Предлагаю расставить точки

№ 2013 / 27, 23.02.2015

Современная драматургия развивается уродливо по нескольким причинам. Главная – давнишнее игнорирование таковой со стороны театра.

Современная драматургия развивается уродливо по нескольким причинам. Главная – давнишнее игнорирование таковой со стороны театра. А ведь пьеса изначально является текстом не столько для чтения, сколько для исполнения. Пишущих пьесы, однако, становится всё больше год от года, и я попытаюсь обозначить некоторые направления или тенденции в появляющихся текстах. Поскольку старшее поколение драматургов (и моё – среднее) отчуждаются всё дальше со своими творениями от площадок, где бы их разыгрывали, то новое поколение воспринимает отсутствие контактов с театром, заинтересованность с его стороны, уже как данность, и даже не задаётся вопросами поиска желательных контактов, не бегает по завлитам, как мы в своё время,(мол, надо будет – сами найдут). И смело творят молодые авторы драматургические произведения без учёта театральных законов и условностей.

Следящий за современной драматургией давно обратил внимание, что новые тексты уже в большинстве своём укладываются объёмом в 20–30 страниц, то есть не рассчитаны на полнометражный спектакль. Всё чаще встречаются пьесы хоть и разбитые на два акта, но второй может начаться уже на 10–15 странице, что говорит об отношении современного автора к театральной упорядоченности, как к условности архаической, а то и вовсе нафталиновому консерватизму.

Попытаюсь определить направления в современных пьесах по конкурсам, которые их притягивают.

Столичный конкурс «Действующие лица» – уже сложившееся и заматеревшее образование. Критерии при отборе и фильтрации поступающих каждый год уже от 200 до 300 текстов здесь задаются художественным движение «ньюдрама», эстетикой площадок «Театр.док» и «Практика», фестивалем «Любимовка». Здесь приветствуются тексты с наличием острых социальных проблем и современных конфликтов. Условные примеры: произошли события в Кондопоге – дайте пьесу, анализирующую обстоятельства произошедшего или подобного где-то ещё; разбили физиономию милиционеру на Болотной – отобразите, пожалуйста, событие как художественно многозначное.

В большинстве текстов – бытовыме конфликты и проблемы поисков каких-то высоких смыслов у молодёжи, а точнее – просто неумение молодых людей, или нежелание, заняться конкретным делом от бескультурья, которое выдаётся за активную жизненную позицию. Отсюда длинные рассуждения и умничанья героев как открытая рефлексия на ненормальность государственного устройства. Если герои бандиты (вернее, паразитирующие личности, бомжи, проститутки, наркоманы и прочие маргиналы), то это верное попадание автором в социальный прототип, если же у автора просто сантименты обычного человека, нет упадничества и пессимизма, а то и вообще оптимизм ни с того ни с сего по поводу каких-либо народных явлений, то это значит, что он просто не чувствует современности.

Знаменосцы «ньюдрамы» не так давно наметили ещё одну установку в своём художественном движении, назвав её «вербатим», то есть, «дословно», или живой язык. В современных текстах ещё со времён перестройки звучит уличная лексика, так что, казалось бы, ничего здесь нового нет, однако, если на этом делается акцент, значит, надо понимать, авторам это уже вменяется в обязанность – чтобы употреблять обиходную речь, как подслушанную, намеренно, иначе их пьеса не подойдёт под заданные стандарты. То, что подобное не эстетично, наставникам новой драмы говорить бесполезно, потому что их тексты ориентируются не на прежние нормы художественности, а на какие-то особые, новые, предполагаемые. Они гордятся тем, что кто-то из своих определил их движение как революционное течение, альтернативное репертуарным монстрам. Люди, занимавшиеся изучением драматургии, знают по истории литературы, что потоки схожих драматургических писаний были в конце девятнадцатого, в начале двадцатого века, тогда было много желающих увидеть своё сочинение на сцене, но умения сочинить интересный сюжет для двухчасового спектакля у них не хватало, хорошо выписывались лишь длинные рассуждения в диалогах о современности, о смысле жизни, о непонятных смыслах, особенно у символистов, и тому подобное.

