатае революции. Но это вызвало такую ярость у Лили Брик! В ответ на галиматью Перцова она решила написать свой обстоятельный комментарий «Анти-Перцов». «Я, – сообщила Брик в августе 1951 года своей сестре Эльзе Триоле, – своего «Анти-Перцова» скоро кончаю. На машинке – уже 200 страниц, и будет, очевидно, ещё столько же. Никогда бы не поверила, что могу написать столько! Это не для печати, а для рассыла: в ЦК, в Институт Горького, в комиссию, кот[орая] дала Перцову докторскую степень, в Ленинскую библиотеку, Музей Маяковского и так далее. Получается – не биография, но и не полемика с Перцовым, а как бы суд над Перцовым с обширными свидетельскими показаниями. Это не «популярно», конечно, но, думаю, что для интересующихся Маяковским историко-литературно – интересно. Словом – хорошо ли, плохо ли – главное, что написано!»

Пока Брик сочиняла свои комментарии, Перцова выдвинули на соискание Сталинской премии. Брик и Катанян были возмущены. «В Союзе писателей, – отметила Брик 17 ноября 1951 года в письме сестре, – перцовская книга обсуждалась в секции критиков для выдвижения на Сталинскую премию. Вася выступал дважды, один раз в течение часа… Сейчас вопрос этот перенесён вместе с другими книгами в президиум Союза, и Вася каждый день там, чтобы не пропустить обсуждение этой книги и ещё раз сказать своё мнение о ней».

Брик добилась своего: премию Перцову так и не дали. Власть согласилась с тем, что все идеи критика были страшно примитивные. Как вспоминал Бенедикт Сарнов, Перцов «доказывал, что Маяковский постоянно боролся с футуризмом и формализмом, преодолевая его и наконец-то преодолел» (Б.Сарнов. Скуки не было. М., 2004). Но это же полная чушь. Однако свои комментарии Брик напечатать тоже не дали. Рукопись её «Анти-Перцова» хранится теперь в РГАЛИ.

Власть одно время относилась к Перцову снисходительно. Хотя он ей всегда служил изо всех сил. Наградами его долго не баловали. Свой первый орден – Трудового Красного Знамени – он получил лишь к 60-летию, в 1958 году. Спустя десять лет секретарь Союза писателей России Франц Таурин внёс письменное предложение вторично отметить критика орденом Трудового Красного Знамени. Но в ЦК партии решили, что будет достаточно вручить ему всего лишь орден «Знак Почёта».

Осенью 1973 года Перцов за скучнейший трёхтомник «Маяковский. Жизнь и творчество» был выдвинут на соискание Государственной премии СССР. Узнав об этом, руководство Государственного музея Маяковского обратилось с протестом ко второму человеку в ЦК партии – Михаилу Суслову. В.Макаров, Б.Дорофеев и А.Захаров заявили: «Присуждение В.Перцову Государственной премии вынудит считать эту работу эталоном литературоведческих исследований о Маяковском, а она им не является и даже, напротив, имеет ошибочную общую концепцию. В.Перцов в своём исследовании весьма субъективно трактует историю советской литературы: односторонне понимая слово «талант», он даёт завышенную оценку незначительным явлениям литературы (футуризм, Д.Бурлюк, О.Брик и др.), ставит Маяковского на одну доску с футуристами, лефовцами и другими «талантливыми» модернистами, растворяя творчество великого пролетарского поэта в общем литературном потоке, приписывая ему ошибки группировок, в которые он организационно входил, превращая Маяковского чуть ли не в основоположника современного модернизма. Этот взгляд на Маяковского, на его место в истории советской литературы идёт у В.Перцова из 20-х годов и изложен в его книгах «Ревизия левого фронта искусств в современном русском искусстве». М., 1925 г.; «Литература завтрашнего дня», М.: «Федерация», 1929 г. и др., а также в статье «Ни ЛЕФ, ни РЕФ», опубликованной в «Литературной газете» 2 декабря 1929 г. Вполне естественно, что научно-методический совет Государственного музея В.В. Маяковского после выдвижения монографии В.Перцова на соискание Государственной премии СССР рассмотрел и обсудил эту работу на своём заседании. Материалы обсуждения монографии В.Перцова были направлены в Комитет по Ленинским и Государственным премиям СССР в области литературы и искусства, однако они, очевидно, не были доведены до членов Комитета. Государственный музей В.В. Маяковского считает своим долгом довести это до Вашего сведения, и просит Вас повлиять на мнение Комитета, с тем чтобы не допустить столь незаслуженного присуждения высокой Государственной премии работе не только слабой, но и глубоко ошибочной в идейно-политическом и литературоведческом плане. Обращает на себя внимание тот факт, что В.Перцов, выдавая себя за «друга» величайшего поэта Октябрьской революции, в 1929 году, когда Коммунистическая партия дала решительный отпор троцкизму, выступал в своих работах («Литература завтрашнего дня», 1929 г.) как активный пропагандист «выдающихся произведений» Троцкого (стр. 16) и Бухарина, статьи которого, по мнению В.Перцова, не имеют сравнения, ибо «нет ничего более конкретного, действенного, неотразимо живого и бодрящего» (стр. 56). Конечно же, при такой оценке у В.Перцова не нашлось места ленинским работам. Всячески охаивая русскую классическую и советскую литературу (Л.Толстой, И.Тургенев, А.Серафимович и др.), В.Перцов провозгласил так называемую теорию факта, иначе вульгарно-социологический подход как основной метод литературоведческих исследований. Не отказавшись в печати от своих политических ошибок, за четыре месяца до смерти Маяковского, угрожая ему чуть ли не жётым билетом, если поэт, дескать, не сочтёт себя мобилизованным на фронт социалистического строительства («Ни ЛЕФ, ни РЕФ»), В.Перцов сразу же после известной оценки творчества Маяковского Сталиным, умело маскируя свои взгляды, выступает в своих работах как человек, для которого коммунистическая партийность, социалистическая народность, пролетарская классовость и конкретно-исторический подход не являются основными принципами. Об этом не раз писала старшая сестра поэта Л.В. Маяковская в ЦК КПСС».

Однако партийное начальство поступило по-своему и в ноябре 1973 года подписало постановление о присуждении Перцову долгожданной премии. Чуть позже, 18 января 1974 года заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Альберт Беляев доложил, что за Перцова проголосовал 51 член комитета по Ленинским и Государственным премиям и только шесть человек выступили против.

Добавлю, критик был женат на Наталии Кларн, которая родилась и выросла в Австралии.

Умер Перцов 9 февраля 1980 года.

Вячеслав ОГРЫЗКО