Русский бог в «Новом мире»

№ 2013 / 38, 23.02.2015

Журнал «Новый мир» в восьмом номере за этот год в обзоре периодики привёл полностью моё стихотворение из подборки «Мы – русские», опубликованной ранее в 39-м выпуске журнала «Вертикаль. XXI век».

Уважаемые литроссияне!

Ваша газета интересна своей «многоцветностью», с удовольствием читаю её в Нижнем Новгороде. Но за последние публикации интервью с Ю.Бегуновым, материал – про «спецназ» казаков – просто несмолкаемые аплодисменты. Прочитав их, я подумал, что, может быть, Вас заинтересует мой развёрнутый ответ на хамскую выходку «Нового мира».

---

Журнал «Новый мир» в восьмом номере за этот год в обзоре периодики привёл полностью моё стихотворение из подборки «Мы – русские», опубликованной ранее в 39-м выпуске журнала «Вертикаль. XXI век». Не строку, не четверостишие, а целое стихотворение! Правда, издатели исковеркали его начало и сопроводили ядовитым комментарием, но не будем о грустном. Смешно воспринимать хамство и ёрничество столичных крючкотворцев всерьёз: причина их негодования лежит вне области поэзии.

Как и всякий корпоративный журнал, «Новый мир» озабочен не только и не столько полемикой, сколько литературной политикой. А в гражданской поэзии нынче стало модным насмехаться над Отечеством. Вероника Зусева («Арион», 2013, № 2) пишет: «Довольно забавно обнаруживать в сегодняшних гражданских стихах все традиционные топосы: мотивы происков внешнего врага, похвальбы своей силой, мудрости государя, доброты и великодушия народа и одновременно грозного напоминания о российской военной мощи и прошлых победах, уникальности, особости российского пути, богоизбранности России, её положения между Западом и Востоком и её миссии защиты всех славянских народов, – только с противоположным знаком. Если приглядеться, современная гражданская поэзия строится «от противного» к своей предшественнице, пользуясь всё тем же набором, но иронически – главным образом потому, что эти некогда серьёзно воспринимавшиеся обществом топосы давно выродились в фальшивую и довольно глупую риторику». Критик очень верно характеризует сложившуюся ситуацию, но не ужасается ею, а, наоборот, забавляется. Так принято в либеральных кругах. Они сегодня на первых ролях – и во власти, и в литературе. И именно в этой среде «все традиционные топосы» перестали что-либо значить, превратились в пустышки. Но в основной массе народа этого, к счастью, не произошло, и потому критику не следовало бы приписывать свои роковые недуги всему обществу. Даже в интеллигентских кругах, наиболее подверженных русофобии, нынче наблюдается вполне заметное отрезвление.

В своём увлечении смеховой культурой современные литераторы, кажется, дошли до предела. Вот, и пушкинские «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» Веронике Зусевой «немножко смешно читать». Характеризуя гражданские стихи Александра Сергеевича, она замечает, что «они энергичны и блескучи, но несколько … одноклеточны», то есть «одноцветны»: Россия и русские в них всегда изображаются в мажорных тонах. А нашим либералам непременно хочется минорных словоизвержений, приправленных глумливыми двусмысленностями. Вот и Фёдор Иванович Тютчев, по мнению неистовой Вероники, «в своих панславянских стихах падает в такие бездны безвкусицы, что глазам своим сложно поверить». А про его стихотворение «Русская география» она категорически заключает, что это «пожалуй, самый наглядный пример того, какая опасная штука гражданский пафос». Штука эта, действительно, опасная, спору нет. Но осмелимся заявить критику, что глубинный смысл «Русской географии» от неё всё ж таки ускользнул.

Приведём стихотворение полностью:

Москва и град Петров, и Константинов град – Вот царства русского заветные столицы… Но где предел ему? и где его границы – На север, на восток, на юг и на закат? Грядущим временам судьбы их обличат… Семь внутренних морей и семь великих рек… От Нила до Невы, от Эльбы до Китая, От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная… Вот царство русское… и не пройдёт вовек, Как то провидел Дух и Даниил предрек.