Возьмите хотя бы пьесы Леонида Андреева, дорасти до уровня Чехова ему не удавалось, даже к уровню Горького он приблизиться не мог, потому что у того было врождённое чувство драматургии, сами собой писались пьесы, а не драматургические тексты, что вызывало у того же Андреева предполагаемую зависть. Так что никакой желаемой революционности в новой драме нет, как бы её руководители о том не мечтали. Подобное было. А потому позволю себе сравнить их пьесы с обычными статьями или репортажами с места горяченьких событий, изложенными в драматургической форме.

В этом году возник не на ровном месте, и прошёл с бурными дискуссиями, конкурс современной драматургии «Ремарка» в Петрозаводске. По участию в нём председателем жюри Михаила Дурненкова и по ориентациям, исходящим от него и руководителей, этот конкурс можно определить как северо-западную разновидность «Действующих лиц», то есть, не совсем оригинальный. Тот факт, что победителем стала пьеса более подходящая радиотеатру, чем сценической площадке, говорит о том, что, как и в «Действующих лицах», отбор лучших текстов не удовлетворяет даже самих руководителей. Пьесы, соответствующие основным критериям (кто-то образно определил их, как документалистику подворотен), уже вызывают сомнения по большому счёту. Так, может быть, пора сменить критерии, выстроить особый гамбургский счёт, о чём, кстати, говорилось в дискуссиях? Или руководители не понимают даже, каков он должен быть, этот самый счёт, не ориентируются в море авторских фантазий, для них важно количество плещущих пьесами волн, которым даются их авторитетные оценки, а не качество?

У конкурса «Евразия» эстетика особая. Исходит она из принципов творчества руководителя и идеолога этого направления Николая Коляды. Ещё в советское время он решил стать драматургом и подошёл к делу практически, зная театр изнутри. Вдохновения при написании, прозрения, заигрывания с музой и подобные романтические фантазии успеха не принесут – твёрдо решил автор. Если пьеса является конструкцией жёсткой, то её нужно уметь собирать, знать из каких кубиков, или молекулярных соединений конструкция будет надёжной.

Что главное в театральном действе? Конфликт. А потому он должен начинаться сразу же и держать внимание. Герои расставляются в заданной ситуации и начинают ругаться. То есть конфликтовать. Не надо чеховского скрытого конфликта – для нашей публики всё должно быть ясно, а потому конфликт открытый, яркий и понятный.

Уже первые пьесы автора понравились не только теоретикам, как особые, но и практикам театра, как сценические. И Николай Коляда понёсся на раздутых парусах не только в профессионалы, но и в законодатели. Личность он неуёмная, общественно-активная, а потому после оглушительных успехов, хоть и скандальных, (его справедливо называли «чернушником»), он организовал школу драматургов, создал свой театр, стал главным редактором толстого журнала и наверняка ещё чего-то, о чём не могу даже иметь представления.

Он, как завоеватель, покорил культурное пространство Урала, нижней и средней Волги, части Сибири и, конечно же, виртуальную сеть. У него есть очень талантливые ученики, такие как Василий Сигарев, не один десяток менее одарённых, пытающихся быть оригинальными, но придерживающихся основных наставлений вождя. Конструкция лепится на два акта, необычная ситуация, минимум действующих лиц, чётко обозначенный конфликт, развивающийся через ругань, обязательно событие, обстоятельство, меняющее вектор ругани, потом ещё одно, ругань, ругань, и в финале, как открытие, или прозрение, – а чего же это мы ругаемся, ведь мы же любим друг друга! Слово «любовь» у мастеров драматургии – это не просто понятие, это знак обобщающего финала, образ, гарантирующий успех.

Сейчас, благодаря Интернету, пьесы находить легко, а в девяностые я следил за развитием автора по публикациям в «Современной драматургии», где минимум раз в год появлялась его новая пьеса. Читаю я как-то журнал с его творением: ругань, ругань, скучно, и тут меня что-то отвлекло, на что я с радостью встал из-за стола. А когда вернулся и продолжил чтение, то опять – ругань, ругань, переворачиваю страницу, – опа! – занавес! Как так, не понял, я же начинал читать двухактную пьесу и до конца первого действия ещё не доходил? Оказалось, что пока меня не было за столом, страницы сами собой перелестнулись, такое бывает с бумагой, а я, вернувшись, и снова вперившись в текст, даже этого не заметил. По наработанной схеме автор создаёт новые пьесы с завидной трудоспособностью.

Что же понимать под пьесой как произведением драматургии? Чем она отличается от простого драматургического текста, то есть изложения какой-либо истории в диалогах? Жёсткая конструкция в музыкальном произведении для исполнения задаётся чёткой темой и размером. В нём лишних нот, как из песни слов, не выкинешь. Подтемы возникают для контраста и обогащения произведения. Драматургические произведения современных авторов обращают на себя внимание как раз тем, что в них несколько тем, и не только в мотивациях и поступках, но особенно в рассуждениях по различным поводам. А уж количество подтем диктуется не художественной выразительностью, а буйством фантазии автора.

Представьте, если б зазвучало симфоническое произведение, где одна тема прерывается другой, затем третьей, четвёртая вообще иного размера и т.д. А пьесы современных драматургов чаще всего и представляют собой хаос из составных частей, заканчиваемых многозначительными финальными словами. Словами, а не поступками. Это не значит, что драматургические тексты все кряду плохи. Встречаются сочинения с живым разговорным языком или отличным художественным, с оригинальным юмором, а не с вставленными пошлыми обиходными шутками и поговорками, с действенными кусками и неожиданными событиями, меняющими поведение героев, но картина-другая – и в сюжете появляются необязательные ходы, история расползается вширь, наметившаяся конструкция размывается, а поступки и разговоры, не обусловленные строгой причинно-следственной зависимостью лишают построение жёсткости, в них допускаются варианты и повороты в разные стороны, и вот уже образовавшаяся было пьеса разваливается на хоть любопытный, но текст, который можно из тридцатистраничного растянуть до пятидесяти, либо сократить до двадцати. Надеюсь, что понятно объясняю.

И всё-таки есть конкурс современной драматургии, где из сравнительно небольшого количества драматургических тестов отбираются именно пьесы. Называется он по имени курортного городка, в котором умер Антон Павлович, «Баденвейлер». Объединил культурную русскоязычную диаспору в театральное формирование на германской земле Владислав Граковский. Конкурс молод, в 2014-м году будут подведены третьи результаты. Но уже в первом после двух лучших драматургических текстов отмечена в победителях пьеса «Господин» Алексея Щербака из Латвии.

Отличие этого конкурса в том, что принимать в нём участие могут лишь авторы, пишущие по-русски, но живущие не в России. Поэтому количество работ, подаваемых на рассмотрение, не так огромно, как в российских конкурсах. И драматургические тексты значительно отличаются от написанных в России, где в основном разговоры как рефлексия на современность, рассуждения и поучения, в отличии от диалогов, идущих за изменяющимися ситуациями, спорами и какими-никакими поступками, из которых складывается хоть и не жёсткий, но всё-таки сюжет.

А вот победителем 2012 года была объявлена пьеса, оставившая за собой два лучших драматургических текста. Удивительно то, что автор – очень молодая сочинительница из Украины Анна Берёза, совсем юная даже. Украина за последнее десятилетие уже восхищала молодыми женщинами-драматургами. Не так давно была удивительным явлением Наталья Ворожбит, попавшая, к сожалению, под влияние «ньюдрамы» и допускающая в последних сочинениях заигрывания с примитивной речью. Затем взошла, как солнце на Одесском взморье, Анна Яблонская, к великой скорби погибшая во время теракта в аэропорту от рук продемонстрировавшего «героизм» кавказского ублюдка. И вот теперь – Анна Берёза, дай ей Бог талантливого развития. При анализе её пьесы можно определить недостатки и промахи, но главное, что это пьеса удивляет тем, что у автора врождённое или инстинктивное умение создавать драматургическую конструкцию.