Идея поэта соединить три великие столицы вполне понятна. Град Петров – это Рим, город святого апостола Петра; Константинов град – Константинополь, столица Византии. Включение в этот ряд Москвы является отражением знаменитой формулы старца Филофея: «Москва – третий Рим». Но почему вдруг Тютчев называет эти города столицами русского царства? Филофей говорил только о преемственности городов как центров мировых империй, определявших пути развития цивилизации. Кроме того, Москва выступала прямой наследницей и продолжательницей византийской традиции в христианстве. Поэт, однако, выделяет не политическую и не религиозную черты сходства империй, а именно этническую. Это наполняет филофеевскую мысль совершенно новым содержанием: Тютчев говорит о присутствии предков русских в древнем Риме и в Византии.

Древних римлян называют учителями Западной Европы, но их учителями, в свою очередь, был более древний народ расенов (этрусков). Более двух тысяч лет назад (VIII-II вв. до н.э.) они владели значительной частью Апеннинского полуострова, воздвигали города и некрополи, своим богатством не уступавшие египетским пирамидам. Жилое здание с крытым двориком в центре дома принято называть «римским», но на самом деле его изобрели этруски. Водосточная и канализационная системы, «сработанные рабами Рима», также были введены не римлянами, а этрусками. Они были «хозяевами морей» и научили римлян судостроению и искусству вождения кораблей. Им же принадлежат древнейшие на Апеннинском полуострове памятники письменности, и именно этрусское письмо легло в основу современного латинского алфавита, которым пользуется добрая половина человечества. К римлянам от этрусков перешли знаки государственной власти, одежда, устройство дома, цирк, гладиаторские бои. Ф.И. Тютчев был прекрасно знаком с историческими идеями своего друга А.С. Хомякова (они составили основу его книги «Семирамида») и, похоже, разделял их. Поэтому у поэта были достаточно веские основания назвать город Рим, построенный этрусками, одной из заветных столиц русского царства.

А, кстати, о каких внутренних морях пишет поэт? Из текста следует, что они лежат к югу от Петербурга, но севернее Египта, Месопотамии, Китая и Индии. Наверное, никто не станет возражать, что это Чёрное, Азовское, Каспийское, Аральское, Мёртвое, Мраморное, Эгейское моря. Все они, по словам поэта, являются внутренними морями Русского царства. Разумеется, эту мысль не следует понимать буквально. Поэт подчёркивает, что древнейшая русская история самым непосредственным образом была связана с выросшими на берегах великих рек древними цивилизациями:

арийской – на Волге,

египетской – на Ниле,

шумеро-аккадской – на Евфрате,

индийской – на Ганге,

еврейской – на Иордане,

славянской – на Дунае,

славянорусской – на Днепре.

Такого рода идеи и во времена Тютчева, и теперь принимаются в штыки. Поэтому Фёдор Иванович не стал публиковать свою «Русскую географию». Стихотворение, написанное в 1848 или 1849 году, было издано только в 1886, через 13 лет после смерти поэта. Но ни тогда, ни в последующие сто с лишним лет на него так и не обратили внимания исследователи его творчества. По иронии судьбы и учёный-энциклопедист В.В. Кожинов, автор прекрасной книги о поэте, никак не прокомментировал эти строки. А ведь они выражают суть понимания Тютчевым русской истории. Ощущение её всемирности породило в нём веру в вечность русского царства, к которому он и относил слова пророка Даниила (2,44): «И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно».

«Русская география» – гениальное стихотворение, лаконично формулирующее суть нашей национальной геополитики. И не о физической протяжённости русских границ, как думает Вероника Зусева, говорит Тютчев, а о нашей многотысячелетней причастности к истории самых разных государств.

Ох, не хватает подчас нашим критикам, стремящимся понимать поэзию (читай, Россию!) умом, интуитивных прозрений, а то и элементарных знаний. Вот и заместитель главного редактора «Нового мира», заведующий отделом поэзии Павел Крючков, прочитав стихотворение «Я быть хочу сегодня богом…», испытал приступ сарказма. Что ж, придётся объясниться.