Однако и у нас в России есть подобное явление. Пьесу Татьяны Набродовой «Карманы, полные снега» в прошлом году сразу и без длинных разговоров взяли ставить в самом БДТ! Я, питерский драматург, отмечаю это событие не без зависти, из нашей братии внимания БДТ удостаивался только Сергей Носов, и с почтением снимаю шляпу перед молодым драматургом, в пьесе которой можно найти недостатки (а у кого их нет!), но это пьеса, а не просто драматургический текст, и как здорово, что у молодого автора изначально, уже в дебюте, отличное драматургическое мастерство.

Идеальную пьесу написать невозможно, пьесу дописывает театр, давно не мною сказано. Татьяна выставляла эту работу и на «Евразию» и на «Действующие лица», но не попала даже в длинные списки, и понятно отчего, – её сочинение не вписывалось в эстетические концепции авторитетных конкурсов. С таким же успехом стучался в двери этих конкурсов и Алексей Щербак, но у него предыдущая пьеса была значительно слабее, драматургический текст-притча с философствованиями, и, возможно, поэтому к нему сложилось предвзятое отношение. Новая работа Татьяны прошла в длинный список «Евразии» в этом году. Драматургическое мастерство в ней чувствуется, и автор уже экспериментирует, развивается, что отрадно.

Но в этом творении выписана не цепь поступков после события, хоть и опосредованного, а выяснения отношений сначала по поводу случившегося, а потом и вовсе по другим коллизиям с философским обобщением в финале, передаваемым в стихах. И заданная пьеса растекается в хорошее драматургическое сочинение без конструкции последовательных и завершающихся событий, в котором допустимы варианты. Автор это понимает, о чём и указывает в жанровом определении работы, что это диалоги в трёх картинах. Тот факт, что с ранее написанной пьесой автор не прошла в конкурсах, а с текстом в диалогах отмечена, говорит лишь о том, что в литературном мире каких только причуд не бывает, и этим многообразием он и замечателен. Известные литературные произведения, ставшие классикой во всём мире, поначалу воспринимались как неудачные.

Может быть, явление мастериц драматургии – это результат перехода из количества в качество? Пишущих женщин по условным прикидкам раза в два больше, чем мужчин, они всё активней заселяют пространство художественного сочинительства. Знатоки поэзии и прозы со мной согласятся. Я же, занимающийся драматургией, отмечу, что женских драматургических текстов даже чересчур много. Не верите – зайдите на сайт «Действующих лиц» и пройдитесь по спискам авторов, у них самая открытая информация для анализа. В основном это фантазии в диалогах о взаимоотношениях полов, о нелепых условиях бытия, либо череда оригинальных ситуаций, в которые попадает в основном героиня (так как пишущей легче сочинять о женском характере), с обязательными обобщениями в финале, как же она всех любит, а на свете не так уж и плохо живётся. Лишь одна драматург честно объявила в своё время, что её пьесы – это не пьесы по общепринятой классификации, а всего лишь её фантазии, у неё хватило способностей и отваги дать такую самооценку, за что Ксения Драгунская заслуживает глубокого уважения.

Столь пространные определения я привожу с одной целью. Предлагаю драматургическому сообществу в определении сочинений разделять их, что несложно, на пьесы и драматургические тексты. Либо пьесы как тексты в диалогах и пьесы как произведения драматургии. Первый вариант, на мой взгляд, вернее, так как предполагает меньше кривотолков.

Понимаю, что ни «Действующие лица», ни «Евразия» со мной не согласятся: Вылез, мол, какой-то умник из питерской гильдии! Если вам там удобнее, то вы для себя так и определяйте, расставляйте точки, ударения и восклицательные знаки. А нас-то учить не надо! Что ты лезешь со своим кадуцеем в чужой монастырь?

Тарас ДРОЗД,
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