Василий Васильевич Розанов, разбирая лермонтовские строки

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит, –

признаётся: «Я преднамеренно написал «богу» с маленькой буквы, хотя печатается это слово в сочинениях Лермонтова с большой, ибо здесь, как уже вы там хотите, но, во всяком случае, говорится не о «Христе, распятом при Понтийском Пилате», т.е. не о твёрдо известном историческом Лице. Чувствуете ли вы мою мысль? Я хочу сказать, что если сразу прочитать стихотворение Лермонтова и в упор спросить: говорится ли тут о Христе и если это стихотворение, так сказать, евангельское по духу, – то вы сразу ответите: «нет! нет!» И я скажу: «нет», и тут-то поймаю как вас, так и Лермонтова: о каком же тогда он «боге» говорит и с такою раздельною (заметьте!) чертою:

Жду ль чего, жалею ли о чём?

Бедный мальчик, потому что ведь он написал это юнкером, в каком-то странном смятении «ждёт» ещё «бога» и «жалеет» об оставляемом Боге. Древние наши предки связывали своих богов с небесным сводом и звёздами, мерцавшими на нём. «Надзвёздные края» – это мир седой древности, это Космос древних мифов и мечта о золотом веке, когда люди были как боги (выделено мной. – А.А.). Христианство с его «божественно-ангельскими» небесами пришло на смену старой мифологии, но ничего не умерло, переменились только эпитеты «злой», «добрый».

Прошли века, тысячелетия, а «ничего не умерло», и Лермонтов думает о таинственном боге Вселенной, которому «внемлет» Природа. Сегодня мы можем назвать его имя. Это русский бог Род – создатель Мира, а сотворённая им природа называется так, потому что пребывает «при Роде», под его неусыпной опекой. Впрочем, разгадка имени бога-прародителя здесь не столь существенна. Важнее другое. Поэт ощущает в себе дух языческих времён, он ясно осознаёт, что целостность исторического восприятия мира и своего бытия в нём требует заглянуть в религиозные «омуты» языческой эпохи. Там господствовали другие, неведомые ему боги, но это была содержательная, наполненная смыслом религия.

Поэт Даниил Андреев, развивая тему лермонтовских предчувствий, создал единый поэтический ансамбль из стихов и поэм, названный им «Русские боги». Духовидец и мистик, он попытался предугадать небесный образ России (Святую Русь). Это и есть мир русских богов – та непостижимая реальность, которую бессознательно ощущает каждый русский человек. И это не только мир православной теологии. В поэме «Ленинградский апокалипсис» поэт пишет:

Нет, не Творца Триипостасного Я именую этим словом Теперь, вот здесь, когда громовым Раскатом град наш потрясён; Тебя! Нас слышащего! страстного, Живого Ангела Народа, Творца страны – с минут восхода И до конца её времён.

Кто же этот «творец», охраняющий наш народ во время испытаний. По предчувствию Даниила Андреева, это не христианский триединый бог, это не бог, принесённый традицией с Ближнего Востока, это «Ангел Народа». Какого народа? Однозначно, русского! И поэт во введении к книге поясняет свою позицию:

Небесный Кремль – мечта народа, Итог и цель, сквозит вверху: Лучом сквозь толщу небосвода Он прикасается к стиху. Он прикасался к душам зодчих, Осуществлявших Кремль земной, – Ко всем, искавшим правды Отчей И мудрости земли родной.

В небесном Кремле Руси правит русский бог. Андреев называет его Яросветом – Яром, несущим свет. Яр или Ярила (современная транскрипция) – древнейший верховный бог русского народа. В какой-то момент его стали называть Родом, но это просто другое имя бога-прародителя, «правителя» Святой Руси.

Языческие жрецы во время ритуальных церемоний облачались в его «одежды» и обращались от его имени к своим сородичам. Эту ситуацию дохристианской эпохи как раз и обыгрывает строка скандального стихотворения. Оно своего рода заговор для восстановления родовой памяти. И резолюция господина Крючкова, требующая «вынесения вон святых», то есть православных икон, в данной ситуации, что называется, ни к селу, ни к городу.

Анатолий АБРАШКИН,
доктор физико-математических наук,
г. НИЖНИЙ НОВГОРОД